***
31 декабря Не думаю, что Роб особенно обрадовался, но я всё-таки накрутил вокруг него гирлянду, подрубив её к розетке у холодильника. Вереница огоньков расстелилась по подоконнику и многострадальному кактусу. Во всяком случае, мне кажется, что он опечален. Я бы на его месте был. Выбрав самый нейтральный режим, когда гирлянда не стремится наградить окружающих эпилептическим припадком и вполне может сойти за приличный ночник, я постановил, что с украшательством покончено. Дань добровольно-принудительной традиции отдана — не прикопаешься. Дальше опошлять свою жилплощадь не дам. Кто бы и как бы не ныл. Удовлетворённый присаживаюсь за стол. Его пустота отзывается во мне немым укором, будто тот позавидовал заставленности подоконника. И правда, есть какой-то диссонанс. Водружаю бутылку виски посередине. Нет, с крепкого алкоголя его быстро развезёт. Заменяю на вино. Понимаю, что с красным новогоднюю вакханалию не вывезу уже я. Притуляю виски к бутылке вина. Всё равно, кажется, что-то не так. Ни добавление к композиции тумблеров и высоких бокалов, ни нарезки лимона не исправило изъян. Скрепя сердце, достаю из холодильника заказанный готовый салат в пластиковом контейнере и ассорти сыров. Да что это может быть? Царапающее ощущение не уходит, внутренний критик требует разгадки, как раздаётся приглушенный, но резкий звук хлопка. Оборачиваюсь — в обрамлении оконной рамы распускаются цветы фейерверков. Что-то они рановато. Точно! Шампанское… Ну, чего нет — того нет. У непьющего человека алкоголь, конечно, может храниться годами, но игристого как-то не завелось. Со спокойной душой устраиваюсь за столом. И осознаю, что всё не так, и всё лишнее. Традиционно ужин начнётся с десерта. Кто так вообще делает? Или подобное заведено для праздников? Безумие какое-то. Ставлю ещё и пирожные в раскрашенных морозными узорами коробках — единственное напоминание о снеге в этом году. Спасибо маркетологам. Удобный стол стал казаться не таким вместительным. Сейчас ещё десерт размориться при комнатной температуре, потечёт — будет вообще не съедобным. Убираю в холодильник. Странно. Ну, не прячу же я его? И это не сюрприз. Возвращаю праздничные упаковки со сладким на стол и принимаюсь ждать неизбежного. Итак, сижу я уже добрых полчаса за условно накрытым столом, в полутьме, освещённой гирляндой-ночником, и непонятно чего жду. Уютно, в принципе, но время — девятнадцать двадцать, а назойливого соседа всё нет. И не пойму: то ли радоваться, что в этот Новый год гостей не предвидится, никто не нагрянет с подарками, пакетами, мишурой и неудобным весельем, принуждая к отбывке традиционных ритуалов; то ли пора морально готовиться к предстоящему аду звонков по больницам, полициям, моргам. Потому что Гарри мог опоздать куда угодно, но только не на празднование, тем более Нового года, тем более ко времени, которое сам же и установил, возведя в утомительную традицию. Поднимаю взгляд на люстру. Всё же, наверное, нужно начать поиски с его квартиры. Снимаю блокировку с телефона. Ладно, во-первых, стоит позвонить. Захожу в мессенджер. Надпись — «был (а) в сети 14 минут назад» — успокаивает. Значит, вероятнее всего пока жив. Пожалуй, можно подождать ещё немного, прежде чем подрываться вытаскивать идиота из очередной передряги. Вечно он находит приключения на свою… голову. Не зря мне казалось, что в последнее время он как-то притих и даже не спамит меня сообщениями. От стука в дверь вздрагиваю. Пришёл всё-таки. Иду встречать. Посмотрев в глазок, хотя мог этого и не делать, открываю дверь и первом делом визуально оцениваю целостность субъекта. Вроде ничего. — Привет. Налегке в этот раз? Обычно он напрашивается в гости уже нагруженный сумками со съестным и положенной бутафорией, как и обязательным десертом. А сейчас мнёт в руках сиротливый, тощий пакетик. — Привет, — говорю я, а сам предвкушаю со скептическим интересом очередную историю эпических приключений. Только вот мой гость не торопится её рассказывать. Приглядываюсь. Есть что-то в нём странное, не соответствующее, искажающее… Вот оно — приклеенная улыбка — обычно он таких не носил. Прискорбно. И где только подцепил? Внутри заскреблось нехорошее предчувствие. Повисшее молчание меня не напрягает, а вот его, очевидно, да. — Проходи, — любезно отхожу на шаг, пропуская внутрь. — О, нет. Спасибо. Как это «нет»? Несанкционированное нарушение сценария? Что ещё взбрело в голову баламута? Пусть только не говорит, что запланировал мероприятие вне дома. Заранее протестую. — Я ненадолго. Хотел отдать, — протягивает мне пакет. — Вот. С Новым годом! Смотрю на подарок, а это вероятнее всего он, как на затаившуюся змею, не спеша брать в руки. И никак не могу понять, что происходит. Вместо того, чтобы, как обычно, всеми правдами и неправдами брать на приступ моё личное пространство, пропитывая всё праздничным духом, не взирая на сопротивление, ты… отступился? Странное чувство вспенилось внутри, обжигая грудную клетку и постепенно перехватывая горло. — Эм. Откроешь после курантов? Хотя, ты же не празднуешь… Вообще, хотел завтра зайти, передать… Но тут… Да треснет эта его пластиковая улыбка или нет?! Кажется, пора кое-что прояснить. — Очень мило, что ты заметил, спустя… сколько там прошло? Невероятно… вовремя. Но позволь поинтересоваться, чему я обязан за твоё прозрение? Что-то случилось? У тебя появились другие… планы? — Что? Нет-нет. Ничего, никаких планов, просто… не хотел навязываться. Надеюсь, в этот самый момент моё выражение лица в полной мере отражает скептическое: «Да неужели?». Мнёшься, но всё же оправдываешься. — Наверное, всем вокруг было это очевидно кроме меня… друзья давно говорили, что я… иногда не вижу берегов, и всё это… ну, в общем, не нужно никому. Не взирая на внутренний протест, произношу очевидное: — Вынужден с ними согласиться. Натянутая улыбка, наконец-то, гротескно, по кусочкам отклеивается с твоего лица, в процессе кривя губы, словно надеясь ещё как-то зацепиться и удержаться. — И всё же. Кто это такой гений, что сумел справиться с тем, что не удалось мне? Да-да, расскажи мне, кто этот умник? И почему не нашёлся этот доброхот ещё три года назад, когда моя жизнь не скатилась в тартарары и отличалась спокойствием и размеренностью, а подоконник — чистотой и непорочностью, не захваченный переливающимся безвкусной гирляндой кактусом? — Эм, да никто, — мотаешь головой. — Просто один знакомый, на психолога учится. Говорит, у меня комплексы какие-то, — бросаешь косой взгляд на меня. — И у тебя вроде тоже… И вот, эти комплексы наши несовместимы… Ну, а моё поведение усугубляет… — машешь рукой. — Да не разбираюсь я в этом. Назвал случай безнадёжным. Гарри и мозгоправ? Несовместимая комбинация. Привычка держать лицо, спасает мою челюсть от удара об пол. Но в одном тот прав, Гарри уже усугубил всё что было можно и нельзя. И что теперь? Перекроил мою жизнь и, как ни в чём не бывало, собираешься свалить в закат? — Ясно. Прекрасно. Просто замечательно. Будешь отмечать с друзьями — психологами? — сарказм не удается сдержать, потому что внутри уже не горит, а плавится шипящей кислотой. Странно, что снаружи ещё незаметно разъеденной дыры. — Нет, конечно. Дома. — Один? Кивает. Либо со мной играет собственное воображение, либо я утратил способность воспринимать информацию. Потому что невозможно, чтобы Гарри добровольно отмечал что-либо в одиночестве. — Один, — то ли спрашиваю, то ли утверждаю. — Ну, да. Чего такого тебе наговорили, что моё общество вдруг стало проигрывать в сравнении с одинокой новогодней ночью? — Ладно, мне пора, — оставляет пакет на пороге, прислоняя к наличнику. — Счастливого… Нового года, — и впрямь разворачивается, чтобы уйти. А ведь сейчас, должно быть, самый удачный момент, чтобы отвязаться от тебя. И это несомненно станет самым лучшим решением для нас. Но… Сколько ещё клятых «но» ты принесёшь в мою жизнь? Слова застревают где-то в глотке. Набираю полные лёгкие воздуха, чтобы разбить, сковавший меня ступор. Один твой шаг равен моему вдоху. Следующий — выдоху. — Стой… Говорю тихо, но ты застываешь оловянным солдатиком, недоумённо оборачиваясь через плечо. — Вернись, пожалуйста. Колеблешься, но, развернувшись, делаешь шаг ко мне. — Что такое? Ты серьёзно? Захотелось встряхнуть тебя посильнее, но я давлю в себе этот порыв, боясь переусердствовать. — Проходи, — поднимаю непонятный пакет и уже собираюсь удалиться в глубь квартиры, как слышу за спиной растерянное «но». Спусковой крючок может быть разным. Вот и сейчас я будто ещё слышу щелчок, но уже развернулся и выбрасываю руку вперёд, чтобы покрепче схватить за ворот куртки и втащить внутрь, не имея больше терпения слушать раздражающее блеянье. Следом захлопываю за твоей спиной дверь и проворачиваю задвижку замка. Надеюсь, так понятнее. В коридоре темно, но я чётко различаю удивление в твоих глазах. Атмосфера как-то резко изменилась. На подобное я не рассчитывал. Поправляю на тебе одежду, покосившуюся от моей несдержанности и корю себя за последнюю. Надо что-то сказать. — Чаю? — Эм, да? Принимаю за ответ и отношу подарок на подоконник под присмотр Роба. Пока из коридора доносится шуршание куртки, проверяю электрический чайник — горячий. Заслышав шаги за спиной, достаю две большие кружки. — С сахаром? Кого я спрашиваю? Конечно, да. Две ложки. Но я мстительно сыплю одну, удерживая процент за утраченные нервные клетки, и добавляю дольку лимона, авансом. — Да, пожалуйста… Отзываешься как-то заторможено и глухо. Ну, что опять? Оборачиваюсь, чтобы заметить, как ты оглядываешься, словно никогда здесь не был. Странно. Почему не садишься на излюбленный стул? Когда-то он появился здесь исключительно из-за тебя. Я что-то сделал не так? Подхватив кружки с заваренным чаем, обвожу взглядом пространство, останавливаясь на Робе. Если бы тот мог, пожал бы плечами. Может стоило устроиться в гостиной? Но раньше моя кухня никого не смущала. Хотя, и правда, позже мы обычно перемещаемся с напитками на диван, чтобы в сто первый раз посмотреть набившие оскомину новогодние фильмы и безвкусные передачи. Открываю рот, чтобы спросить: в чём дело? И от неожиданности чуть не ловлю инфаркт. Потому что ты незаметно оказываешься слишком близко. — Чёрт! — шиплю непроизвольно, а вот не надо заставлять меня нервничать. — Это ведь всё для меня? — Что? — ещё бы чай не расплескать. Вспоминаю про пирожные. А, так он про них? Нет, конечно, для меня! Видишь здесь ещё одного пожирателя сладостей? Не успеваю сформулировать вслух, как оказываюсь схвачен в непривычные объятья. Сжимаешь меня с силой — не вывернуться. Застываю с двумя кружками в руках. Мысли в голове взвиваются хаотичным смерчем, мешая адекватно реагировать. Но это резко становится неважным, потому что твои губы ловят мои в поцелуй. С каждым мягким движением, в голове набатом звучат отрывки мыслей. Вот и всё. Алес. Приплыли. Рубикон пройден. Есть ещё шанс сдать назад? Для начала бы вспомнить, как дышать. А губы и впрямь мягкие. Странно, что не сладкие, а солоноватые. Потрескались, видимо. Наверное, раз мы и так катимся в ад, стоило бы подольше насладиться процессом. Вот только, ещё немного, и клятый чай выльется кому-то за шиворот. Уже чувствую горячие капли на пальцах. Предпринимаю попытку отстраниться. Она могла быть успешной, если бы на мой шаг назад, ты не делал шаг вперёд и вновь не атаковал поцелуем. Порывисто и без особого изыска, но… в какой-то момент все посудные вопросы вылетели из головы, оставив её пустой. В поясницу ткнулся край столешницы, а руку обожгло чаем. Ничего не скажешь — бодрит. Кажется, я выпал из реальности. Оцениваю своё положение несколько беспомощным, поэтому безжалостно прикусываю наглый язык, заставляя спуститься с небес на землю. Пользуюсь твоим секундным замешательством, чтобы отклониться и впихнуть между нами кружку, уткнув её тебе в грудь. И плевать, что испачкаю дурацкий свитер с оленями. Предсказуемо ты её перехватываешь, правда, скорее неосознанно, потому что во взгляде всё ещё читается непонимание. Свобода была близка. Но ты бездумно ставишь кружку на стол за моей спиной, отрезая пути к отступлению, и льнёшь ближе, снова целуя, напористо и с чувством. В последнем я уверен, потому что всё во мне отзывается в ответ. И это катастрофически меня беспокоит. Нет, не пугает. Конечно, нет. Просто неожиданно слишком хорошо. И слишком быстро. Не успеваю осмыслить. Да отлипнешь ты, наконец, или нет?! Дай хоть кислорода глотнуть. Пальцами свободной руки крепко обхватываю его подбородок и упираюсь в челюсть, чтобы отвернуть от себя настойчивого и вероятно невменяемого парня. Хмуришься. Прости, если больно. Но лучше так. Мы слишком близко, твоя грудная клетка ходит ходуном, резонируя с моей. Нет. Это невозможно! Мне жизненно необходим хотя бы кусочек пространства. С облегчением выбираюсь из объятий и отступаю к окну, упираясь в подоконник бедром. Ощущение, что я в ловушке, не проходит. Думается мне, что позиция стратегически неверна. Надо было выворачиваться в другую сторону, там ближе выход. На глаза попадается Роб — третий лишний. Или нейтральная зона. Это, смотря как посмотреть. Надеюсь, друг, если что, ты будешь на моей стороне. О боже, о чём я думаю? Правильно, о чём угодно, лишь бы не о насущном. На автомате делаю глоток чая. Вспоминаю про злосчастную кружку и оставляю её на попечении Роба. Наконец-то. Складываю руки на груди, пальцы неприятно липнут друг к другу. Запоздало понимаю, как сильно затекли кисти от балансирования. Вот так почувствуешь себя индийской танцовщицей на старости лет. Принять ситуацию такой, какая она есть, всё никак не получается. Перевожу взгляд на Гарри. А вот у него проблем с этим, похоже, нет. Встряхивается как щенок и задумчиво рассматривает свою кружку с потёками. — Если ты ещё не надел мне её на голову… значит… я могу считать это?.. Быстро перебиваю: — Это нереализованные задатки оратора принуждают тебя всё облекать в словесную форму? Прищуриваю глаза, кары небесные сами заполняют мысли. — Я… ничего не говорил. Вот, прям, вообще, совсем ничего, — отодвигаешь чай подальше по столешнице, будто пряча улику, и поднимаешь руки вверх с раскрытыми ладонями. Капитуляция? Принимается. Киваю в ответ. И снова повисает тишина, чего обычно не бывает при наличии тебя в ближайшем окружении. Неуютно становится уже мне. — Ну. Так и будешь молчать? — Прости, не знаю, что сказать. Прячешь руки в карманы джинс. Тебе неловко? Что ж, зато не мне одному. Подкидывать темы — это не моё. Ещё отвлекает румянец, не сошедший с твоих щёк. А когда при этом опускаешь взгляд, создаётся очаровательно обманчивый эффект смущения. — Мм. Как там твоя аспирантура? Так и не понимаю, зачем она тебе понадобилась? — спрашиваю рандомно, но сразу видно, неудачно. Твой взгляд снова соскальзывает в сторону. Впрочем, как и всегда, при поднятии этого вопроса. Когда-нибудь я выясню в чём дело, но не сейчас. — Просто расскажи, как дела, — ну да, почему бы не пойти по наработанным человечеством социальным ритуалам? Для чего-то же они придуманы. — Обычно ты болтаешь без умолку, не заморачиваясь над темой. Просвещая меня обо всём, что творится в твоей насыщенной жизни, вне зависимости от моего желания об этом узнать. Бессовестный разулыбался. Слава всем богам, своей обычной обезоруживающей улыбкой. Пусть и не так просто выработать к ней иммунитет. — А ты внимательно слушаешь и вставляешь едкие комментарии, заставляя меня сначала доказывать всю серьёзность ситуации, а потом смеяться до слёз над её абсурдностью. — В точку. И, конечно, параллельно не забудешь прикончить всё сладкое в доме, включая и мою долю. — Но ты обязательно съешь кусочек! — вставил-таки свои пять копеек упрямец. Приходится соглашаться. Отлипаю от подоконника и сажусь за стол, ты следуешь моему примеру. — А после десертного геноцида местного разлива потащишь меня в единственный работающий допоздна магазин за новыми жертвами. Его смех мелодичен и заразителен. Наверное, это единственное, что никогда не раздражало меня в нём. — Благо, в этом году мне удастся избежать подобной экзекуции. Нет никакого желания месить грязь ночных улиц, — пододвигаю к тебе упакованное пирожное. Смотришь на него с непонятной мне эмоцией, но произносишь совсем не то, что я хочу слышать. — Боюсь, что придётся. Потому что в этом году я не закупался. — Всё-таки разорился, — киваю своим словам. А ты смеёшься, снисходительно так. — Нет. Не хотелось отмечать. Я предпочитаю не замечать очевидное и пододвигаю второй десерт к первому. — Значит, в кои-то веки обойдешься имеющимися. — Нет! Тем более ты должен на этот раз съесть свой! Я хорошо помню, что тебе он понравился! Ты забываешься, вступая в шутливые споры, в глазах разгорается энтузиазм, жесты становятся свободнее и смелее. Вываливаешь на меня бесконечный поток информации, которую я еле успеваю анализировать, тасуя темы как шулер карты. Талант рассказчика борется в тебе с неизменным азартом спорщика. Открытость, любознательность и искренний интерес к собеседнику смешиваются в игривость, которую так легко спутать с флиртом. Интересно, сколько попадалось на эту легкость общения и кажущуюся простоту? А я вдруг чётко понимаю, что такой ты мне нравишься больше. Весёлый, непосредственный, неугомонный, беспричинно счастливый. Настоящий. В топку мозгоправов. Дальше вечер плавно и легко покатился по накатанной колее. Под пристальным присмотром Гарри я осилил почти всё пирожное, щедро разбавляя сладость обжигающим виски. Его радости по этому поводу не было предела, и я тщательно следил, чтобы так и оставалось, аккуратно подливая ему вина. Возможно, слегка перестарался. Потому что несчастные вздохи по закончившимся сладостям были преисполнены драматизма и даже трагизма, переплёвывая по театральности всё, виданное мной ранее в его исполнении. При этом они оказались не менее действенны. — Прогуляемся? — предложил я, всё-таки найдя плюсы в предстоящей вынужденной вылазке — хоть проветрится немного. Да простят меня все работники поздних праздничных смен в магазинах. — Да? То есть, да, конечно! Ура! Боги смилостивились надо мной! — Не боги, а всего лишь я. — Иногда я подозреваю тебя в сверхъестественном могуществе, — отвечает, адресуя мне лукавую улыбку. Уже через пару минут мы препираемся в коридоре, потому что один олень, желает вылететь наружу только в куртке нараспашку, поленившись подняться к себе за шапкой и перчатками. Да так, в итоге, и выбежал. На улице стих ветер, и заметно похолодало. Поэтому месить слякоть, как я боялся, не пришлось, её всю сковало морозом. Теперь предполагается мне вздыхать и смотреть на выскочившего полураздёжкой парня, который всё подгоняет меня, умудряясь забегать вперёд. Но подобная роль не в моей компетенции. Я стянул с себя длинный тёплый шарф и, догнав Гарри, накинул на его открытую шею кашемировую петлю, не забыв накрутить ещё один виток для надёжности. И отпустил с миром, продолжая идти своим темпом, не стремясь повторять его пируэты на обледеневшей дороге. Ни мороз, ни шарф, ни моя скорость не могут омрачить его хорошего настроения, льющегося через край. Шаги Гарри свободные и бесстрашные. Лишённый сомнений он спешит дальше, то обгоняя меня, а то и вовсе спиной вперёд, не обращая внимание на степень проходимости пути, ломая подошвами кед тонкий лед на лужах. Ледяной воздух не сказывается на желании поболтать. Он сыплет малозначительными историями и шутейками, перескакивая с важного на не очень. Так я узнаю, что Гарри действительно не собирался сегодня наносить традиционный визит. — …но дома было тошно, и я вышел прогуляться. Тогда и заметил гирлянду у тебя в окне. Честно сказать, глазам своим не поверил, думал, мерещится уже. Поэтому не удержался, хотел хотя бы увидеться вживую. Даже не знаю, к добру это или к худу. Кажется, Роб заслужил за свои мучения кашпо попрезентабельнее той пластмассовой невзрачности, в которой обретается сейчас. Весь тротуар впереди заволокло льдом, намекая на не меньшего размера лужу под ним. Делаю крюк через газон и обхожу по мёрзлой земле. Гарри же, презрев препятствие, перебегает посередине по тонкой перемычке застывшей горной цепью слякоти, словно заправский канатоходец. И, прилично обогнав меня, останавливается на ровном участке заиндевевшего асфальта под светом фонаря. — Не отставай, а то все магазины закроются! Я усмехаюсь этому энтузиазму. Вернувшись на приличную дорогу, засматриваюсь на тебя в ореоле фонарного освещения. Взгляд падает на границу тени, из которой я не спешу выходить. Это чересчур символично, не правда ли? Я медлю, перекатываясь с пятки на носок. — Ну, ты идешь? — голос становится неуверенным. До тебя всего ничего, просто нужно переступить черту. Всего лишь шаг, да? Я поднимаю взгляд от носок ботинок. И поначалу думаю, что мне привиделось. С неба падают снежинки, хотя и кажется, что исключительно над тобой. Пушистый снег медленно планирует, мягко оседая на волосах. В ореоле тёплого света всё выглядит фантасмагорией. Будто кто-то там, над облаками случайно опрокинул мешок с ангельскими перьями. И сейчас они щедро усыпают твои плечи, мерцая нездешней небесной чистотой. Красиво. А в тени снега почти не видно. Интересно, какая бы роль в этой картине отводилась мне? Но неужели есть кому-то дело до небесных насмешек? Уж точно не нам. Да и для меня не секрет, что от ангелов у тебя только улыбка и мечта о полётах. Делаю шаг навстречу, второй… Пользуясь твоей небрежностью, забираюсь под распахнутую куртку и грею руки на горячей спине, прижимая тебя ближе. Твой взгляд, шалой и хмельной, прикован ко мне. На ресницах дрожат капли растаявших снежинок. Приходится лишить одну ладонь твоего тепла, чтобы смахнуть с волос излишнюю ангельскую пушистость. Тебе она ни к чему. Не знаю, правильно ли поступаю, признавая свою непростительную уязвимость. Но я больше не имею сил противиться желанию тебя целовать. Кажется, я слегка несдержан, но ты так легко уступаешь мне. Вряд ли эта кротость продлиться долго, поэтому стоит растянуть момент. Смакуя горько-сладкий привкус шоколада и вина на тёплых губах, я долго не выпускаю тебя из объятий. Слишком долго для морозного вечера. Но этого времени катастрофически мало для обстоятельных поцелуев. Пожалуй, стоит почаще повторять. — Сладкий, — выносишь мне вердикт. Но вряд ли я согласен. — Это моя фраза. Ты прикусываешь нижнюю губу, а потом улыбаешься, будто что-то тая от меня, переплетаешь замёрзшие пальцы с моими и тянешь вперёд, выбирая на этот раз проходимые тропинки по ледяному плену.***
1 января Первое января один из моих самых любимых дней в году по двум причинам. Когда видишь помятых и изнурённых людей, в полной мере насладившихся самым ожидаемым праздником в году, понимаешь, что существует всё-таки во вселенной карма. Но что важнее, так это воцаряющаяся повсюду тишина: в телефоне, в подъезде, в доме, на улицах. Даже на дорогах, в магазинах и кафе становится в разы спокойнее. Когда представляешь, что подобное творится как минимум в ближайших к тебе часовых поясах, проникаешься умиротворением от ощущения, что время замедлило свой ход. Крепкий сладкий кофе возводит это утро в ранг «чудесное». Ну, или почти. Потому что за окном вместо картины белоснежного, сверкающего на солнце простора можно увидеть только вновь растаявшую распутицу и моросящий снег. Розовеющий на подоконнике Роб на фоне серости выглядит поистине сиротливо. Включаю гирлянду ему в компанию. И обращаю внимание на подарок, про который вчера никто так и не вспомнил. Прихватываю с собой, направляясь в гостиную. Там всё ещё спит Гарри на диване, который оккупирует каждую новогоднюю ночь. Разбудить или не стоит? Обычно из-под пледа видна только макушка. Но сейчас помещение слишком прогрето для плюсовой температуры за окном, и мне открывается интригующий вид на изгибы ничем не прикрытой спины. Пожалуй, пока не стоит. Отхожу к окну, заставленному книгами, достаю из пакета подарок и прохожусь пальцами по гладким сгибам упаковки. Интересно, что там? Очередной научный опус? Фоторамка? Нет, тяжеловат. Очевидно, я слишком ухожу в свои мысли, потому что вздрагиваю от неожиданного вопроса. — Откроешь? Я даже не услышал, как ты подошёл. Без предупреждения к спине прижимается разгоряченное со сна тело, а ладони устраиваются у меня на животе. Ты упираешься подбородком в моё плечо, заглядывая через него. А моя фантазия уже дорисовывает твой полуобнажённый образ. Интересно, ты засыпал в джинсах или в белье? Повернуться или не стоит? Я осторожно снимаю подарочную упаковку. Под ней прятался том-подшивка нот в твёрдой обложке с потёртым золотым теснением и наименованием на немецком. — Бетховен? — Угу. В твою коллекцию. Ты забыл уточнить — достаточно скромную. — Навскидку — конец девятнадцатого века. И сколько ты за него выложил? — Нисколько. Пришлось поспрашивать, в итоге, откопал у знакомого. Вот так просто, поспрашивал, и всё нашлось. Удача — особа ветреная, но тебе она явно благоволит. — Удивительно. — Тебе нравится? — Мне… да. Спасибо. Объятья становятся крепче. Под подушечками пальцев согревается старинный переплёт. За окном льёт дождь. Ладно, похоже теперь мне действительно есть, что отмечать. Может быть, стоит на следующий Новый год съездить в горы? Забраться куда-нибудь на горнолыжный курорт, например. Там-то наверняка должно быть снежно. — Всё-таки праздники — это такая бесполезная морока. — Не скажи. — Опровергни. Помолчав, всё же отвечаешь. — Твоя улыбка — слишком редкое явление. Иногда кажется, что ради неё придётся достать звезду с неба. Но в праздники ты улыбаешься намного чаще. Доказано эмпирическим путем. Прикусываю язык, чтобы не ответить то, что подумалось. — Ты хоть представляешь массу звезды? Зачем мне что-то настолько бесполезное? Не признаваться же, что эти невероятно важные даты никак не влияют на моё расположение к смеху или удовольствию. Просто причина колебания моего настроения невероятно любит праздники. Покрываюсь мурашками от ощущения тёплых губ на шее. Повернуться или не стоит? Всё-таки стоит.Конец