***
Мысли и волнения за Скорпиуса занимали всю голову Гермионы. Сейчас было правильнее проснуться, не завтракая выскочить на улицу и по сугробам добежать до больницы, чем отправиться на работу, где она не появлялась со вчерашнего дня. Ночью писался годовой отчет из страха, если все-таки привлекут за прогулы. Спасал двойной крепкий кофе без сахара, но сердце спасибо не скажет. Гермиона поселилась там, где жили ее мысли. В очередной раз она пришла к Скорпиусу с лукошком малины и припасенным фокусом в кармане. Возле кровати теперь стояли два стула — для папы и его… На этом моменте Гермиона постоянно обрывала мысль. Нельзя. Нельзя совмещать его и ее, навязывать ребенку связь родителя и его знакомой. Просто два стула. Для посетителей. Скорпиус сидел на кровати напротив Гермионы, живо болтая ногами по воздуху. Ждал, чего ж интересного она ему покажет. А когда появилось лукошко, красное пятно во всем однообразном белом интерьере, Скорпиус расширил глаза и машинально потянул руку к ягодам. Гермиона увела подарок в сторону, подчеркнуто важно наказывая: — Только после плотного обеда, мистер Малфой-младший. Совсем исхудали из-за вашей капризности. Скорпиус надул губы и бросил хмурый взгляд на папу, что молчаливо наблюдал у окна. Малфой предпочитал не встревать, когда слово брала Гермиона. И в этот раз он кивнул сыну, соглашаясь с указом покушать. Свои слабые ручки, впалые грустные глаза и болезненно бледную кожу не замечал только сам Скорпиус. Он вернул взгляд на Гермиону и задумчиво засмотрелся, словно что-то понимал лучше нее. — Ты тоже исхудала, — вдруг прозвучало его голосом. Легкая ладошка заботливо легла поверх ее руки. Гермиона внутри сжалась от осознанности этого маленького человека. — Отказываешься от каши? Она заулыбалась, не видя, как Малфой внял словам сына и холодно, но придирчивее, чем когда-либо, рассмотрел ее внешний вид. — Каша — мое самое любимое блюдо, — придумала Гермиона, подставляя порцию непреклонному Скорпиусу. — Обещаешь, что поделишься ягодами? Она сощурилась, лукаво улыбаясь и выставляя мизинец. — Даю слово. Скорпиус едва ли не подпрыгнул на месте, скрепляя их тонкие пальцы. А Малфой хоть и молчал, с выдержкой держа достаточную дистанцию, но Гермиона понимала его без единого слова — он благодарит ее за терпение. Вскоре Скорпиус уснул, а на пост следящего взошел врач. Он явился в палату, чтобы проконтролировать сон, отпустив Драко и Гермиону передохнуть и расслабиться за чашкой кофе в здешнем буфете. Столики там в полуденное время, на удивление, практически пустовали. В заведение на первом этаже нет-нет, да заглядывали сотрудники больницы, чтобы угоститься фирменным кофе с воздушной пенкой, но не задерживались и быстро растекались по делам. Потому столик на двух персон у большого окна сразу без препятствий облюбовала Гермиона, пока Малфой отошел за чашками кофе. Только выбрал он самый крепкий из предложенного. Специально. Еще одно гнусное напоминание о бессонных ночах. К моменту его возвращения на столе с некоторой аккуратностью распластались разные бумаги с множеством чернил, заметок и цифр. И Гермиона корпела над ними, не сразу заметив, что около ее руки появилось блюдце с бисквитным пирожным и жутко калорийным кремом. А когда все-таки отвлеклась, увидела сухо сделанный жест, не нашлась в вопросе, но лицо состроила такое, будто перед ней не десерт, а бомба замедленного действия. — Это мне? — Тебе. Ты когда последний раз ела? — спросил Малфой, запивая своим кофе. А смотрел куда-то вдаль, словно он не в разговоре. — Я настолько плохо выгляжу? И на этом вопросе он наконец взглянул на нее — бесцветно и без эмоций. — Выглядишь ты обычно, — проговорил он и выдержал паузу. — Обычно — для человека, который не спит и забывает поесть. Гермиона испытывала его недоверчивым взглядом. — А сам то? — А что я? Моё здоровье — моя забота, а вот если из-за меня подорвется твоё — это уже другой разговор. Гермиона шумно вздохнула, отодвинув от себя стопку документов. — Скорпиусу не станет легче, если он будет видеть отца угасающим. Ему нужно отвлечение, нужно забыть, что он здесь только из-за лечения. — Я понимаю, Грейнджер. Всё прекрасно понимаю. Но сейчас его отвлечение это ты. И… я не собираюсь тебя удерживать здесь насильно и доводить до такого же состояния, в котором нахожусь я. К тому же, твоя работа… — Я делаю её, — строго оборвала Гермиона на полуслове. — Видишь? Я успеваю делать всё, но последнее, о чем я думаю сейчас, это бездушные чертовы бумажки. — Ты не поняла, — Малфой сел ровнее, чуть подался вперед. Спокойнее объяснил: — Я хочу, чтобы ты к нему приходила, но не хочу, чтобы из-за этого у тебя были проблемы… Поешь. Эта просьба, показавшаяся чем-то личным, магическим образом подавила внутри нее протест. Гермиона с неуверенностью придвинула блюдце и десертной ложкой молча набрала пропитанный сиропом бисквит. А недавно услышанная фраза надоедливо крутилась в голове и напоминала ей об осознанном преступлении, на которое они оба идут во имя здоровья Скорпиуса. Тяжелом преступлении вне компетенции верховного суда Визенгамота — находиться вместе, понимать друг друга и учиться ладить. Пока ложка с пирожным неохотно отправлялась в её рот, Малфой посягнул на документы Гермионы. Взяв пару листов, он пробежал глазами по записям и, не отрываясь от чтения, уточнил: — Тебе стоит закончить это дома. На работе что-то говорят о твоих прогулах? Она с огромным желанием решила умолчать про недовольство начальства и серьезные выговоры, грозящиеся перерасти в конфликт. Все-таки два дня выходных — далеко не ужасная безответственность, а значит любое недовольство на работе можно без огласки урегулировать. — Практически ничего, — соврала она. — Я останусь при своем мнении. Будет лучше, если ты вернешься домой и закончишь все дела, а завтра… Встретимся здесь в это же время. Напряженный разговор прервали твердые шаги, направляющиеся в их сторону. У столика остановился низенький мужчина в белом халате, седовласый врач с очками на носу, и прежде, чем он собирался что-либо обговорить, кинул оценивающий взгляд, не сулящий доверия, в сторону Гермионы. — Все в порядке, вы можете говорить в её присутствии, — обозначил Малфой, поднимаясь с места для важного разговора. — Мистер Малфой, не могу вас обрадовать, к сожалению. Сон вашего сына сегодня по-прежнему был неспокойный. Мы следим за показателями, поскольку приступ во сне — серьезная проблема. Подавляющее большинство случаев острой астмы, когда госпитализированный пациент нуждается в искусственной вентиляции легких, приходится на позднюю ночь и раннее утро. Что в случае с вашим сыном — на любой дневной сон тоже. Гермиона заметила, как ладонь Малфоя неосознанно дернулась в желании сжать кулак, но он вовремя погрузил руку в карман, пряча эмоции от всех в этой комнате. — Разве ему не становилось лучше после посещений мисс Грейнджер? — Да, этому есть место быть, — ответил врач, мельком глянув на потерянную девушку за столом. — Однако, скорее, всё дело в бессознательном. Какие-то травмирующие воспоминания во сне провоцируют недуг. Как кошмары, если вы понимаете меня. Малфой долго смотрел сквозь врача, не шелохнувшись, а кулак точно сжался в кармане брюк до состояния камня, но об этом Гермиона могла лишь догадываться, видя кровопролитную войну на его лице. — Да, я понимаю вас. — Всего доброго, — сухо кивнул врач и покинул помещение также незаметно, как и появился. Только после его ухода, опираясь на стол, Гермиона поднялась с места в желании хоть что-то сказать Малфою из слов поддержки, но он прервал ее еще до того, как она открыла рот. — Я буду сегодня с ним всю ночь, не беспокойся… — и это в очередной раз резануло по её слуху. Потому что уже даже Малфой отчетливо понимал, насколько судьба Скорпиуса небезразлична ей, посторонней девушке. — Отправляйся домой. Завтра после работы мы будем тебя ждать. Драко удалился вслед за врачом — незамедлительно, без прощаний и лишних слов, загруженный уже не только своей внутренней проблемой. Оставил Гермиону с недоеденным пирожным и кучкой незаконченных отчетов. И красноречиво дал понять — он также опасается резкого сближения и сохраняет зачем-то нужную для него и для Скорпиуса дистанцию с ней. Спорить с ним — бесполезная трата сил и разжигание еще большего огня его тихой злости. Гермиона понимала это, потому не стала догонять, а собрала документацию со стола и покинула стены больницы, зная, что завтра все равно вернется. По пути домой она приняла один звонок от Джинни, та приглашала её зайти в гости на чай и лепетала, как сильно по ней скучает Лили. Скрипя зубами, Гермионе пришлось отказаться и пообещать, что она обязательно навестит их в Рождество. Ведь всегда так было. И в этом году тоже будет. А вернувшись в пустующую квартиру, она первым делом засела за те незаконченные отчеты. Беспокойство и возвращающиеся мысли к словам врача не давали сконцентрироваться и хоть что-то написать. Стрелки часов близились к утренним цифрам, а Гермиона не сдвинулась ни на шаг, и если не отложить перо и не отправиться спать, вполне возможно завтра усугубится хлипкое положение на работе. Сна тоже не было. Постель вся измялась под её бесконечными вращениями с одного бока на другой. В ванной комнате, в глубоком шкафу, под завалами разных баночек, стоял пузырек снотворного без сновидений. И только выпив его залпом, она погрузилась в чуткую дремоту, ненадолго отпустив реальный мир с его бесами и палачами. Новый день у нее всегда ассоциировался с перерождением. Воскрешением после любого недуга, созданием нового «Я», сильного, стойкого и прекрасного. Гермиона хотела быть прекрасной, несмотря на полный диссонанс внутри. Хотела, чтобы те ее слова Малфою в буфете имели вес и пример. Хотела быть прекрасной для ангела, которого теперь ценой своих сил охраняет. И вышло так, как вышло: нездоровая кожа лица замаскировалась под тонной тонального крема и пудры, дабы скрылись пятна и свидетели бессонных ночей, губы увлажнились спокойного тона помадой, а на ресницы улегся слой туши. Гермиона выглядела в разы лучше, чем вчера. А с улыбкой — почти профессионально актерской — так совсем стала похожа на живого, наполненного энергией, человека. На работе никто из сотрудников даже не подумал задать личные вопросы: «А где?», «а почему?», «не заболела ли?». Ее попросту не замечали, как невыбивающуюся из общей массы деталь, но вопросов от руководителя избежать не удалось. Она впервые в жизни выслушала нравоучения об ответственность и хотела показать средний палец начальнику, но сдержалась, безразлично кивнула и к полудню первее всех покинула Министерство после конца рабочего дня. В магловской больнице на стойке регистрации её уже знали. Пропустили сразу, но в догонку что-то добавили, только вот Гермиона уже не расслышала — так спешила к палате. Оставалось преодолеть один лишь поворот, разделяющий её от цели, как вдруг из того конца коридора послышалась ругань чересчур заведенной девушки. А шлейф женских духов доходил даже до Гермионы. Она задержалась у поворота, припала к стене и выглянула совсем на немного, не имея никакой корыстной цели подслушать, а только лишь понять — стоит ли вообще показываться и идти к палате. Первое, за что зацепился её взгляд — стройная фигура девушки в коротком дорогом пальто, открывающем вид на длинные ноги на высоком каблуке. И как с такой шпилькой пробираться через сугробы? Второе — по-прежнему непроницаемое лицо до возмущения стойкого Драко. Он равнодушно — или так грамотно показывал — выдерживал недовольства этой модной леди и внимательно слушал, чего эдакого она на него выльет. Лицо девушки Гермиона не видела, потому что та стояла к ней спиной, но безошибочно поняла, кто же это был на самом деле. — У меня есть хороший специалист, Малфой, — пригрозила Астория. — Скорпиус с тобой не останется, каким бы сейчас заботливым ты ни был. — Он носит мою фамилию и является моим наследником, — ответил он на тон тише женского шипения, но не менее уверенно. — И без твоих угроз останется в моей семье. Хватит делить сына, как какую-то вещь. — Я тоже носила твою фамилию, но, как видишь, это не приговор и от нее легко избавиться. — Я выразился вполне ясно, — отрезал он, поставив точку. — Ему нужна мать! — процедила Астория сквозь плотно сжатые зубы, в наступлении шагнув на Малфоя. И он лишь с презрением окинул её лицо прохладным взглядом, находясь очень близко. Заметно, как глубоко задумался о чем-то личном в этот момент. — Мать, которая вспомнила о нем спустя десять дней? Мать, которая только сейчас пришла его навестить? Или мать, из-за которой обострилась его астма? Астория замахнулась. Раздался звонкий хлопок пощечины. Гермиона по инерции зажмурила глаза, а когда открыла их, столкнулась взглядом с Драко — он косо посмотрел на нее, вероятно, что-то почувствовав на расстоянии, но не сдвинулся, точно принял удар от самой судьбы, с которой не спорят. С барабанящим сердцем Гермиона спряталась за угол и прижалась к стене, грубо ругая себя за долгую задержку в этом коридоре. Продолжать стоять и слушать ссору было бы низким и грязным поступком, поэтому она оттолкнулась от стены и поспешила на выход, где собиралась переждать бурю. Однако невольно услышала последний женский указ, пропитанный токсичной обидой: — Сейчас же пусти меня к нему! Из-за этой неразберихи и паники Гермиона вынеслась из больницы в одном теплом свитере и плюхнулась на скамью, переваривая, что только что нечаянно подслушала. Теперь же ей казалось, что она не просто покусилась на сокровенное семьи Малфоев, а невероятным образом попала в центр событий и конфликта между двумя чистокровными семьями. Каждый её выдох сопровождался легким паром изо рта, пальцы постепенно краснели, а потом синели от холода. И если бы не Малфой, появившийся во входных дверях с её курткой из гардероба в руках, то можно было бы заявить — она собиралась встретиться со смертью от отморожения, нежели сумела бы еще раз зайти в больницу и узнать что-то, некасающееся её. Малфой без слов отдал ей куртку и разместился рядом. Достал из кармана пачку, всунул сигарету между зубами, поджег ее и сделал первую затяжку — глубокую, вкусную для него, расслабляющую. Его едкий пар улетал в небо, когда он поднял голову и рассматривал чудаковатые облака, лишь бы никакие гребаные мысли не беспокоили его. — А вот ты бы хотела дочь или сына? — Прости? Малфой небрежно смахнул пепел и откинулся на спинку скамьи, уложил руки вдоль и попросту созерцал красоту, как один из способов отвлечься от реальности, время от времени затягиваясь сигаретой. — Мечтаешь о детях. А кого бы хотела больше? — Так неправильно спрашивать, — смущенно улыбнулась Гермиона, кутаясь в куртку. — У меня нет точных предпочтений, но, знаешь, было бы здорово иметь и сына, и дочь. И чтобы старшенький стал защитником для своей сестры. — Хочешь, чтобы сын был первым? — А почему спрашиваешь? Малфой лениво повернул голову к ней. — Честно? Отвлекаюсь. На его почти бесцветной щеке все еще сохранялся красный след от хлесткой пощечины, заряженной от всей обиженной души. — За что она тебя так? — вырвалось случайно. — Потому что дура. — Что?… — Просто мать моего сына — дура. Все ты слышала, Грейнджер. Гермиона сморщила нос в каком-то неожиданном сочувствии. — Как тебя так угораздило? Малфой вдавил сигарету в скамью, но не нашел, куда ее выкинуть, и незаметным движением пальцев расщепил окурок в труху невербальным заклинанием. Прямо как фокус Гермионы для Скорпиуса. — Она головой тронулась после развода, — ответил он, дыхнув на замерзшие пальцы, согревая их. — Точнее, развод вот-вот состоялся, Скорпиус в больницу попал, а Гринграсс изъявила дикое желание забрать у меня сына. Хотя раньше, вроде как, особо не скандалила. — Так Скорпиус из-за нее?… — вопрос не успел полностью сформироваться. — Из-за нас. И Гермиона уставилась на Малфоя с лицом полного непонимания. — Он тяжело переживал наш развод, — объяснил Драко. — Спрашивал постоянно, почему мы живем не вместе, как, например, дед с бабушкой. Возможно, о чем-то начал догадываться, хотя я никогда не препятствовал встрече с Асторией. А она вечно в делах семьи, занятая. Скорпиус стал плохо себя чувствовать, все ухудшилось. А Гринграсс обвинила во всем меня. Якобы не уследил. Малфой грубо хлопнул по спинке скамьи, сел ровнее, прям напротив Гермионы. Посмотрел глаза в глаза. На эмоциях. — Блять, я все делал. Веришь? На этом рассказе он впервые позволил эмоциям вырваться. Выплеснул их. Избавился. Ему отчаянно хотелось выговориться. И мишенью вдруг оказалась она… Та самая посторонняя, чужая, не его. Гермиона замерла, перестав дышать. Его же порывистое дыхание касалось её замерзшего красного носика, теплотой окутывая кожу. — Не верю, а вижу, — глухо ответила она. Пробежала взглядом по осунувшемуся лицу, изучая его в непривычной, но достаточной дистанции. — Чего только стоят твои уставшие глаза… Ты совсем не спал? Драко сорвался на ироничную усмешку. — Так плохо выгляжу? — Выглядишь обычно, но кое-что надо исправить. Рукой нырнув в карман, Гермиона вынула платок, который Драко отдал ей недавно. В него она завернула рассыпающийся снег, скрутила ткань плотнее, и вышло что-то наподобие холодного компресса. — Замри, — попросила она и, чтобы он не вертел головой, осторожно коснулась его острого подбородка. Платочек неплотно касался места покраснения на его коже. Гермиона то отдаляла его от щеки, то обратно возвращала, снимая раздражение. Не видела себя со стороны, а зря: с её сосредоточенного личика Малфой усмехнулся, не смея нарушить словом её загипнотизированное состояние. А она совершенно не думала, как выглядит, что делает и как это растолковывает сам Драко. Ей хотелось хотя бы на грамм снять его душевное самоистязание. — У тебя со Скорпиусом родинка на одном месте… — прошептала Гермиона слишком тихо. — Вот тут… На щеке. Пальцы непослушно дотронулись его незаметной родинки, и тут же разряд тока отрезвил Гермиону от такой непозволительной близости, от недозволенного касания его тела. Немыслимая вольность. — Извини. Её глаза опустились вниз, сама она отодвинулась. — А у тебя руки ледяные, — ответил ей Малфой тоже вполголоса. Слышно, как дыхание почему-то сбилось. Перехватило? — Сама замёрзла, и меня подставляешь. Пошли внутрь. В холле больницы Малфой растерял прежнюю непринужденность в настроении, все время рыскал глазами из стороны в сторону, а потом обратился к Гермионе, достав из кармана шуршащие магловские фунты. — Пока выпей кофе. Тебе лучше не попадаться на глаза Гринграсс. Я позже подойду. Он всучил ей бумажки и направился в сторону палат, но Гермиона дерзко окликнула его вслед: — Эй, Малфой! Он остановился. Гермиона подошла. Со злющими глазами вложила фунты в его руку и наказала: — Не сори деньгами, а лучше купи себе освежающую маску. Толку больше будет. — Дурочка ты, — без злобы усмехнулся Малфой. — Что ж за карма то у меня такая? Вопрос остался без ответа, потому что он на все сто был риторический. Драко ушел. А Гермиона полностью разделяла его мнение о том, что хорошо бы не попасться на глаза неуравновешенной и особенно разозленной девушке. В буфете привычно пустовали столики. Время близилось к вечеру, а солнце прощалось с этим днем, уходя за горизонт и забирая свои лучи, преломленные через приоткрытое окно. Чашка кофе остывала. К ней вообще не притронулись. Гермиона вертела блюдце, подперев голову кулаком, и долго размышляла о словах Малфоя. Какое чувство испытывает тот, у кого хотят отобрать ребенка? А если ко всем проблемам чадо заперто в больничных стенах? А что испытывает сам Скорпиус? Что он думает, когда сначала его навещает мама, а потом малознакомая девушка с обаятельной улыбкой и загадочным фокусом в кармане? Бред полный. Гермиона мотнула головой, прекратив размышлять. Звук твердых шагов раздался в коридоре, а потом в помещение заявился Малфой, и выглядел он еще удрученнее, чем часом ранее. Обратился без формальностей, а прямо в лоб: — Послушай… Мне нужно срочно отлучиться, но ты можешь остаться со Скорпиусом. Ему пойдет на пользу твое присутствие после этой встречи. — Срочно? Это как-то связано с разговором из коридора? — всерьез забеспокоилась Гермиона, поднимаясь с места. — Астория готовит документы, и мне тоже нужно присутствовать, чтобы контролировать процесс. Встреча с её специалистом назначена на восемь. Через пару часов я вернусь и сменю тебя. Слова, какие надо бы сказать, не клеились. Хотя какие тут слова могут залатать дыру в душе? — У тебя есть достойный план? — спросила Гермиона, всеми силами маскируя подавленность. — Только если, как не сойти с ума.***
Ручка двери находилась ничтожно близко — нажми, войди в эту пучину без страха, достойно, — но вот Гермионе понадобились минуты, чтобы решиться и наконец заглянуть внутрь. Ей стоило просунуть голову, как тут же раздался радостный возглас: — Мама! Лицо Скорпиуса вдруг изменилось: сначала приятная радость, затем мимолетный ступор. И еще через миг его эмоция стала кристально понятна — он не меньше обрадовался, увидев в дверях не маму, а Гермиону. — Ты пришла… — обронил он с естественной улыбкой. В миниатюрных ручках, сидя на расправленной кровати, Скорпиус держал подточенный черный карандаш и выводил всякие незамысловатые линии на бумаге. Гермиона остановилась у стула для посетителей, присела с опозданием и заговорила, превозмогая навязчивое чувство острой неправильности. — Как бы я оставила тебя одного… Мы же друзья. А они стараются держаться вместе. — Мама говорила, что только она мой главный друг. — А как же папа? Скорпиус с огромным желанием развернул исписанный им листик. Показал рисунок. Там были изображены два человечка: высокий, с неправильными пропорциями, словно великан, и крохотный мальчик, держащий того за руку. — А папа не может быть другом. Он же папа! Смотри, это я и он. Мы всегда вместе. Гермиона взяла листик, чтобы детальнее рассмотреть рисунок, но сделала это так осторожно, рассчитывая шаги, словно весь мир через камеры на потолке следит за ней и её движениями. — Какой-то он у тебя грустный, — заметила она, присмотревшись к каракулям. — Потому что у него нет друзей. — И как это, совсем один? — Только он и я. Маму я нарисовал отдельно. Скорпиус сунул еще один листок с карандашными линиями. Только теперь на нем отражался не мужчина в черной одежде, подобие костюме, а девушка, состоящая из палок и кривых отрезков. Худенькая, как прутики на деревьях. — Она живет на этом листочке. Без нас. Она обещала, что скоро заберет меня. Мы уедем далеко-далеко, и у меня будет много друзей, — концовку он неуверенно съел, сжавшись под гнетом собственной фразы, источавшей неизвестность. — А ты останешься моим другом? Гермиона взглянула в светлые глазки, заполненные непредвиденным страхом. Помедлила с ответом, думая, как бы правильнее донести. — Боюсь, если ты уедешь, я не смогу часто тебя навещать. — Не сможешь? — он уставился на нее с неподдельным ужасом. — Я люблю с тобой играть. Я буду всегда тебя ждать. — А вдруг мама не разрешит нам играть? — еле произнесла Гермиона. Страшно об этом говорить с ним. — Тогда я никуда не поеду! — Скорпиус тут же сложил руки на груди, а губки поджал в знак полного протеста. — Не хочу! Вытолкнул фразу и капризно накрылся одеялом с головой. Можно бы посмеяться, если бы не взрослый взгляд на, казалось бы, безобидное детское заявление. — Скорпиус… — Я тебя нарисую, — пробубнил он из-под укрытия. — И ты всегда будешь рядом. Вот это его «всегда» — страшнее всего, о чем она думала и чего опасалась. В голове не представляется завтрашний день, а тут целое всегда. А в призме детского мира это слово обозначает неизведанную бесконечность. Жутко. Особенно с сыном Драко Малфоя, черт бы побрал эту непредсказуемую судьбу. Из-под одеяла показалась маленькая ручка — она нащупала рядом лежащий карандаш. Затем под белый покров улизнул пустой лист, и раздался скребущий звук, на который оставалось только бессильно улыбнуться и не мешать творческому порыву. Гермиона не смела нарушить процесс, послушно ждала и изредка уточняла, все ли хорошо по ту сторону одеяла. Ей приходило задорное: «В порядке!», взрослое такое, рассудительное. И оттого хотелось совсем смолкнуть. Но каждый раз фраза теряла былую твердость, угасал этот уверенный голосок, пока не стало ясно — Скорпиус постепенно засыпает. Гермиона в любопытстве приподняла одеяло и в умилении заметила полусонные глазки, слипающиеся на ходу. Подрагивали крылышки острого носика, и из руки выпал карандаш. Скорпиус почувствовал вмешательство, разлепил тяжелые веки и спросил, когда ее рука нежно коснулась той самой родинки на щеке. — Обнимешь меня? Ее рука дрогнула в воздухе и застыла. Не смела опуститься или позорно спрятаться в кармане. А в голове клубились всякие противоречивые мысли, а именно о том, найдутся ли вообще силы вот так взять и обнять его? Казалось, сонное чудо напротив ненароком обожжет — или ей так чудилось из страха приблизиться к Драко еще больше, катастрофично близко. Вплотную подобраться и признаться: да, я обнимаю твою кровь, твою маленькую версию, чувствую его и твой запах. Он одинаковый. Признаться, что в этих объятиях, как дома. И если с сыном твоим от простых прикосновений ощущается магма по венам вместо крови, то что с тобой? Как же душил страх. Причем надуманный. Гермиона все-таки сумела найти смелость вновь опустить руку на мягкую щечку и заботливо погладить по коже. Отвечать на вопрос ей не пришлось. Скорпиус не дождался и мирно заснул, пока она крепко думала, вызывая паралич в теле. Посапывал, вел сомкнутыми губами и неглубоко дышал. И поддавшись силе бессознательного, нащупал руку Гермионы и заключил в своей ладошке. А она смотрела. Рассматривала родинку один в один, как у Драко, и не верила, что подобное происходит с ней наяву. Теперь уже и шелохнуться не могла из-за страха потревожить чуткий сон. Просидела у кровати Скорпиуса целую жизнь, не думая о времени, неудобстве и позе. Как вдруг его дыхание стало поверхностным, а при каждом выдохе появились хрипящие звуки. Скорпиус поерзал на кровати, что-то несвязно пробормотал и попытался сделать глубокий вдох, но не вышло. Кашель настиг в ту секунду. Гермиону прошиб разряд тока по спине, и она сразу распознала, в чем дело. Собиралась было кинуться за врачом, но её руку сильнее сжали, а уши уловили молящее: — Не уходи, пожалуйста. Скорпиус говорил во сне, а глазки иногда приоткрывались, реагируя на шум, но сразу же смыкались, погружая его обратно в бессознательное. — Я только позову доктора, малыш. Я от тебя никуда не уйду. — Побудь со мной… Мне страшно… Двигались одни губы. Скорпиус сдавливал теплую ладонь и, кажется, искал в ней убежище. Гермиона непрерывно следила за каждым вдохом и выдохом, готовая понестись за помощью незамедлительно. Была начеку, но невидимая сила останавливала её, не давала сдвинуться с места. Скорпиусу словно становилось легче рядом с Гермионой. И это завораживало и пугало одновременно. Она будто бы сдерживала приступ своим присутствием, не давала перерасти во что-то серьезное. В этой ситуации внутренний конфликт померк. Притупились сомнения в том, что какое-то действие будет неправильным с её стороны. И осталась лишь решимость. Решимость действовать. Гермиона без шума поднялась со стула, забрав руку из объятий. Несмотря на осторожность, потревожила спокойствие Скорпиуса, и он промямлил в полудреме: — Ты не уйдешь от меня? — Я не ухожу, нет. Наоборот буду всю ночь с тобой. Кровать глухо скрипнула у подножья, когда Гермиона уперла в нее коленку, скинув обувь. Скорпиус спал у края, а остальное место постели пустовало до стены. Она с осторожностью взобралась на матрас и улеглась рядом. Сердце отбивало бешеный ритм. Голова утопала в мягкой подушке, а в ушах стояла звенящая пустота, которая разбавлялась лишь хрипящим сопением и приглушенным шарканьем подошвы из коридора. Гермиона задержала дыхание и приобняла Скорпиуса одной рукой, точно оберегающим крылом, придвинувшись ближе и наклонив голову к его тонким волосам. Они немного щекотали нос. А кожа его пахла по-особенному сладко: выразительной ванилью и чем-то еще, пряно-древесным, отнюдь несвойственным ароматом ребенка. В палате витал запах лекарств. Бесшумно шли часы. А мирное сопение рядом убаюкивало, подталкивая закрыть глаза и перестать сопротивляться.***
Где-то на фоне слышался перелив тонов низкого смеха, а руку нет-нет да щекотали чьи-то воздушные прикосновения. Гермиона разлепила глаза, уже отчетливо улавливая слухом беседу: — А почему она с крыльями? — Не знаю, мне захотелось нарисовать так. Гермиона по-прежнему лежала в обнимку, а Скорпиус не посмел потревожить её сон и не стал убирать её руку от себя, хоть давно не спал, судя по бодрому настроению. Он показывал листик с рисунком Малфою и иногда задевал уголком пергамента тыл её ладони. — Но эти крылышки ей идут. Тебе нравится, пап? Теперь этот глубокий мужской смех раздался еще ближе — Гермиона увидела, как Драко наклонился к Скорпиусу и потрепал его по волосам, оставив отцовский поцелуй у угла его сонного глазика. В её ноздри ворвался тот самый несвойственный ребенку аромат. Пряный, глубокий. Это было путешествие по граням запаха, и этот запах принадлежал Драко. Оказывается, она ошиблась, ложно посчитав, что оба пахнут одинаково. Нет, совершенно нет. Два разных мира. Две разные грани. Две противоположности, выразительно дополняющие друг друга. — Конечно нравится, — проговорил Малфой, а по тону слышно, что с легкой улыбкой. — Наверно, это что-то должно означать. Не думал? Пожав плечами, Скорпиус пролепетал: — Она просто красивая. — Красивая… — с долей задумчивости согласился Драко. В голове промелькнула мысль, что Астория и правда с нестандартной внешностью. Но почему Скорпиус изобразил её с крыльями — вопрос. Быть может, так выглядят все мамы в глазах своих детей. Гермиона решила рассекретить себя и показать, что проснулась. Поерзала на кровати и приподняла голову от подушки. И тут же встретилась глазами с Драко. Обычная улыбка на его губах, предназначающаяся Скорпиусу, приобрела сдержанные ноты, а потом и совсем скрылась под слоем строгости. Выражение лица стало серьезнее, а взгляд — заинтересованнее. — Утро доброе, Грейнджер, — обратился он. — Пришлось задержаться, увы. Малфой сидел на стуле у самой кровати. Часы показывали восемь. А в руках Скорпиуса не любовный рисунок матери — а Гермионы с широкими крыльями в длинном платье. Вот в этот момент в груди екнуло. Нестерпимо защемило. И с губ сорвался необдуманный вопрос: — Почему я? Свободный в движениях, Скорпиус присел на постели, оберегая собственный рисунок. — Мне с тобой было не страшно. Сегодня я хорошо поспал. Малфой внимательно изучал реакцию на ее растерянном лице. Когда она пялилась на рисунок, он наблюдал за разговором, не встревая. И стоило ей посмотреть в ответ, он не подумал отвести взгляд. — Ночью он немного покашлял, и я собиралась вызвать врача, но все обошлось, — быстрее объяснилась Гермиона. — Да, она меня вылечила! — нашелся Скорпиус. — Нет-нет, — помотала головой Гермиона, будто оправдываясь перед Малфоем, — скорее, успокоила. — Я перед тобой в долгу, — Драко же был полностью искренен. — Ты пьешь кофе по утрам? Идея совместно выпить кофе не казалась ужасающей, с условием, что Гермиона сможет не только взбодриться от кофеина, но и поинтересоваться, как прошла встреча Малфоя с Гринграсс по главному вопросу. — Да, крепкий и с тремя ложками сахара, — губы её дернулись в улыбке. — Зовёшь на завтрак? — Приглашаю. — А можно с вами? — воскликнул Скорпиус, едва ли не подпрыгнув на месте. Гермиона свободно рассмеялась с такого порыва, а Малфой сдержанно улыбнулся, положив крупную ладонь на миниатюрную коленку, и пообещал: — Я принесу для тебя самую большую и сладкую порцию торта. Только будь таким веселым всегда, идет? — Слово Малфоев! Все поняли друг друга без лишних слов. Завтрак намечался в палате, под отвлеченные беседы обо всем. Скорпиус сегодня выглядел поистине оживленным. Дал клокочущую надежду на скорое выздоровление. Оттого Драко с большим желанием организовал завтрак, принеся два бумажных стаканчика кофе и коробку сладостей из буфета в палату. Небольшой стол было решено приставить к кровати, убрав с него лишнюю корреспонденцию. Два стула для посетителей тоже пристроились рядом. В этом был росток чего-то сплоченного, душевного. Скорпиус уплетал вкуснейшее пирожное с тонной крема на шапочке, Малфой пил кофе и читал свежий выпуск газеты, а Гермиона цедила напиток, только бы растянуть время, не думая о том, что скоро придется плестись на работу с опять незаконченным заданием, к которому она не притрагивалась по понятным причинам. — Я кое-что нарисую, — воодушевленно объявил Скорпиус, отряхнув руки, когда управился с десертом. — А сладкое, между прочим, хорошо стимулирует фантазию, — ответила Гермиона с улыбкой. — Я уж не знаю, куда больше, — Малфой отложил газету и тоже выглядел очень довольным, словно его душевное спокойствие в этот момент не знало никаких проблем. Он находился здесь и сейчас. Абстрагировался от внешнего мира, видя сына чуточку счастливее, чем раньше. Когда Скорпиус увлеченно принялся выводить линии и штриховать, когда перестал замечать окружающее пространство и даже сладкие пирожные в коробке, Гермиона и Драко переместились к окну с кофе в руках, чтобы поговорить серьезнее. — Я так понимаю, переговоры прошли успешно? Выглядишь довольным. — Все, что не касается непосредственно Скорпиуса, полный шлак, — ответил Малфой, беспечно оперевшись о подоконник. Но эта его беспечность — очередная маска. — Хочешь сказать, ничего радостного? — Херня, вот что хочу сказать, — Малфой глянул на Скорпиуса, в опасении, что тот мог услышать его ругань. — Из-за судимости у меня шансы ниже, чем у Гринграсс. Она решила сделать мое сомнительное прошлое своим козырем. — Вот овца! — возмутилась Гермиона как можно тише, но не менее эмоционально. Тоже бросила взгляд на занятого Скорпиуса. — Извини. — За правду не извиняются, — как-то недружелюбно усмехнулся Малфой. — И в принципе, то, что мое прошлое сомнительное — это тоже правда, как бы я сейчас не хотел тут все крушить. — Но то прошлое, а что ты собираешься делать в настоящем? — Судиться, — отлетело от губ. Гермиона смолкла, сокрушенная. Разносился звук грифеля по бумаге. Это молчание походило на похоронный звон. — Я чем-то могу помочь? Доказать что-то… Не знаю там… рассказать… — она озвучила мысли скорее, чем они сформировались в голове. А Малфой улыбнулся с привкусом тоски на губах, долго всматриваясь в её полные шторма глаза. — Ты уже… помогаешь. Без тебя я бы сошел с ума, наверно. Это фраза показалась ей слишком глубокой. От нее опять заныло в районе сердца. И обмен завороженными взглядами продолжался бы долго, если бы не детский озорной голос с другой части комнаты: — Я закончил! Драко первый отвел глаза. Натянул другую, совершенно беспечную улыбку и направился посмотреть, чего же там интересного нарисовано на бумаге. Гермиона набрала воздух в легкие и присоединилась немного позже, подоспела, когда Малфой комментировал рисунок: — Я считаю, это колдография. Сходство поражает. Гермиона заглянула в бумагу через его плечо, подойдя критически близко — еще чуть-чуть и можно слиться с его телом. На рисунке теперь были изображены три человека, подозрительно сильно напоминающих их самих, за завтраком. Кто-то также читал газету, кто-то пил кофе, а самый маленький из персонажей сидел за пергаментом и карандашами. Человечки состояли из грубых линий, непропорциональных частей тела, но разглядеть сходство — задача простейшая. Малфой поднял рисунок выше, чтобы показать Гермионе, и чуть повернул корпус тела к ней, тем самым приблизившись еще сильнее. Катастрофично. — А ты как думаешь, похожи? — спросил он таким тоном, приглушенным, будто они вообще наедине. Вопрос прозвучал близко к её уху. Сейчас все было «близко». Гермиона сначала нескладно кивнула и только потом нашлась в ответе: — Это талант налицо. И это была правда. Скорпиус без сомнений являлся наблюдательным и осознанным ребенком, который от слов похвалы просиял еще ярче прежнего. Через некоторое время, когда стаканчики опустели, пришло время брать себя в руки и отправляться на работу. Гермиона попрощалась с Малфоев и Скорпиусом, двинулась к двери, но была остановлена вопросом, которого, честно говоря, нестерпимо ждала: — Ты же придешь ко мне завтра? Обещала не уходить. Этот тоненький голос стал её любимой композицией, звучание которой она готова слушать без конца. Гермиона обернулась, подарила улыбку и пообещала еще раз: — Я буду навещать тебя, пока ты здесь. Она почувствовала на себе силу взгляда Малфоя. Посмотрела ему в глаза тоже и нашла в них немое разрешение. — А потом? — детские губы надулись. — Мы обязательно что-нибудь придумаем. — Папа нам поможет! — задорно подытожил Скорпиус и озарил комнату яркой улыбкой. — Он может всё! Драко, кажется, от этого уверенного заявления шибануло током.***
На работу Гермиона практически не опоздала. Да, пришлось в срочном порядке забежать домой, переодеться, подправить макияж и умчать в Министерство, но задержка на целый час — не преступление, верно? Конечно нет. Только вот в отделе не стали выписывать выговор, а сразу повесили работенку на целый рабочий день: руководитель утвердил новую сотрудницу, которой необходимо было провести инструктаж. Где что лежит, куда ставить и не ставить подписи, каким самолетиком отправлять письма по этажам. Дама с портфельчиком в руках не вызывала доверия, однако думать об этом не осталось сил. Пришлось убить большую часть рабочего времени на экскурсию, зато к обеду новенькая хорошо влилась в коллектив. Гермиона обрадовалось своей небесполезности и кое-как справилась каждодневными задачами. Перед её уходом начальник предупредил — послезавтра необходимо появиться в Министерстве, как штык. Желательно за час до официального рабочего времени, чтобы успеть сдать все годовые отчеты перед Рождеством. На всякий безответственный случай он вручил жетон для быстрой связи, наказав проверять послания и незамедлительно отвечать начальству. Практически сразу после выхода на улицу затрезвонил мобильник. Джинни звонила, спрашивала про праздник и попросила дать точный ответ, придет ли Гермиона в гости, как было у них негласно заведено в Рождество. Она еще раз ненароком напоминала, что в Нору Гермиона давненько не заглядывала. Подумав над планами, она таки подтвердила, что этот праздник они тоже встретят вместе. Других планов не предвиделось, поэтому в этом году торжество пройдет как и всегда. И на десерт оставалось самое долгожданное событие — поход в больницу. Навещать веселого Скорпиуса морально намного легче, чем при любых других обстоятельствах. По пути Гермиона купила коробку с разноцветными пончиками. Она хорошо запомнила счастливое детское личико при виде сахара. К тому же, Скорпиусу было бы хорошо и вес набрать. Ее встретили громким восклицанием и широкой улыбкой на половину лица. Палата расцвела жизнью. Малфой тоже находился внутри. До прихода Гермионы он о чем-то увлеченно беседовал с сыном. И его лицо сегодня выражало большое спокойствие, будто бы он наконец смог выспаться за эти дни и отдохнуть. Либо же так только казалось, поскольку Гермиона хорошо помнила, что в будущем ему еще предстоит побороться за Скорпиуса. Однако сейчас все было неважно. Никакое событие не могло омрачить эту встречу, при которой коробка пончиков приветливо распахнулась, аппетитным ароматом зазывая угоститься, а атмосфера располагала к долгим болтаниям под тусклый свет одного канделябра. Скорпиус сидел на кровати, болтал ногами и пил остывший чай из огромной для него кружки. Малфой разместился рядом, иногда посмеивался с какого-то нового словечка из детского лексикона, откровенно удивляясь, откуда тот набрал их. А Гермиона заняла место на стуле для посетителей, с воодушевлением рассказывая Скорпиусу о каких-то неизведанных мирах с большими-большими драконами. А когда малыш забывал, как дышать от невероятного впечатления, Гермиона не выдерживала и тоже смеялась, разряжая обстановку и давая понять, что все-таки даже в волшебном мире не бывает необъяснимых чудес. Подобные истории откладывали на маленького слушателя неизгладимый отпечаток. К концу вечера Скорпиус умостился спать: его соловьиные глаза красноречиво говорили за него — пора. Но напоследок он попросил одну самую лучшую сказку из арсенала Гермионы. И она рассказала: — Жила-была девочка. С большим добрым сердцем. И все считали её стойкой и храброй, но однажды на её пути появился необычный мальчик. Необычный он тем, что сразу поразил сердце девочки, и она не захотела его отпускать. Она боялась до него дотронуться, поцеловать или обнять. Думала, что мальчик из-за этого сильно привяжется в ответ и не сумеет отпустить её, когда придет время. — Зачем им отпускать друг друга? Они могут дружить! — вклинился Скорпиус недовольно. Гермиона помедлила, мельком глянув на молчаливого Малфоя напротив. Он слушал также внимательно. Затем она продолжила, собравшись духом: — В их мире такая дружба практически не может состояться. Есть много препятствий. — Не верю, — буркнул Скорпиус, сморщив нос. — Девочка — трусишка. Это вдруг вызывало у Гермионы скупую улыбку. — Она не трусишка, просто не может… В общем… — у нее не осталось достойных аргументов. Гермиона вздохнула. — Да, она трусишка. — Так и думал. А чем закончилась сказка? — Пока что ничем. Тут можно пофантазировать и придумать любую концовку. — Тогда я хочу, чтобы мальчик никогда не расставался с девочкой и они ничего не боялись. Повисла долгая тишина. Гермиона медленно наклонилась к Скорпиусу, подоткнув одеяло, и оставила короткий поцелуй на его мягкой щеке. Это было немыслимо для нее. Словно ожог остался на тонкой коже. А уже знакомый аромат его тела перенес мыслями в ту ночь, когда она с любовью обнимала и прижимала его к себе. — Пусть будет так, — прошептала Гермиона около его уха. Затем её глаза встретились с глазами Драко — робко, мимолетно, даже немного смущенно от совершения подобной близости, но вот в еще больший её испуг стало ясно, что Малфой не имел никаких возражений. Он позволил. Хотя у самого, похоже, выворачивался мир наизнанку. Когда Скорпиус уснул, перед уходом Драко сделал точно также: склонился над ним и поцеловал ровно в то место, где недавно отпечатались обжигающие своей смелостью губы Гермионы. Поцелуй на расстоянии. Господи. За ними притворилась дверь с другой стороны. Уже в коридоре Малфой поделился: — Врач сказал, он очень быстро идет на поправку. Надеюсь, что уже к Рождеству его выпишут. День-два — и это может закончиться. — Так скоро? — голос её взял нескрываемую тоску исключительно из страха вскоре попрощаться. — Да. Пожалуй, в большей части это твоя заслуга тоже. Не верю, что говорю это, но проси у меня что хочешь. Гермиона почувствовала его крепкую ладонь на своем плече. А в глазах напротив потонула. — Все, что хочу? — заметно тише переспросила она. Драко кивнул. И тогда она ответила без раздумий: — Разреши мне прийти к нему завтра, в последний раз. Прежде чем отстраниться, он провел ладонью немного вниз, вдоль ткани водолазки, по её плечу. — Хватит уже спрашивать разрешения. Я буду только рад, если ты придешь. И Малфой ушел. Оставил после себя катастрофу в её душе, с которой разобраться в одиночку невыполнимо.***
С самого утра звонила Джинни, и телефон разрывался от вопросов: «сколько видов печенья испечь?», «какого сорта эльфийское вино купить?» и «ты придешь в шесть или в семь?». Гермионе, честно говоря, все равно каким вином запивать печенье и во сколько лучше всего это делать: на час раньше или на час позже. Её мысли витали не здесь. Они вовсе потеряли управление. Оттого работа выполнилась не на пять с плюсом, а на жирный минус. И не на пять вовсе, а так, на твердую тройку. А у Гермионы паническая боязнь любой оценки, что ниже пяти, но именно сегодня, когда в планах было в последний раз увидеть Скорпиуса, даже тройка казалась ей наградой. Проигнорировав едкое замечание начальства о её легкой замене, она ушла. Пусть хоть увольняют. Плевать. Проходя мимо стойки регистрации, Гермиона с грустью поздоровалась с сотрудницей, которую в лицо уже отлично выучила. Тоже будет жаль с ней расставаться. Однако она безумно радовалась выздоровлению Скорпиуса и не позволяла себе явно распускать сопли. — Прошу прощения, мисс, — окликнула её девушка. — Мистер Малфой отлучился на некоторое время. Гермиона остановилась. — И давно? — Примерно час назад. Он оповестил меня, что вы придете, но не знал, что нашего пациента навестит его мать. А она недавно пришла и попросила никого к ним не пускать. Опора под ногами треснула, как хрупкое стеклышко. — Что вы такое говорите? — Гермиона растерялась. — Пожалуйста, оповестите об этом мистера Малфоя… Невзирая на полное смятение Гермионы, сотрудница больницы как-то особенно не спеша взяла трубку стационарного телефона и приложила её к уху. Уточнила: — Что ему передать? — Пусть он возвращается. Срочно! Только договорив, Гермиона рванула в сторону палат, слыша краем уха громкое вдогонку: «Девушка, нельзя же, вернитесь!». В мыслях проносились самые худшие исходы: Гринграсс хочет забрать Скорпиуса раньше времени? Подкупила персонал? Схитрила? Или, может, просто пришла навестить сына? Последнее представлялось бредом, ибо в памяти свежи ее яростные слова о том, что она отказывается оставлять Скорпиуса с Драко. Заветная ручка двери была крайне близко. Гермиона дернула её со всей силы и распахнула дверь. Повсюду стоял приторный аромат женских духов. Вот он, точный знак присутствия мегеры. Около детской кровати ошивалась разодетая не по погоде Гринграсс с рисунками в руках, а вполне беспечный Скорпиус бережно складывал вещички в чемодан, но когда увидел Гермиону, взметнул брови в великом удивлении и радости. — Я знал, что ты придешь! Она подбежала к нему, присела на колени и взялась за его ручонки, наплевав на его мать, на её кислое лицо и на все, что могло сейчас быть в глазах других неправильным. — Как ты, малыш? — Я отлично. Мама сказала, что в больнице я больше не живу. Гермиона метнула взгляд на Асторию снизу-вверх. Словно ударила. — Его отец должен быть поставлен в известность, и ты не имеешь право заниматься самоуправством. — Его отец водит всяких м… — Гринграсс осеклась. — Кх-м… И вряд ли после такого ему когда-нибудь разрешат увидеть Скорпи. На лице Скорпиуса проступил ужас. Он что-то понял, но этого недостаточно для соединения картины из разрозненных сцен воедино. Он поджал подрагивающие губы и осунулся. — Папа не придет? Я… я очень люблю папу… — Тише, милый, тише, — Гермиона тут же прижала его к себе, и Скорпиус ответил. — Он скоро будет здесь, вот увидишь. Он никогда тебя не оставит. Одной рукой ей удалось деликатно закрыть его ухо, а ко второму она прижалась щекой, когда крепче обняла Скорпиуса. Отвлекающий маневр, чтобы злостно прошипеть: «Прекрати обсуждать это при нем!» в сторону Гринграсс, которая все это время держалась, чтобы, кажется, что-то не выплюнуть в ответ. — Оставь Скорпиуса, нашла место. Поговорим в коридоре, — приказала Астория своим ледяным тоном и двинулась к выходу. Гермиона отпрянула от него и доверительно попросила: — Подожди нас здесь, я вернусь через пару минут. Хорошо? Он по-ребячески нескладно кивнул, всецело доверяя, мазнул рукой по носу и уселся на кровать, сгорбившись. Вид его походил на брошенную игрушку в одинокой комнате. С больным сердцем Гермиона вынуждено вышла в коридор, где на нее сразу же напала Гринграсс словесными кулаками: — Как тебе совести хватило сюда явиться? Мало того, что втерлась в доверие Малфоя, так еще и сына моего охмурила! — Я бы посоветовала следить за словами. И еще напомню: ты не имеешь права забирать его, когда вздумается. Не можете прийти к согласию — так запасись терпением и дождись официального решения суда. — Я не собиралась воровать его из-под носа, Грейнджер, — дерзко отпарировала ей Гринграсс. — Но обстоятельства иногда вынуждают брать все в свои руки и спасать сына от борделя. — Ты что несешь? — Гермиона сморщила лицо так, будто слова вызвали в ней едкое отвращение, а не злость. — Думаешь, я недалекая? Не замечу, как ты в матери ему записалась, да? То-то я смотрю, у вас целый семейный портрет. Гринграсс взметнула руку, сжимающую несколько рисунков, и ткнула ими чуть ли не в её лицо. Но Гермиона стояла горой. И словесная грязь продолжилась: — Так вот уясни раз и навсегда: ты никогда не заменишь ему мать, поняла? Потому что даже из Малфоя отец убогий. В затаенной ярости Гринграсс скомкала рисунки и бросила их под ноги Гермионы. Бумажные шарики упали и остановились у носка ее обуви. В коридоре моментально наступила тишина. Гермиона с холодной терпимостью опустила глаза вниз, не двигая головой, затем глянула через плечо Астории и увидела, как ошеломленный от услышанного и увиденного Скорпиус выглядывал из-за двери, но сразу скрылся в палате и притворил дверь, как только его обнаружили. Гермиона медленно присела на колени с прямой спиной. Подняла смятые, бережно созданные рукой Скорпиуса, рисуночки и выпрямилась. С секунду посмотрела ей в глаза и отвесила хлесткую пощечину по бесцветной аристократической коже. — Это тебе за Драко. Выпущено с непоколебимой уверенностью, морозным взглядом и скрытой злостью. Она мечтала это сделать еще тогда, когда впервые увидела на щеке Драко красный след. С такой хладнокровностью, с которой Гермиона прошла мимо, даже серийные маньяки не убивают. Но чужая рука бетонной хваткой вцепилась в её запястье и дернула на себя. — Ах ты дешевая подстилка! — выплюнула Астория с горящими пламенем глазами. — Гринграсс! — громогласный голос с другого конца коридора моментально заставил обеих замереть. Твердым шагом влияния к ним направлялся Малфой. — Хоть пальцем её тронешь, и я отвечу. — Надо же, оказывается, быть правой жутко приятно, — Астория сразу переключила свой гнев на него. — Как долго ты планировал скрывать её от меня? Я, между прочим, Малфой, не давала разрешение на их общение. Пока Астория пыталась втоптать бывшего мужа в землю, Гермиона поймала взгляд-просьбу Драко и незаметно юркнула к двери восьмой палаты. Она поняла его на расстоянии. И сама же знала, что сейчас важнее успокоить Скорпиуса, поэтому тихо пробралась в помещение. Однако сразу внутри оторопела, застыла, погибла на месте. Скорпиус лежал под одеялом и кашлял в подушку, но выходило так жалко, так сипло и душераздирающе, что стало ясно одно — ему не хватает воздуха. Он задыхается в приступе. Гермиона понеслась к нему стремглав, но легкая вата бесповоротно заполнила её голову. Абсолютно всё стало, как в густом тумане: и как она срывала одеяло с худенького тела, и как выбежала за помощью, раздирая горло криком, и как врачи увезли Скорпиуса в реанимационную, и даже заплаканное до смерти лицо Гринграсс она почти не запомнила. Это были движения и скорость робота. И свойственная им способность чувствовать — точнее, полное неумение. Также, как у машин внутри металл, так и у Гермионы в те злополучные минуты внедрили кусок железа вместо сердца. Она просто похоронила себя, как человека. Потому что потрясение испытала необъяснимое. Это не ужас, не страх, не боль — это смерть. Смерть — сидеть у палаты реанимации на одной лавке с зареванной, убитой Гринграсс, которая только вот-вот начала умеренно дышать, но продолжала пустым взглядом долбить дыру в полу; смотреть, как Малфой стоит у прозрачного окна палаты, не отрывая отсутствующего взгляда от сына с подключенным аппаратом искусственного вентилирования легких, и морально погибает уже дважды; и просто молчать, забывая о ссорах, злости, гнусных выражениях, просто потому что язык не может пошевелиться. Вот это всё смерть. Бесполезный мобильник на скамье без конца вибрировал, а на экране дорожкой появлялись короткие сообщения через каждые десять секунд: «Гермиона, ответь», «Приём», «Вопрос жизни и смерти», «Я выбираю цвет скатерти», «Красную или зеленую?», «Это срочно!!!». Не глядя, она нащупала кнопку, зажала её и без сожалений вырубила этого технологичного комара, которого хотелось от души хлопнуть и размазать, чтоб не надоедал. Экран потух, так и не показав последнее сообщение: «Я серьезно обижусь, дурында». Малфой пошевелился, шаркнув ботинком. Развернулся от окна, благодаря которому наверняка мог написать докторскую — так долго следил за врачами и их работой, — и побрел к скамье. Присел он около Гермионы, запрокинул голову и прислонил её к стене. Тишина не просто нагнетала — она медленно душила. Никто не издавал ни звука. Дышать забывали. Голова становилась непосильно тяжелой после облачной ваты, и Гермиона без былого страха уложила ее на плечо Драко, прикрыв глаза. Как будто уже можно. После всего, что произошло — можно. Он тоже склонился немного в бок, прикоснувшись своей головой к её, и от усталости сомкнул веки. — Драко, он очень на тебя похож. Я это уже говорила, но при других обстоятельствах. Сейчас я понимаю, что это был главный мой страх. Я боялась обнимать не его, а тебя. — Чем я плох? — усталый голос, но с щепоткой привычной манеры. И Малфой поправил себя: — О, не так. Разве это плохо? — А разве не странно? — Вполне непривычно, учитывая наше прошлое. Но мы взрослые люди, Грейнджер. Драко перевернул руку, расслабленно лежащую на своей ноге, и раскрыл ладонь, будто приглашал сейчас побороть ее страх. Гермиона увидела этот жест и, совершенно не думая, вложила свою ладошку в его руку. Да, произошло глобальное переосмысление. От одного осознанного прикосновения, от одного обдуманного шага. — Я видел, как ты к нему тянулась. И для меня это было так странно и непонятно. Ты прониклась моим сыном. Незнакомым ранее ребенком, отцом которого был я. Твой кошмар школьных лет, — большим пальцем он погладил по тылу ее слабой ладони и не стал останавливаться: — Но каждый раз я видел вашу связь и одергивал себя, если хотелось вмешаться. Я наблюдал. И понял, как вы друг другу важны. Гермиона шмыгнула носом, не сдержавшись. Слова острее заточенного лезвия, по которому они ходили все это время. Драко осторожно раскрыл руку, и Гермиона почувствовала его намерения, прильнула к его груди, чтобы он заботливо приобнял её. — Все будет хорошо, этому ты меня научила. Шепот раздался почти в макушку. А Драко прижал Гермиону к себе еще плотнее, словно бы тоже развязал себе руки и наконец сумел побороть какой-то внутренний страх. Все это время Гринграсс сидела с невидящим взглядом и отсутствующим слухом. Живой мертвец: красные глаза, растрепанные волосы и померкнувшая красота некогда благородной девушки. Она проплелась мимо Драко и Гермионы к столику с графином, плеснула воды в стакан и сделала маленький глоток, не замечая ничего вокруг. С момента подключения Скорпиуса к искусственному вентилированию легких прошло ни много ни мало два мучительных часа. Уже казалось, что каждому из ждущих в коридоре вскоре тоже понадобится помощь — воздух заканчивался в легких, дышать с каждым вдохом выходило сложнее и больнее. И когда дверь из реанимации открылась и вышел серьезный врач, все тут же обратили на него внимание, поднявшись с места. — Не томите, — попросил Малфой с нотой нетерпения, пока врач собирался с мыслями. — Он пришел в себя, и мы провели все необходимые меры для стабилизации его состояния. Однако… — врач замялся, глянув каждому поочередно в глаза. — Стимулятором астматического приступа выступил перенесенный стресс и аллергический компонент в составе женского парфюма. Вашего, мисс. Врач с сожалением посмотрел на Гринграсс. Она пошатнулась и сумела устоять на ногах, только лишь найдя опору в стене. — Все это послужило бомбой, к огромному сожалению, — добавил он. — Что же вы такое говорите… — обронила Гринграсс. — Как я могу быть опасна своему сыну? — Вы не опасны, но резкий запах ваших духов является аллергеном. И главный вопрос заключается в том, какой стресс испытал пациент незадолго до? Что с ним произошло? — Он подслушал разговор, сэр, — подала голос Гермиона, и атмосфера помрачнела. — Поподробнее, пожалуйста. — Он услышал… — говорить об этом в присутствии Драко казалось пыткой. — Услышал то, что не должен был. Это касалось отношений его родителей. Дела взрослых. Врач шумно вздохнул и завел руки за спину. — В таком случае, родители должны устранить конфликт и прийти к какому-либо согласию. В противном случае, улучшения состояния не будет, ситуация грозится повториться. И еще… — он обратился к Астории. — При всем моем уважении, я вынужден попросить вас покинуть больницу. Пока аллергены витают в воздухе, мы не можем перевести пациента в палату и быть уверены, что причина полностью устранена. Гринграсс забегала глазами по лицам каждого, особенно по нечитаемому лицу Малфоя, который уже мысленно вынес вердикт и понял исход всей беседы. — Пациент в сознании и попросил навестить его, — дополнил речь врач. — Кого он хочет видеть? — в нетерпении узнала Астория. — Мисс Грейнджер и мистера Малфоя, — отчеканил тот с долей сожаления в сторону матери ребенка. — Как будете готовы, сообщите мне. Врач откланялся и вернулся в кабинет. В этом кратком разговоре сосредоточилось главное решение всей проблемы. Гринграсс выглядела разбитой, но впервые понимающей суть ситуации. Словно она не собиралась перечить, доказывать свою правоту и отстаивать сына у Малфоя. Её движения источали покорность: подрагивающие руки, неуверенный взгляд, готовность слушать и принимать во имя здоровья своего ребенка то, с чем она в корне не согласна. — Мы могли бы поговорить наедине? — Астория подняла покрасневшие глаза на Драко. Он повернулся к Гермионе, мягко коснувшись её плеча. — Я подойду к вам немного позже. Астория и Драко ушли куда-то за угол, чтобы в кои-то веке поговорить без скандалов и дележки, как умеющие идти на уступки люди. Только вот Малфою ничего не требовалось ей доказывать и объяснять. Все было прозрачно и кристально понятно, с кем Скорпиусу будет спокойно и комфортно. Гермиона уповала на благоразумие его матери. Нынешняя ситуация четко показала, что произойдет в противном случае. Гермиона постучала в кабинет, и ей открыли. Вручили стерильный халат и защиту на обувь и разрешили поговорить со Скорпиусом. Он лежал на высокой кушетке, утопая в постели, в разы больше его кукольного размера. Блеклые глазки, совершенно потерявшие желание блестеть, немощные ручонки и поверхностное дыхание — это все про него. Вокруг кушетки сгустились провода и обилие устрашающей техники. Гермиона вздрогнула у двери. Но быстро собралась и подошла вплотную. Опустилась на стул и взялась за слабые ладошки. Скорпиус с усилиями улыбнулся. Ему хотелось сделать это неподдельно, но как вышло. — Ты хотел меня видеть? — тускло спросила Гермиона и тоже всеми силами пыталась сделать голос бодрее. — Сильно-сильно… По телу разнеслось тепло. Глаза нестерпимо защипало. — Что ж ты нас расстраиваешь? — Я больше не хочу болеть и жить в больнице. Я хочу уехать отсюда. — Скоро, малыш, скоро уедем… — сквозь сдерживаемые слезы вырвался неконтролируемый смешок из-за тотального напряжения. — Ты только не плачь, пожалуйста… Я не хочу, чтобы ты плакала из-за меня… Ответить помешал скрип входной двери. Малфой шагнул внутрь и тоже на миг замер, увидев воочию весь ужас. Только вот он держал лицо и не позволял пробиться хоть одной негативной эмоции в присутствии сына. Непроницаемый человек с бушующий вселенной внутри. Гермиона восхищалась им и его умением переключать чувства. Совсем скоро он оказался рядом, поцеловал Скорпиуса в носик и остановился позади Гермионы, уложив руки на спинку стула. — Папа… — с видным облегчением проговорил Скорпиус. — Скажи ей, чтобы она не плакала. Он указал на Гермиону, и Драко заметил, как она еле сдерживалась. — Она не будет, я позабочусь об этом, родной. — А я понял твою сказку, — заявил Скорпиус, рассматривая Гермиону, как идеал во всем неидеальном мире. — Это сказка про нас. Да? — А ты смышленый. Про нас, да. — Мы можем дружить долго-долго. Зачем нам расставаться? — Незачем. В расставании нет ничего хорошего, — Драко впервые проявил инициативу в разговоре, который касался их отношений. Это сбило с толку. Гермиона попросту не смогла выдавить хоть что-то вразумительное. — Мы будем жить вместе? — и этот вопрос из детских уст прозвучал слишком ярко и бодро, точно с надеждой. Малфой теперь оказался в растерянности. Как и Гермиона. На некоторое время пронеслось неловкое молчание. Необходимо было спасать ситуацию и брать контроль. Гермиона погладила его по влажным волосам и улыбнулась. — Сейчас тебе нужно думать о том, как крепко уснуть и набраться сил. А мы с твоим папой будем рядом, ни о чем не беспокойся. Закрывай глазки. Скорпиус закивал. Умостился удобнее и натянул одеяло до шеи. Время понеслось быстро, и сон накрыл его с головой, забирая усталость, тревогу и былой страх. В бессознательном мире хорошо и спокойно, там можно оставить мирские чувства, забыть о больнице, палате с паутиной из проводов, клапане с подачей кислорода и неприятной трубке в горле. В эту же ночь Скорпиуса перевезли в обычную палату, тщательно проследили за его сном и удовлетворительно кивнули. Врач обрадовал новостью, что если поддерживать атмосферу, легкое общение и не забывать о радостях жизни, Скорпиуса выпишут буквально на днях. Это подарок. Еще один, уже малоприятный, заключался в металлическом жетоне Министерства и коротком послании на поверхности: «Я изучил годовой отчет. Он ужасен. Завтра не появитесь на рабочем месте — пишите по собственному». Гермиона даже не отреагировала. Пусть будет так. Разве песчинка в огромной куче песка волнует? Больница опустела. И только Драко и Гермиона в ней уже прописались.***
— Она вот так просто ушла? — Я сам удивлен. Безупречно красивое небо с россыпью звезд простиралось над головами. Ни ветра, ни людей вокруг. Только она и он. На холодных ступеньках полупустой больницы. А в здании позади них тускло горела лишь пара окон — регистратура и восьмая палата. Драко докуривал вторую сигарету, глядя вперед, куда-то на унылый фонарный столб. Выдерживал молчание, долго о чем-то размышлял, пока не решился заговорить: — Грейнджер, как думаешь, у нас может что-то получиться? Она помедлила с ответом. Проследила за его взглядом. — Думаю, что многое в наших руках. Что чувствуешь ты? — Чувствую, что ситуация, в которой мы оказались, далеко не простая. И что я не готов с тобой попрощаться. — А если отмотать время? Если бы знал все наперед, позволил бы мне приходить к вам? Драко тоже ответил не сразу. Подумал. — Если бы знал все наперед, отыскал бы тебя раньше, — он промолчал, прежде чем спросить и её: — А ты? Приходила бы? Гермиона придвинулась ближе. Обвила его руку, прижавшись к плечу, и вскрыла карты своих секретов: — Я сразу знала, к чему это приведет, но упорно убеждала себя об обратном. Знала, что потеряю голову. Что в глазах Скорпиуса буду видеть твои. И все равно приходила, — она потянулась к нему, чтобы четче уловить парфюм на его коже. — И пахнете вы все-таки одинаково. Друг другом пропитались. Я знала. — Хочешь, теперь я расскажу тебе сказку? — Попробуй. — Жил-был мальчик. Его несносный характер портил жизнь одной очень хорошей девочке. Долго это было. Почти все их детство. Мальчику все сходило с рук, и жизнь казалась ему беззаботной. Прошли годы, дети выросли и случайно встретились спустя долгое время. Девушка не растеряла доброты, не позволила сердцу зачерстветь, а парень… Судьба все-таки уготовила ему сюрприз. И еще такой ироничный, — Драко усмехнулся, покачав головой. — Теперь этот мальчик никуда без той девочки. Вообще. И жизнь ему не жизнь, если ее рядом не будет. Доигрался, называется. — Это было поучительно, — посмеялась Гермиона. — А девочка что? Приняла его? — У девочки не было шансов устоять. Гермиона уткнулась в его плечо, разразившись смехом. И заразила улыбкой Драко, который сразу вставил комментарий: — Вот тебе смешно, а ему поначалу было страшно. — Я его очень хорошо понимаю, поверь. Она поуспокоилась, но улыбку не стала прятать. Драко повернул голову к ней и замер в нескольких дюймах от её приоткрывшихся по инерции губ. — Это будет нелегко. Понимаешь? — Да, но это будет того стоить. И его губы в долгом предвкушении нашли её, кроткие и послушные. Опустились мягко, нежно смыкаясь, положив начало тому, что точно будет того стоить. Не хотелось излишеств, сцен страсти и агонии. Хотелось почувствовать вкус, испытать взаимность, что долго была под запретом. Хотелось понять лишь одно — это спасение. Это сладкая награда после битвы и борьбы. Это новый виток у подбитых сердец. Это правильно и нужно. Именно в этот самый период судьбе было нужно, чтобы они нашли спасение друг в друге и в этом хрупком поцелуе. Кому-то свыше всё это было нужно, и спорить об этом бестолково. Только она и он. На холодных ступеньках полупустой больницы обрели надежду на новое счастье.