Оставленный

Над славным Миэрином расцветал яркий, закатный час. В покоях Матери драконов было тихо. Так тихо, что казалось, будто эти комнаты находятся не в самом сердце раздираемого противоречиями города, а на краю земли. Каждая деталь, каждый предмет мебели смотрел на хозяйку спальни с затаённой надеждой на будущее, как смотрел на неё порой Даарио Нахарис. Потому что решительно всё в этой комнате пропиталось духом гордого воина. Всё, кроме самой Дейенерис. Оставленный им меч, отчего-то без ножен. Неубранный с ночи фужер с недопитым вином. Одежда — свежая и пропитанная его потом, седло, которое он из интереса пытался починить самостоятельно в свободное время. Седло! Она разрешила ему притащить пахнущее жеребцом седло в собственные покои… Королева сидела на краю постели, в которую впустила Даарио Нахариса несколько месяцев назад, и отчаянно пыталась найти в себе частички той, юной Дейенерис, которая не была столь равнодушной. Нет, её жажда власти не казалась ей чем-то противоестественным. Неправильным скорее было не чувствовать абсолютно никаких сожалений в отношении мужчины, который делил с ней постель по её собственному желанию. Который нёс к ней в покои всё, что представляло для него ценность или интерес. Просто оттого, что ему хотелось быть рядом не только душными ночами. — Ты звала меня? — эпизодический герой её мыслей по-хозяйски вошел в покои. Лицо Даарио выражало такое доверие к ней, что Дейенерис наконец почувствовала укол вины за свои намерения. На краткий миг ей подумалось, что она из холодного расчета собирается совершить предательство. — Да, у меня есть просьба к тебе, — спокойно, без надрыва. Сегодня Дейенерис не имела права проявить слабость и передумать. Она не имела права даже показать, что ей хоть сколько-нибудь жаль. — Слушаю, моя королева, — Даарио не улыбнулся, как обычно делал при виде неё. Он лишь подошел ближе и положил правую руку на бедро, туда, где был закреплен кинжал с рукоятью, повторяющей изгибы тела Дейенерис. Воин уже давно научился предвидеть неприятные новости. — Ты не принимала просителей сегодня и выглядишь хмурой. Что я могу сделать для тебя? — Теперь это твоя работа, Даарио — принимать просителей. — Прости, я не понимаю. Ты же знаешь, они не уважают меня так, как тебя. В конце концов я не родил ни одного дракона, — шутка получилась не очень хорошей, и воин это понял. Его поза сменилась на более напряженную, а в отведенных в сторону глазах проступила настороженность. Они молчали и не смотрели друг на друга. Стоило прекратить это представление без публики. Не бередить душу, не травить мысли надеждами. В этой комнате, в этом оранжевом свете, оба они знали, к чему ведет королева. — Ты всё понимаешь, ведь ты не глупец, каким тебя считает Тирион, — Дейенерис, наконец, посмотрела ему в глаза. Губы её изогнулись в подобии улыбки. Что же, умение быть мягкой она потеряла вместе со своим нерожденным сыном и первым мужем. — Даарио, я поплыву в Вестерос, а ты останешься здесь, править вместо меня. — Тебе вовсе не обязательно делать это! Тебе нужен будет влиятельный муж, я знаю. Но я мог бы… — Нет, не мог бы. Ты не можешь находиться рядом со мной, пока я буду занята поиском хорошей партии. Я больше не смогу быть твоей. Мне известна твоя пылкость, Даарио. Ты не сможешь контролировать себя и очень быстро создашь мне проблемы. Посмотри на свой кинжал… Слепец не поймёт, почему ты сжимаешь его по ночам в руке, когда не спишь в моих покоях! Однако слова королевы не погасили нездоровой надежды в глазах воина. Даарио подошел к так и не изменившей позы Дейенерис и опустился на колени у её ног. Опустился так просто, будто бы и не значила ничего вся его гордость и все его победы. — Меня обличил мой собственный кинжал… Хорошо. Я люблю тебя. Я люблю в тебе всё — твою красоту, твою жажду власти и твои страхи. Я полюбил даже твоих драконов, но только из-за того, что уважаю тебя. Мне не было места на этом свете, пока я не встретил тебя. Я готов притворяться рабом, готов надеть форму Безупречного и умереть за тебя бесславной смертью. Я готов на всё, только позволь мне быть рядом, — голос Даарио низко хрипел. Растерянно оглядываясь, он запустил оби руки в свои волосы и сполз на пол, не имея больше красноречия, чтобы сказать любимой женщине что-либо ещё. — Ты нужен мне здесь. Ты поклялся мне в верном служении тогда, в шатре. И повторил свою клятву сейчас. Ты повторял её каждую ночь, проведенную здесь. Я не могу взять тебя с собой. Даарио всё понял. Как верно отметила его королева, глупцом он не был. Молодой воин резким порывом прислонился к коленям женщины, которая никогда не была целиком его. Он мягко упёрся в них с каким-то несвойственным ему отчаянием и замер на четыре удара сердца. Затем Даарио вздохнул полной грудью и с явным усилием отстранился. Глаза любовников встретились. Однако в женских не было сожаления, все эмоции плескались лишь в одних — мужских. Дейенерис протянула руку к лицу Даарио и провела несколькими пальцами по его щеке и подбородку. Не собираясь упускать последние крупицы её внимания, мужчина подался навстречу прикосновению, не закрывая глаз. Он оторвал руку королевы от лица своей собственной и стал мягко целовать её, не прекращая шептать слова любви и прощания. Даарио всё говорил и говорил — о своих желаниях и сожалениях, он вспоминал, как учил её на этом самом ложе получать удовольствие самой и доставлять его в ответ. Вспоминал, какой неловкой и стеснительной она была сначала и какой смелой стала немногим позже. Его буйная и смелая душа верещала, что он пожалеет. Но Даарио прежде всего был мужчиной, который до звёзд в глазах хотел обладать любимой женщиной безраздельно, поэтому он поднялся с пола и начал стягивать кожаные доспехи как никогда медленно, пристально наблюдая за любыми изменениями в глазах своей королевы. Даарио вновь, как в первую их ночь, предстал обнаженным перед Дейенерис. И вновь она посмотрела на него оценивающе, давая молчаливое согласие — то немногое, что она могла подарить ему на прощание. Мужчина подошел к королеве и одним простым движением спустил верх её платья по плечам. Обычно Даарио был болтлив во время секса, но в этот час почему-то не мог выдавить из себя больше ни слова. Он лег на спину рядом с Дейнерис, безмолвно побуждая её самой брать то, что хотели они оба. Королева завершила начатое лучшим из её любовников — она сняла платье полностью и одним движением оказалась на нём сверху. Они давно привыкли друг к другу, давно знали все углы, привычки и оттенки. Не было нужды подсказывать, не требовалось и просить. Теперь молодая королева двигалась на нём и невесомо гладила руками его тело. Она теперь не смотрела на него оценивающе, как всегда до этого. Больше нечего было оценивать и не о чем думать. Остался только этот недолгий момент эмоционального напряжения для него и прощания для них обоих. Стоило только Дейнерис подумать об этом, как Даарио изменился в лице и плавно подмял её под себя. Движения его стали более сильными. Напряженный, будто бы вконец охваченный отчаянием и яростью, он мог бы причинить ей боль, но не сделал этого. Даарио лишь прижался к ней так сильно, что между ними не осталось места даже для вдохов. Разомлевшая от его страсти Дейенерис на краткий миг полностью отдалась его воле. Это был момент абсолютного подчинения, более не свойственного ей. Момент, когда Даарио смог заставить кончить их обоих с разницей в несколько секунд. Раньше у них этого не получалось. Удивленные и удовлетворенные, они отстранились друг от друга и сели рядом, ощущая завершенность и даже гордость, будто бы совместный оргазм был большой победой для него и завоеванием целой страны для неё. Но волшебство момента рассеялось так же быстро, как и наступило. Даарио поднялся с ложа. Плечи его уязвленно опустились, тёмные волосы упали на глаза. Еще ни разу с тех пор, как он был оборванным мальчишкой, воин не чувствовал себя настолько неспособным как-либо повлиять на свою судьбу. Даарио направился к выходу молча, не одеваясь и не пытаясь оглянуться или сказать что-либо на прощание. Он только позволил себе несвойственную взрослому человеку, недостойную воина выходку. Мужчина вынул дорогой сердцу кинжал из лежащих на полу ножен, прижался губами к рукояти в жестком поцелуе, а затем со всей силы вонзил его в деревянную стойку у выхода так, что оружие встряло намертво. Обнаженный и разбитый, не боясь быть замеченным, Даарио спускался по лестнице из покоев королевы, покоев, которые скоро будут принадлежать ему. В Миэрине наступила ночь.