Вечность и ревность

У Бана есть кое-кто что, что успокаивает его, настраивает на нужный лад и даёт расслабиться в конце концов, от ощущения еще одного фрагмента бесцельно прожитого дня, его неизбежно проходящей мимо вечности, уносящей жизни уже далеко не только одной Элейн. Он иногда думают об этом. Сколько бы долго не жили демоны, феи, великаны, свиньи хаоса и потомки богинь — он же когда-нибудь точно их переживёт. Он будет оплакивать их на похоронах. Считать оставшихся. Выживших. Когда-нибудь его дом. Лионесс. Королевство рухнет. Когда он думает об этом то представляет себя Мерлин, Гаутора смотрящих на конец мира, пьющих прокисший эль. Понимаете... Джерико. Несколько дней назад, ловя поцелуи зарываясь руками в волосы когда-то победившего его оруженосца он кое-что понял. Джерико. Она была седая. У неё были морщинки в складках лица и общая слабость. От этого тошнит. Для него время утратило смысл, но для неё это была почти вся жизнь. Он идёт в шляпу кабана. Теперь не кочующую. И уже без кабана. Жёлтая копна сена на голове, два изумруда, эфес меча и кружка эля позволяет почувствовать себя не настолько бесцельно. Почувствовать себя хорошо, пока не заметишь кольцо на пальце или сам капитан не заведёт разговор об своей теперь уже супруге. Бану сложно сказать в каких они отношениях с Мелиодасом. Когда-то это была дружба. Теперь всё пришло к тому, что они ревнуют друг друга к вторым частям их жизни. Но это не тяжело. Это всё равно даёт отвлечься от течения времени. Он отнял у Джерики юность. Она не завела семью, не скопила капитал, она потратила на него свой главный ресурс. Секунды. Минуты. Дни. Часы. И ему просто хочется об этом не думать. Хочется заливать в себя кружку за кружкой. Хочется что бы мутило не от мыслей, а от отвратительной еды. Это жалко, потерянно и на грани с испуганным хныканьем. Унизительно как Капитан понимает почему он вновь и вновь приходит в шляпу кабана, травится отвратительной едой и пьёт навзрыд. Его тёплые, но не по человечески ладони просто мягко обнимают, и он просто не понимает как оторвать свою ставшую очень тяжёлую голову от чужой груди. Бан моргнул — и прошло сорок лет с момента как он снова попробовал на вкус свободу. С момента революции в Лионессе. Победы над заповедями. Когда? Когда прошло столько этих глупых секунд-минут-дней-лет? В не нормально горячих руках кого-то не настолько вечного, но все-таки не по человечески долгого он чувствует себя любимым кем-то кого он переживёт по крайней мере не быстро. Даже если у того на руке кольцо, а в голове образ лишь одних белокурых волос. Даже если капитан никогда не будет его и будет всегда лишь Элизабет. Да Бан ревнует. Но не сейчас. Сейчас Мелиодас только его. Когда сидит на стойке, свесив ноги по обе стороны от единственного самого-дорогого, ценного, важного посетителя, в одиночестве пьющего в закрытом элитном баре, прижимая к своей груди ёжик колючих пепельных волос. Когда Бан слышит не ровный стук чужих сердец под грудной клеткой. Слегка сопящее дыхание И сейчас эти сердца бьются только для него. А Капитан молча перехватывает ладонью огромную в его руке тяжёлую кружку эля, в пол глотка переливая в себя остатки спирта и кристально трезвый снова второй рукой подхватывает его куда-то под плечи. — Не надо со мной об этих твоих бабах. Ревность, что с неё взять. Не то что бы она полагалась человеку, что тридцать лет как обручился с девушкой, которую ждал три тысячи лет. Но капитан ревновал. Если это вообще можно так назвать. Ревнуют к любви. К дружбе. У них скорее было братство и верность. Когда ты утром пытаешься снять голову с плеч человека, а вечером спускаешься своей смертной душой за ним в ад это дорогого стоит. Когда ты находишь причину жить тем как он твоими рёбрами проламывает стену и готовишь в его баре это, это что-то значит. Значит так же многое как и прожитые, провоеванные десять лет рядом на которые капитану было плевать. Как и драки. Как и шрамы. Их история путанее любой истории любви. Как же просто всё было тогда в Чистилище когда он был смертен, а не человек рядом бессмертен. В этом было что-то: они вдвоём, без этой тяжёлой любви и девушек, с монстрами и друг другом. Вяленое мясо, адское пламя, два зелёных глаза и бесконечное каменное дымчатое небо. Когда не нужно было волноваться из-за вечности и чужой бесконечной любви к ангелу. Ревновать. Переживать. Копаться в себе. Когда сам капитан не замыкается оттого как он уходит с Джерико в путешествие или опять пьяный плачет об мёртвой фее. Там их было двое, они могли драться в своё удовольствие, есть, спать, заниматься сексом и ни о чем не волноваться. Тут их множество. Тут между ними сотни проблем и недостатков. — Это очень тяжело, но тебе просто нужно к этому привыкнуть. К тому, что люди вокруг стареют. Однажды Элизабет... Мелиодас моргает, растерянно лёжа на на темном дереве, сплевывает кровь прокусонного языка. — Бан.. Что ты делаешь? Спокоен. Улыбается. Чувствует себя в безопасности. С переломанной рукой, прижатый к стойке, наверняка с плывущей перед глазами картинкой сотрясенного ушибом мозга. Капитан привстает и видно как липнут черновато-красным светлые волосы. Бан бьёт ещё раз. Пьяно. Истерично. Знает, если что Капитан даст отпор. Так что не страшно. Не больно. Не то что бы он не был готов пойти на убийство лучшего друга. — Не говори о ней! Привстает на локтях, хмурится, рука собирается в единое целое чёрной сеткой. Когда-то Мел сказал, что у пятна есть предел. Бан готов сегодня это проверить. — Почему нет? Она моя жена, а твоя неоправданная ревность... Он недоговаривает. Бану не нужно сотое, тысячное напоминание, что они друг другу никто. Он это и так знает. Не то, что бы это сейчас было важно. Сейчас важно то, что он его просто возьмёт. Широкой, грубой, мазолистой ладонью пережимает кислород, сдавливая шею так, что останутся синяки. — Молчи, молчи. — Обручальное кольцо блестит в закатных лучах. Капитан снисходительно улыбается. Одно его желание и Бан переживёт ещё одну смерть. Взгляд зелёных глаз слегка чернеет, но не кажется, что из-за магии. Просто угол света. Странно. Так странно. Маленькое, плотное тело подаётся вперёд, прижимается сперва к верхней части шрама, а потом к углу губ в поцелуе. — Согласен. К черту Элейн, к черту Джерико, к черту Элизабет. Давай сделаем это так, будто мы ещё в чистилище. И как будто это ничто не значит для них. Кольцо простое железное блестит на безымянном пальце, в заходящем солнце. Под кожей бежит бессмертие леса фей. Они очень многим обязаны своим девушкам. Они очень многим обязаны друг другу. И это и есть вечность. Это и есть ревность.