Once upon a rain

      Баки не любит дождь, работать по выходным и общественный транспорт. Когда наступает день, который включает все эти три вещи, Барнс добавляет в свой список ненависти ироничные превратности судьбы. Но Баки не может отказать Стиву поменяться сменами, даже несмотря на бушующий третий день подряд ливень и отказавший двигатель мотоцикла.       Почему автобус забит людьми в восемь утра дождливого воскресенья — загадка, которая будет мучить Баки если не всю жизнь, то ближайшие пару дней точно. От остановки до кофейни, где он работает, — минут пять спокойным шагом, но, даже преодолевая расстояние за две минуты, парень промокает до нитки. Снимать мокрую кожанку и встряхивать головой, разбрызгивая капли с волос по ближайшим столикам, пусть чуть позже их всё же придётся протереть, — особенное удовольствие.       Баки поправляет пучок на голове, подтягивает рукава худи до локтей и готовится к первым посетителям. Пока кофемашина прогревается, он успевает поставить круассаны в духовку, проверить ценники, убрать свои же мокрые следы на полу и столах и кинуть несколько тоскливых взглядов в сторону окна, за которым всё тот же мерзкий ливень.       Посетителей, конечно, нет. Баки уже выпил два стакана кофе, выскочил через чёрный вход покурить, в очередной раз посетовав на погоду, отписал Стиву и от скуки засел разгадывать японский кроссворд на телефоне, когда открывается дверь, принося в кофейню прохладу и запах мокрого асфальта.       – Добрый день.       Вежливость — первое правило хорошего бариста. Улыбка — второе, но Баки его игнорирует, хотя Стив уговаривал его улыбаться посетителям («улыбаться, Бак, а не скалиться, ты же бариста, а не мясник!»). Парень на пороге совсем тонкий, это видно даже под пальто (на улице апрель, парень!), и своей тщедушностью напоминает юного Роджерса.       – Добрый, — полувопросительно усмехается посетитель, изгибая тонкую бровь и оставляя зонт-трость в специальной стойке.       Пальто он лишь расстёгивает, но не снимает. Подходит к витрине, изучая ассортимент круассанов, и Баки замечает, как он растирает пальцы ладонями, будто замёрз.       – Будьте добры, флэт-уайт и круассан с вишней. Буду признателен, если сделаете кофе погорячее, — от того, с какой средневековой вежливостью обращается посетитель, Джеймса слегка передёргивает, но он кивает, поворачиваясь к кофемашине.       Отдав заказ, он хочет снова уткнуться в телефон, но вспоминает третье правило бариста — не бездельничать при посетителях, — и со вздохом подпирает голову кулаком, скользя взглядом по стенам. От скуки его внимание сосредотачивается на единственном посетителе. Юноша плотно обжимает ладонями кружку, и Баки делает вывод, что тот действительно промёрз.       – Вам лучше пересесть за этот столик, — небрежно замечает он, лениво указывая на места по правую сторону от себя, и на удивлённый взгляд поясняет: — Там не будет дуть, — тыкает пальцем в кондиционер, под которым сейчас сидит гость.       Юноша чуть приподнимает уголки губ и кивает, меняя место. Кофейня снова погружается в относительную тишину, нарушаемую лишь стуком капель по окнам.       – У вас не играет музыка? — подаёт голос посетитель, и Баки цыкает.       – Точно, совсем забыл. Прошу прощения, — кидает на автомате, не испытывая ни капли вины.       – Всё в порядке, я не против посидеть в тишине, — мягко улыбается юноша. — По крайней мере, пока тут никого нет.       – Устали от шума? — хмыкает Барнс, убирая руку от ноутбука с открытым плейлистом.       – Устал от музыки, — невесело усмехается гость, возвращая внимание к круассану и всем видом демонстрируя, что не настроен на разговор. Джеймс, в общем-то, и не против.       Молодой человек приносит пустую посуду за стойку, благодарит и желает хорошего дня. Баки кивает и утыкается в телефон, снова забыв включить музыку.       День тянется медленно, потому что посетителей почти нет: компания шумных школьников, которые больше болтают и смеются, пережидая дождь, чем пьют кофе, но бариста не хочет выгонять их на улицу; влюблённая парочка, которая тихо воркует в уголке, угощая друг друга пирожными с рук; несколько таких же неудачников, как и он, которые сегодня работают и заходят в обед перекусить. Когда рабочее время наконец заканчивается, Джеймс с удовольствием потягивается, разминая затёкшую спину, прибирается на скорую руку и спешит домой, про себя матеря всё ещё идущий ливень.       Насладиться тремя выходными не получается. В первый день всё ещё льёт дождь, и желание куда-то выбираться из постели на нуле, а следующие два дня Баки проводит в гараже в компании пачки сигарет, пары бутылок пива и старого мотоцикла. Сигареты, пиво и терпение парня заканчиваются, но двухколёсный друг признаков жизни так и не подаёт. Тоскливо пересчитав заначку, Джеймс думает, что для нового мотоцикла ему нужно взять ещё под сотню смен, а провести полгода на своих двоих он не готов, поэтому отдаёт половину отложенной суммы за новый двигатель. Теперь ему нужно полторы сотни смен, но зато их он отъездит на стареньком друге. Наверное.       Баки работает без выходных три недели, желая поскорее накопить на новый транспорт. Стив уговаривает его отдохнуть, но его друг отмахивается («я полон сил, как никто другой!») до тех пор, пока под конец очередного рабочего дня в глазах от усталости не плывёт настолько, что Джеймс видит перед собой юного худощавого Роджерса.       – Стиви? — глупо выпаливает Баки.       Однако в ответ псевдо-Стив выгибает бровь так, как настоящий никогда бы не сделал. И родинок многовато. И какой-то дурацкий меховой воротник. Это точно не Стив. Барнс промаргивается несколько раз и наконец узнаёт в «Стиве» странного паренька, который заглядывал в кофейню около месяца назад.       – Простите, обознался, — спешно выпаливает он, но юноша, кажется, совсем не задет.       – Не думал, что мы похожи, — со смешком отвечает и на непонимающий взгляд Баки кивает на бейдж на фартуке.       Он смотрит на имя и только сейчас замечает, что весь день проходил в форме друга.       – О, нет, я не Стив. Баки. То есть Джеймс, — бормочет он и чувствует себя полным идиотом, запуская руку в волосы и вздыхая.       Посетителя его растерянность лишь забавляет, и он насмешливо уточняет:       – Так как же тебя зовут, не-Стив-Баки-то-есть-Джеймс?       – Джеймс, но для друзей Баки, — представляется честно, чтобы не позориться совсем. — Ещё раз извините. Готовы сделать заказ?       – А вы готовы его принять? — без злобы подтрунивает юноша. — По Вам видно, что с полноценным сном Вы не слишком знакомы.       Баки почти оскорблённо фыркает: не так уж и плохо он выглядит. Ну, не брился пару дней и мало отдыхал, но это всё ещё не худшие его времена.       – Не сомневайтесь во мне, сделаю в лучшем виде, — ухмыляется он, и гость коротко смеётся.       – Тогда прошу флэт-уайт и вишнёвый круассан, — он почти готов оплатить, как вдруг спохватывается: — О, и ещё эспрессо, пожалуйста.       Джеймс кивает и сосредотачивается на заказе. Что бы ни говорил юноша, бариста так привык готовить кофе, что все движения дошли до автоматизма и он бы сварил его даже во сне.       Ему требуется несколько минут, чтобы аккуратно расставить посуду на деревянной дощечке и протянуть гостю.       – Если Вы кого-то ждёте, могу подать отдельно, — указывает на эспрессо.       – Это Вам, — улыбается юноша, оставляя кружку на стойке. — До закрытия ещё полчаса, а до конца смены, наверное, и вовсе целый час. Подумал, Вам не помешает взбодриться, — он говорит это с лисьей улыбкой и отходит к тому же столику, за которым сидел в прошлый раз.       – Спасибо, — растерянно бормочет Джеймс.       Он смотрит на посетителя, который снова не снял пальто, хотя уже первые дни мая, и греет руки о кружку. Баки вдруг вспоминает, что парень любит тишину, а посетителей нет, поэтому он выключает музыку в качестве немой благодарности за кофе. Незнакомец замечает это, оборачивается к Барнсу, и тот салютует ему чашкой, в ответ получая тонкую улыбку.       Гость снова приносит посуду за стойку и произносит улыбчиво-вежливое:       – Хорошего вечера, Джеймс.       Баки молча кивает, слишком уставший для того, чтобы что-то ответить. Благо, это последний посетитель за сегодня.       Он возвращается домой измотанный и едва соображающий. Возможно, Стив был прав, и ему действительно нужен перерыв. Баки пишет другу насчёт выходного, и Роджерс отправляет его на неделю в отпуск, не принимая возражений. Джеймс в любом случае слишком устал, чтобы спорить.       Первый день он ожидаемо отсыпается, второй посвящает всем домашним делам, которые не успел сделать за три недели работы, а на третий наконец выбирается в город, чтобы немного развеяться. Да и новую кожанку не помешает прикупить, а то его совсем износилась.       Дожди наконец закончились, в воздухе чувствуется весна согревающими лучами солнца и запахом сирени, и даже обычно хмурый Баки позволяет себе улыбнуться, глубоко вдыхая свежий воздух.       Проходя по центральной площади, он замечает уличного музыканта. Тот играет на скрипке с такой отдачей, что Джеймс невольно подходит ближе вслушиваясь в мелодию. Это что-то из нео-классики, и Баки не особо слушает такое, но его внимание цепляет эмоциональность парня. Он как будто одно целое с музыкой, а скрипка — продолжение его тела. Вокруг собирается небольшая толпа, все завороженно слушают и смотрят на артиста, а когда мелодия заканчивается, даже Баки присоединяется к аплодисментам. Юноша кивает, улыбается, поправляя спавшую на лоб чёлку, и бариста с удивлением узнаёт недавнего гостя кофейни. Без своего пальто, в одной рубашке, юноша выглядит ещё тоньше, чем Джеймс думал, и сам почти как смычок, который он вновь прикладывает к инструменту, вытягивая новые надрывные ноты. Баки спешить некуда, и он остаётся на полчаса дослушать музыканта.       – Так значит, ты — музыкант, — с ухмылкой заводит разговор Барнс, опуская двадцатку в чехол к остальным денежным благодарностям слушателей.       Юноша вскидывает голову, и его губы изгибаются в улыбке, когда он узнаёт бариста.       – Мы уже на «ты»?       – Я не на работе, — пожимает плечами Баки, наблюдая, как музыкант достаёт деньги и аккуратно складывает их, разглаживая каждую складку раскрасневшимися от игры пальцами.       Он прячет деньги в портмоне, складывает инструмент и натягивает пальто, лежащее на скамейке, наконец возвращая внимание Джеймсу.       – Жаль, твой флэт-уайт прекрасен. Хотя отдых явно пошёл тебе на пользу, — с усмешкой добавляет артист, окидывая Баки цепким, оценивающим взглядом.       – Эй, я всегда выгляжу отлично, — беззлобно огрызается Джеймс, и в ответ юноша смеётся.       – Не спорю, но без мешков под глазами всё же лучше.       Музыкант разворачивается, и Баки, не успев подумать, хватает его за локоть, тут же отдёрнув руку под опешившим взглядом.       – Я, может, и не на работе, но мы могли бы сходить на кофе. Отплачу за эспрессо, — неловко объясняется он, потирая шею. Чёрт, давно же он никого не приглашал на… свидание?       – Ты уже сполна отплатил, — улыбается юноша, приподнимая чехол для скрипки, куда пару минут назад бариста положил деньги.       – Это не считается.       – Я бы с удовольствием, — мягко перебивает его музыкант, — но у меня дела. Сходим на кофе в следующий раз. Я знаю, где тебя найти, — он подмигивает и разворачивается, бросая через плечо: — Хорошего дня, Джеймс.       Баки смотрит ему в спину и думает только о том, что юноша запомнил его имя. А ещё пообещал встречу. Джеймс не может сдержать улыбку и обещает себе узнать имя юноши.       Баки приходит на ту же площадь каждый оставшийся день отпуска, но больше не встречает музыканта: либо он занят, либо сменил место и время. Впрочем, бариста помнит обещание музыканта и надеется, что тот заглянет как-нибудь в кофейню.       Но проходит две недели его смен (по настоянию Стива теперь они чередуются, потому что «я больше не дам тебе работать дольше трёх дней без выходных, Бак!»), а парень так и не появляется. Джеймс отметает мысли о том, что юноша его обманул, списывая на занятость. В конце концов, близится конец мая, а значит, и экзамены — музыкант несомненно учится, уж больно молодой. Так что Баки погружается в работу, а по дороге домой иногда вместо привычного хэви-метала включает нео-классику, отмечая, что она не так уж и плоха. Стиви: Сейчас заходил парень, спрашивал про тебя. Сказал ему, что твоя смена завтра. Почему ты не сказал, что у тебя кто-то появился? 😒 19:47       Джеймс улыбается, читая сообщение. Значит, музыкант действительно не забыл про обещание.

Баки:

Не появился

Он пару раз заглядывал к нам, когда я был на смене

Вот и запомнил

19:48

Стиви: Так я и поверил 😏 19:48

Баки:

?

19:48

Стиви: Когда я предложил ему кофе, он сказал, что никто не сделает флэт-уайт, как ты 19:49

Баки:

Хах у меня есть постоянник

19:49

Стиви: Только как посетитель или всё-таки вы в отношениях? 😏 19:50

Баки:

Ты узнал бы первым если бы я с кем-то встречался

19:50

Стиви: Я жду 😉 19:50       Джеймс ухмыляется себе под нос и идёт в душ с мыслью, что ему не помешало бы побриться (исключительно для самого себя!).       Утром он спешит на работу, и даже мелко моросящий дождь не может испортить ему настроение. Весь день Баки воодушевлён и даже улыбается гостям, и время пролетает незаметно. Музыкант приходит за час до закрытия, и Баки улыбается, отмечая, что он сменил пальто на кожаную куртку (ну, хоть под конец мая!):       – Добрый вечер. Вам как обычно?       – Да, пожалуйста, — кивает музыкант.       Джеймс рисует на пенке скрипичный ключ, и в груди теплеет, когда гость, забирая заказ, закусывает губу, пытаясь сдержать смущённую улыбку.       – Приятного аппетита, — подмигивает бариста, но звонок колокольчика двери оповещает о новом посетителе, и он вынужден сосредоточить своё внимание на нём.       Барнс отвечает на все вопросы, рассказывает, что есть в меню, готовит кофе и всё это время перебрасывается взглядами и короткими улыбками с музыкантом, который, как всегда, греет руки о кружку. Хочется выудить минутку, чтобы поболтать с ним, однако, как назло, новые гости сменяют друг друга (впрочем, как и каждый пятничный вечер, но сегодня Баки обращает на это внимание), и свободного времени нет. Остаётся довольствоваться лишь подмигиваниями и очаровательно-смущёнными улыбками юноши.       Он привычно возвращает посуду на стойку и впервые за всё время игриво подмигивает сам:       – До встречи, Джеймс, — и Баки совершенно по-дурацки улыбается ему в спину.       О том, что имя артиста он так и не узнал, он вспоминает через минуту и почти готов сорваться, чтобы догнать незнакомца, но в кофейню заходит очередной посетитель.       Через неделю, прогуливаясь пятничным вечером по парку, Баки случайно натыкается на знакомого музыканта и снова замирает, поглощённый чужой эмоциональной игрой на инструменте. Смотреть на артиста, когда он играет, — сплошное удовольствие. То, как он отдаётся музыке, игнорируя всё вокруг, как напряжены его руки, держащие инструмент и смычок, как изогнуты брови, поджаты губы и растрёпаны волосы, — всё это красиво и вызывает в Джеймсе странные чувства, которые сдавливают грудь и горло, мешая дышать.       – Эй! Завязывай, — прерывает идиллию нетрезвый голос, и Барнс замечает двух молодых людей с бутылками пива в руках.       Но уличный музыкант их игнорирует, то ли поглощённый игрой, то ли привыкший к грубому поведению горожан на улицах. Они развязно подходят ближе, сплёвывают на землю, и один из них повторяет:       – Слышь, пацан, уматывай отсюда, — он делает шаг к артисту.       Баки реагирует быстрее, чем нетрезвый парень успевает коснуться юноши, и хватает его за локоть.       – Хочешь драки? — почти рычит он, прожигая взглядом придурка.       – Эй! — второй парень делает шаг к ним, но отступает, когда Барнс кидает на него суровый взгляд.       Баки, вообще-то, не любит драться. В подростковые годы, конечно, всякое бывало, приходилось защищать мелкого Стива или просто ставить придурков на место, да и армия привила некоторую жестокость, но бариста уже полтора года на гражданке и учится сдерживать гнев. Впрочем, это не значит, что он не сломает нос каким-то ублюдкам, если придётся защищать себя или кого-то, особенно тонкого и хрупкого, как юный Роджерс. Парни, видимо, здраво оценив противника, бурчат извинения и спешат покинуть парк, путаясь в ногах нелепой пьяной походкой. Барнс провожает их злым взглядом и наконец оборачивается к музыканту, который прекратил играть.       – Всё в порядке?       – Да, — кивает он и приподнимает уголки губ. — Спасибо, Джеймс.       – Пожалуйста… — Баки вопросительно смотрит, и юноша улыбается:       – Гельмут.       Бариста про себя повторяет имя и думает, что оно такое же мелодичное, как и артист.       – Как насчёт кофе, Гельмут? — усмехается Баки.       – С удовольствием, Джеймс.       Они идут к кондитерской напротив парка. Гельмут заказывает только флэт-уайт, потому что ничего из выпечки ему не нравится, а Баки берёт американо, по-джентльменски оплачивая оба заказа. Музыкант, как всегда, греет пальцы о стакан и фыркает:       – Твой кофе лучше.       – Заходи почаще, — подмигивает Баки, и Гельмут смеётся, принимая такой явный флирт.       Они прогуливаются по городу, Джеймс то и дело кидает взгляд на то, как музыкант потирает пальцы или прячет их в рукава куртки, и ему хочется взять его руки в свои, чтобы согреть, но он не позволяет себе нарушить то хрупкое, что витает между ними, и прячет руки в карманы, чтобы не поддаваться искушению.       Они прощаются на центральной площади поздно вечером. Гельмут обещает заглянуть в кофейню, когда бесконечные репетиции перед сессией закончатся, а Джеймс уже придумывает, какие рисунки сможет изобразить на пенке, чтобы снова увидеть смущённую улыбку музыканта.       Баки спешит домой, про себя матеря льющий дождь, сломавшийся за несколько остановок до его дома трамвай и себя за то, что вчера выпил слишком много и утром не смог сесть за руль мотоцикла. Ему остаётся всего три квартала до квартиры, когда на ступеньках у витрины он замечает жалобно, сипло мяукающего котёнка. Пройти мимо дрожащего комка шерсти не получается: если уж большой тёплый человек продрог в такую сырость, то беззащитная малявка и вовсе промёрзла до костей, — и Джеймс подходит ближе, аккуратно протягивая руку. Котёнок, если и боится, предпочитает тёплую ладонь холодному дождю и доверчиво даётся в руки. Он грязный и мокрый, но визуально вполне здоровый, да и Баки не брезгливый, так что расстёгивает куртку, чтобы согреть малыша и спрятать от дождя. Когда он проходит квартал, думая, что больше ничто не помешает добраться до дома, внезапно из-за поворота в него врезается спешащий человек.       – Прошу прощения, — бормочет он.       – Гельмут? — удивляется Барнс.       Музыкант не менее растерян, но быстро берёт себя в руки и улыбается:       – Добрый вечер, Джеймс.       – Добрый? — фыркает парень, и Гельмут усмехается в ответ.       – Спешишь?       – Уже нет, — заигрывая, ухмыляется Баки, и музыкант с коротким смешком закатывает глаза.       – Может, выпьем кофе?       Джеймс почти открывает рот, чтобы согласиться, но в руках выворачивается котёнок, чтобы глянуть, с кем говорит человек. Гельмут, заметив любопытную мордочку, выразительно выгибает бровь.       – Подобрал по дороге. Жалко стало, — поясняет Баки, пальцем почёсывая грязно-белую макушку.       – У тебя доброе сердце, Джеймс, — мягко улыбается музыкант. — Защищаешь всех слабых, — бариста лишь пожимает плечами. — Видимо, сходим на кофе в другой раз.       Баки пытается скрыть разочарование, но голову озаряет мысль, и он выпаливает слишком спешно, выдавая своё волнение:       – Можем пойти ко мне. Я живу недалеко. Кофемашины, чтобы сделать флэт-уайт, у меня нет, но я сварю тебе самый вкусный кофе в турке.       – Прямо-таки самый вкусный? — насмешливо щуря глаза, уточняет Гельмут.       – Лучше любого флэт-уайта, — подмигивает Баки, а у самого сердцебиение учащается в ожидании ответа.       – Вот и проверим, — дерзко ухмыляется музыкант. — Веди, — и Джеймс не сдерживает широкую улыбку.       Они добираются до квартиры Баки торопливо и молча, только перекидываясь улыбчивыми взглядами.       – У меня беспорядок, извини, не ждал гостей, — неловко чешет шею бариста, пропуская гостя.       – Всё в порядке, Джеймс, — успокаивает Гельмут, оглядывая небольшую студию, и тихо, немного грустно бормочет, будто самому себе: — В этом чувствуется жизнь.       Баки хмурится, но не находит слов в ответ, впрочем, и музыкант делает вид, что ничего не говорил, с улыбкой кивая в сторону котёнка:       – Думаю, прежде чем варить кофе, нужно помыть твою находку.       Малыш принимает свою судьбу достаточно спокойно, видимо, не боясь воды после дождя, поэтому уже через десять минут белая кошечка (как выяснилось в процессе мытья) неуклюже, но с энтузиазмом ходит по квартире, изучая каждый угол, пока Баки не ставит блюдце с молоком.       Наконец, он возвращает всё своё внимание гостю и принимается варить обещанный самый вкусный кофе. Гельмут задаёт много вопросов о нём и внимательно слушает: как Джеймс, бросив колледж в девятнадцать лет, ушёл в армию, но, отслужив по контракту пять лет, вернулся домой и посвятил себя выпечке пирожных и приготовлению кофе, вот уже больше года работая в кофейне; как он познакомился со Стивом в школе, постоянно болеющим и худым, но всегда весёлым, и как оторопел, когда, вернувшись с армии, увидел вместо тщедушного мальчишки накаченного парня со всё таким же добрым сердцем; как он впервые прокатился на мотоцикле в четырнадцать лет и бесповоротно влюбился в рёв мотора и ощущение свободы. Сам музыкант рассказывает о себе немногое: ему двадцать, он родился в Сербии, но до шестнадцати лет рос в Германии; его мать умерла, когда он был совсем маленький, и отец воспитывал его в строгости; он учится в музыкальной академии и подрабатывает на улицах, чтобы не зависеть от родителя; знает четыре языка, а любимый цвет — фиолетовый.       Время за непринуждённой беседой пролетает незаметно, и Баки удивлённо хлопает глазами, когда Гельмут говорит, что уже полпервого ночи, и ему пора домой, если он не хочет проспать завтрашнюю репетицию перед экзаменом. Музыкант отказывается от предложения подвезти и сам вызывает такси, но на смущённую просьбу Джеймса улыбается и оставляет свой номер телефона. Баки провожает его до машины, галантно открывая дверь, и возвращается домой счастливый. Он заваливается в кровать, куда тут же запрыгивает кошка, сворачиваясь клубком в ногах, и засыпает с приятной мыслью о том, что скоро снова встретится с Гельмутом.       С конца июня, когда сессия остаётся позади, музыкант заглядывает в кофейню едва ли не на каждую смену Баки. Иногда бариста загружен, и они лишь обмениваются короткими улыбчивыми взглядами, иногда перекидываются парой слов, а если кофейня пустует, болтают и шутят всё свободное время.       Раз в неделю (обязательно, когда у Джеймса смена) Гельмут играет на улице возле кофейни на скрипке. В такие дни посетителей больше обычного, и Баки в качестве благодарности делает артисту кофе с вишнёвым круассаном бесплатно. Стив замечает настроение друга и их с Гельмутом взгляды и улыбки и подтрунивает, ожидая, когда они начнут встречаться. Барнс фыркает и отмахивается, старательно пряча своё смущение, но Роджерс слишком хорошо его знает и каждый раз беззлобно смеётся.       Однажды Баки предлагает музыканту прокатиться по городу на мотоцикле, и Гельмут, хоть и опасается, принимает приглашение. Джеймс рассекает по ночным улицам, ощущая, как его обвивают тонкие руки, и чувствует себя как никогда счастливым. Музыкант по окончании поездки остаётся в восторге и просит повторить. Глядя в блестящие, живые глаза, бариста думает, что согласен выполнить любую просьбу юноши, и с трудом держится, чтобы не поцеловать его.       Жаркий сухой июль пролетает незаметно, а август приносит затяжные ливни, и Баки отфыркивается от мокрых прядей, падающих на лоб и щёки. Его мотоцикл опять сломался, и Барнс торопливо бредёт дворами от гаража до квартиры, когда слышит подозрительный шум в подворотне. Этот район относительно безопасный, но всё же стычки случаются, особенно в выходные дни, когда из баров выходят нетрезвые придурки. Когда Баки слышит крик, он, не задумываясь, бежит к источнику шума.       Картина перед ним до абсурдности нелепая: на коленях, кряхтя, сидит крупный мужчина, а перед ним, тяжело дыша и сжимая в руке непонятный предмет, стоит едва ли не мальчишка. Когда Джеймс подбегает ближе, он узнаёт в нём Гельмута со сломанной скрипкой в руках и в мгновение звереет.       – Он тебе навредил?! — почти рычит, кидая гневный взгляд на мужчину.       Музыкант мотает головой, дрожа то ли от страха, то ли от адреналина, то ли от всего сразу. Баки не справляется с яростью и с силой пинает ублюдка ногой, заставляя со стоном завалиться набок. После этого он берёт Гельмута за руки, отмечая, насколько ледяные у него пальцы, аккуратно убирает мокрые волосы со лба и тихо, успокаивающе бормочет:       – Пойдём ко мне.       Глаза юноши бегают по лицу, и он только нервно кивает. Видя его в таком состоянии, бариста хочет избить мужчину до крови, и его останавливают только вцепившиеся в его руку, словно в спасательный круг, тонкие пальцы.       Они доходят до бакиной квартиры, и Джеймс помогает музыканту раздеться и отправляет его в душ, предоставляя чистое полотенце и свою домашнюю одежду. Когда Гельмут выходит из ванной, уже более-менее успокоившийся и даже слабо улыбающийся, Баки тянет его на кухню, укрывает тёплым пледом и ставит кружку горячего кофе с вишнёвым круассаном, которые обзавелись целой полкой в его морозилке за последние полтора месяца. Он даже не замечает, как накрывает ладонями подрагивающие пальцы музыканта, пока тот рассказывает, как к нему пристал пьяный мужик, чтобы обокрасть, и Гельмут в панике не придумал ничего лучше, чем огреть придурка инструментом по голове.       – Скрипку только жалко, — вздыхает юноша, кидая тоскливый взгляд в сторону коридора, где лежит сломанный инструмент.       – Прости, — хмурится Баки, и Гельмут удивлённо поднимает брови.       – Ты ни в чём не виноват. В конце концов, ты не можешь всегда быть рядом со мной, — мягко улыбается, аккуратно доставая одну ладонь, чтобы накрыть ею крепкую руку.       И Баки прикусывает язык в последний момент, чтобы с губ не сорвалось сдающее его чувства с потрохами «я бы хотел». Гельмут в его майке, на его кухне, с ладонями в его ладонях и с его кошкой в ногах выглядит таким уютным и родным, что всё, о чём может думать Баки, — это как сильно он хочет, чтобы Гельмут был его каждый день.       Но музыкант вдруг отворачивается и мягко вытягивает свои ладони, смущённо прячась за кружкой кофе.       – Спасибо, Джеймс, — едва слышно бормочет он, скромно улыбаясь, кивает в сторону кошки: — Как ты её назвал?       – Эм, Кошка? — неловко усмехается Баки.       Гельмут смеётся, и следующие полчаса они выбирают ей имя, останавливаясь на Альпин. А потом разговаривают обо всём подряд, и бариста рад видеть, как юноша веселеет, забывая о неприятном инциденте.       Джеймс предлагает музыканту остаться ночевать у него, но он вежливо отказывается, ссылаясь на то, что рано утром у него дела и ему стоит сменить одежду. Баки провожает Гельмута до такси, а потом полночи ищет в интернете и среди знакомых мастера по изготовлению музыкальных инструментов.       Неожиданно оказывается, что у Стива есть приятель, который перенял дело отца и стругает из дерева всё подряд, и уже ранним утром Джеймс едет к нему. Сэм выслушивает его внимательно, то кивая, то хмуря брови.       – Если он играет профессионально, скрипка должна быть из хорошего дерева, — заключает он. — Я, конечно, могу по дружбе сделать скидку, но это всё ещё будет недёшево. Очень, — подчёркивает.       Баки слышит сумму, хмурится и вздыхает.       – Я согласен. Через сколько будет готово?       В конце концов, его мотоцикл (пока что) на ходу, а накопить на новый можно за год, если постараться.       Джеймс забирает готовую скрипку через неделю. Она тёмного, почти чёрного цвета с молочно-белым изображением скрипичного ключа — он доплатил за покраску две сотни, но ему (немного эгоистично) хотелось сделать инструмент индивидуальным и с небольшой отсылкой на излюбленный Гельмутом флэт-уайт и тот первый рисунок, который бариста сделал на пенке.       Баки волнуется больше, чем хотел бы признать, когда они с артистом договариваются о встрече в парке. Он выкуривает две сигареты в ожидании, но всё равно нервно потирает ладонями колени, когда видит юношу. Барнс настолько взволнован, что даже забывает поздороваться, сразу протягивая инструмент, спрятанный в простеньком чехле. Гельмут озадаченно принимает пластиковую коробку, и, пока он открывает, Баки неловко объясняется:       – Ты наверняка заказал новую, ну, или у тебя есть запасная, но я, эм, подумал, что, ну, хотел бы, эм… — боже, каким же идиотом он себя чувствует, когда Гельмут перебивает его:       – Джеймс, это… Она прекрасна, — и он неожиданно целует Барнса в щёку, тут же делая шаг назад и смущённо бормоча: — Спасибо, это правда мило, и я очень ценю твой подарок. Но я верну тебе деньги, если что.       – Это подарок, — отмахивается Баки. — Главное, что тебе нравится.       – Нравится, — улыбается Гельмут, нежно проводя пальцами по рисунку.       – Тогда, может, по кофе?       – Но в этот раз плачу́ я, — безапелляционно заявляет юноша, и бариста со смешком соглашается.       У Баки отпуск, и он хотел бы провести больше времени с Гельмутом, но у того первые дни учёбы, а за окном льёт как из ведра. В этом году обещают дождливый сентябрь, и Джеймс, кажется, уже достал Стива своим ворчанием по этому поводу. Он уже второй день отсиживается дома в компании Альпин, сериалов и переписок с музыкантом.       Когда вечером раздаётся звонок в дверь, Баки хмурится: он не ждёт гостей или курьера, да и повода для жалоб от соседей не давал. В трубке он неожиданно слышит голос Гельмута:       – Ты не мог бы спуститься, пожалуйста?       – Минутку.       Он собирается так быстро, как может, взволнованно размышляя, что могло случиться, и едва не летит по лестнице. Но внизу Гельмут стоит один, внешне невредимый, пусть и промокший до нитки.       – Всё в порядке? — чуть запыхавшись, уточняет Баки, внимательно оглядывая парня, но тот лишь улыбается:       – Да, — берёт его за руку, и Джеймс послушно проходит с ним несколько метров. — Я помню, что ты копил на мотоцикл, и уверен, что все деньги ты потратил на скрипку, поэтому вот, — они останавливаются возле транспорта, укрытого специальным чехлом.       Баки неверяще смотрит на музыканта, потом на мотоцикл, снова на музыканта.       – Ты?.. — но в ответ Гельмут достаёт из кармана пальто ключи и протягивает парню.       На них выгравировано «Джеймс», и он всё ещё не верит, что происходящее реально. Приподнимает чехол и резко выдыхает, осознавая, насколько крутой (и безумно дорогой) железный конь перед ним.       – Я не особо разбираюсь, но ты рассказывал про него. Я запомнил, — смущённо поясняет Гельмут.       – Ох, чёрт, Гельмут, это… — у Баки слов нет. — Он же дорогой!       – Это подарок, — фыркает музыкант и игриво добавляет: — Главное, что тебе нравится.       Нравится. И Гельмут ему тоже нравится. И эмоции переполняют настолько, что Джеймс не сдерживается и кладёт ладони юноше на щёки, наклоняясь для поцелуя. Даже если музыкант его оттолкнёт, Барнс просто не может больше держать чувства в себе. Но Гельмут не отталкивает — наоборот, податливо открывает рот и вплетает пальцы в длинные волосы, притягивая ближе. Дождь продолжает лить, но Баки абсолютно всё равно, когда он изучает языком тонкие губы, ладонями скользит по лицу, шее, плечам, прижимая к себе. Кажется, они целуются вечность, но ни один не хочет прекращать.       – Чёрт, Гельмут, ты… — обжигает шёпотом губы и снова приникает к ним, проглатывая чужой тихий стон.       Джеймс не знает, сколько времени проходит, когда он наконец находит в себе силы отдалиться от музыканта. Они смотрят друг на друга с глупыми, совершенно влюблёнными улыбками и игнорируют всё вокруг.       – Могу я остаться у тебя на ночь? А то вся одежда мокрая, — Гельмут говорит вежливо, немного смущённо, но глаза игривые, и Баки широко улыбается, таща его за руку в дом.       Возможно, он всё-таки вычеркнет дождь из списка нелюбимых вещей.