Паранойя.

После встречи с наёмным убийцей, в вашей жизни, скорее всего, должны произойти некоторые неизбежные изменения. Лиза Райсерт отныне всегда запирает входную дверь, не летает на самолётах и, больше в жизни не выпьет «Морской Бриз» с ананасом. Это были три основных пункта из того огромного списка изменений, которые внёс в её жизнь жестокий человек с ледяными глазами. Джексон Риппнер стал её крахом — липким кошмаром в ночи. Призраком прошлого, забыть о котором оказалось не так уж просто. Одни лишь воспоминания до дрожи пробирали нутро, и Лиза не знала, как с ним бороться. Не знала, как победить того, кто уже побеждён, и сейчас разлагается в своей скудной могиле. Она до сих пор помнила этот взгляд. Кристально-чистые голубые глаза были полны слепой агрессии и разочарования, пока тело, лежащее на полу, содрогалось от ощущения уходящей жизни. Даже сквозь пелену резкой боли, обжигающей мышцы, он находил в себе силы смотреть так осуждающе, свысока, словно и не истекал вовсе кровью, а потом переключил внимание не на потолок, а на небо — по крайней мере, именно небо Лиза на мгновение увидела в отражении бледных радужек. И, казалось, на тот самый короткий миг в них не было ни гнева, ни ненависти, к которым она уже так привыкла всего лишь за одну жалкую ночь на борту самолёта. Эта картина до сих пор не утратила своей чёткости в памяти девушки, она видит его глаза каждый раз перед сном, и слышит низкий шершавый голос вместо будильника, просыпаясь в холодном поту. «Ты сам виноват!» — Вторит она ему, давясь ледяными слезами и почти вырывая волосы с головы. — «Ты сам себя свёл в могилу! Заткнись, прошу! Умоляю!» «Дай мне поспать хоть ночь. Всего одну ночь. Ты не представишь, насколько вымотал меня, Джексон Риппнер.» Она хотела подойти! Как дура подумала в первую очередь о том, чтобы быстрее перекрыть раны от пуль! — Ладонь, сжавшись в крепкий кулак, с силой ударила по матрасу, образуя тонкие неопрятные складки на простыне. — Колени почти склонились к полу, но широкая рука отца вновь возвратила в реальность, осторожно обнимая дрожащие плечи. А потом пустота. Гнетущая всепожирающая темнота, в которой она на автопилоте разговаривала с полицией, заполняла документы и на такси возвращалась в отель. Лиза даже не помнила, в какой момент её увели от тела Джексона. Её успокоила лишь лёгкая осторожная улыбка Синтии и возможность лично выдать ей повышение. «Она умница. — Думала про себя мисс Райсерт, пока её тёплые ладони успокаивающе гладили спину девушки сквозь белый хлопок. — Смогла показать себя в стрессовой ситуации — такими смелыми и должны быть стажёры.» И вот опять мысли о Синтии отвлекли Лизу, уводя её из плена мрачных воспоминаний и позволяя наконец-то отдаться сну, пусть он и был коротким, полным тревоги и странного чувства непрошенных ледяных рук на своих запястьях. Во сне она видела, как бежит по аэропорту, расталкивая людей и прячась от службы охраны. Каждый раз, оборачиваясь, она видела Джека. Теперь он не искал её. Не в этот раз. Он видел каждый шаг, от внимательного мрачного прищура было невозможно скрыться ни в толпе, ни за поворотами. Куда бы Райсерт ни шла — всюду оказывалась в его руках. Как бы шустро ни бегала. Он всегда был пугающе близко и всегда медленно, но неизбежно настигал её, придушивая до лёгкого головокружения остатки надежды, спрятавшейся где-то глубоко в грудной клетке. Он был на эскалаторе. На выходе из самолёта. На заднем сидении машины. Посреди папиной кухни. В одном из номеров «Люкс Атлантик». Этот сон повторялся из ночи в ночь, и каждый раз мужчина становился всё ближе. Медленно, но верно шёл за ней по пятам. Джексон Риппнер стал её паранойей, которую она пронесла через весь этот год, полный страха и предчувствия катастрофы. Он поселил смуту в сознании девушки, заставляя сомневаться в каждом прожитом дне. Не смотря на всё малоприятные последствия, включающие в себя посттравматический синдром и недосып, который со временем стал плавно перетекать в хронический, время летело быстро и незаметно. За этот год Кифы залегли куда-то на дно, и о них невозможно было узнать что-либо. Синтия под чутким руководством Лизы стала вести себя более уверенно при работе с клиентами, а мама наконец-то начала улыбаться как раньше. Ремонт отеля, однако, всё ещё продолжался, хоть ему и пророчили быстрое восстановление под кураторством Чарльза. Всё плавно становилось на круги своя. Было в жизни Лизы всё также обыденно, как и год назад, за исключением одной вещи где-то в недрах рабочего стола. Каждый раз, когда Лиза залезала в выдвижной ящик, чтобы взять что-то необходимое, она натыкалась на маленькую вырезку из газеты с фотографией её несостоявшегося убийцы. Поэтому, больше Лиза туда не залезала. Она не доставала её и не желала видеть, но почему-то продолжала хранить. Зачем ей хранить дома очередное напоминание о случившемся — она не знает и по сей день. Убедительно заверяет себя, что ей просто не хочется прикасаться к фотографии лишний раз, вороша прошлое и сдирая корку с нового приобретённого шрама. Подсознательно она назвала этот шрам Его именем. Именем своего кошмара. Задумчиво посмотрев на своё отражение в маленьком раскладном зеркальце, Лиза подумала: «вот он.» Тот самый шрам, боль от которого она чувствовала во всём теле, уютно расположился под дальним уголком левого глаза, оставшись маленькой тонкой царапиной, которую почти всегда закрывали кудри. Лиза принципиально считала его большой удачей, потому как, он — единственный сувенир, который смог оставить ей тридцатисантиметровый KA-BAR. Видимо, ножи — её персональное проклятие. События того дня до сих пор без труда считывались в зелёных глазах мисс Райсерт: побег от Джексона, от охраны, угон машины, убийство, лестница, и снова Джексон. «Это была твоя мужская, основанная на фактах, логика? Она тобой двигала, когда ты пытался меня убить?» — Всё задавала одни и те же вопросы Лиза своему ныне несуществующему собеседнику. Ныне покойному Риппнеру. К работе её вернул лишь звучный и полный возмущения голос посетителя. — Вы вообще меня слушаете? — Это был мужчина средних лет с небольшими залысинами и неоригинальными часами, выполненными под золото. Он устало потёр двумя пальцами переносицу под носоупором квадратных очков, после чего повысил тон, с раздражением объясняя. — Моя жена на втором месяце, а у вас на весь номер пахнет этим чёртовым абрикосом! — Конечно, я немедленно прикажу проветрить ваш номер, сэр. — Устало соглашалась Лиза, выдавливая из себя замученную ежедневными жалобами улыбку. — Ещё раз приносим свои извинения. Мужчина победно кивнул, и с явным чувством собственного превосходства и величия развернулся, с деловито-прямой спиной направляясь в зону отдыха. Мудак чёртов. Чтоб ему бармен в пиво плюнул. Лиза чувствовала себя вымотанной, последняя неделя была особо невыносимой — посетители как с цепи сорвались, то и дело выскакивали из номеров с жалобами и возмущениями: то им кровать слишком туго застелена, то пыть на картинах не до конца протёрли, то вид на море не такой, как они себе представляли. И по сравнению с этими жалобами прошлогоднее: «раньше кровати были шире» казалось просто смешным. Достали, одним словом. В прочем, это всё её уже мало заботило — завтра мисс Райсерт уходит в заслуженный отпуск, отработав весь этот сложный год. Были мысли съездить во Францию и впервые за много лет провести свободное время, не думая ни о чём важном. Лизу вполне можно было назвать трудоголиком, все её разговоры рано или поздно сводились к обсуждению рабочей рутины и идеям того, как улучшить отель, а попытки отдохнуть всё равно рушились внезапными звонками Синтии или начальства. Но сейчас девушка твёрдо решила, что ей нужен перерыв на подумать. Слишком много произошло с ней за эти несколько лет, и последней каплей в переполненную чашу стал инцидент в самолёте, надолго лишивший её покоя. Уже ближе к ночи девушка, наконец, смогла покинуть «Люкс Атлантик» и на такси доехать до дома. За руль садиться она теперь тоже не может. Причины было всего две и они до абсурда простые — лишение водительских прав (что было минимумом в её непростой ситуации), когда в салоне обнаружили её отпечатки, и банальное чувство страха. С тех пор как Джексон Риппнер бесплотным духом поселился у неё за левым плечом, она боится оставаться в машине одна. Не только в машине, если быть честной, но сидя на водительском сидении она начинала задыхаться от ощущения чужих рук на шее. Будто бы он снова душил её. Отзвонившись папе и поболтав с минуту на тему «всё хорошо/точно», Лиза устало выдохнула. Вот она и доработала этот день. Дальше только дом — ванная — дешёвый виски — кровать. На большее она сейчас не способна. Может быть, одна серия «Офиса» перед сном. А завтра она ещё раз подумает насчёт Франции, хотя и папино предложение «отдохнуть от будней» в своей старой розовой комнате всё ещё было в силе.

***

Лиза валилась с ног, поэтому первое, что она сделала по приходу домой — скинула чёрные лаковые туфли на пятнадцатисантиметровой шпильке. До завтра она точно не хотела их видеть. Приятная боль, наравне с облегчением запульсировала в стопах, отчего хотелось тихо простонать. Тонкие венки на ногах, выступающие под светлой кожей, с возрастом становились всё виднее, но сейчас Райсерт не могла думать даже о них — настолько ей хотелось скорее избавиться от строгой рабочей одежды и залезть под горячие струи душа. Оставив обувь неопрятно валяться в прихожей, девушка шаткой походкой направилась в ванную комнату, по пути вяло расстёгивая пуговицы самой обычной белой рубашки. С нижней частью образа дела обстояли проще — одна пуговица, одна молния, и тугая чёрная юбка с короткими вырезами по бокам легко заскользила по длинным, обтянутым кофейного цвета капроном, ногам, приземляясь на белую матовую плитку, куда, по пути в душевую кабину, вскоре была брошена и вся остальная одежда. Мышцы сковало приятной болью под тяжестью горячей воды и Лиза расслабленно прикрыла свинцовые веки, запрокидывая голову. Руки наощупь гладили кожу, распределяя влагу и мягко массируя после тяжёлого рабочего дня. Боже, она мечтала об этом несколько мучительно долгих часов — просто обо всём забыть. Отключить голову, не отвечать на звонки, позволить тяжести давно минувших дней стекать вместе с мыльной водой, пока ладони скользят по телу. И лишь шрам отзывается ноющей болью — не тот, которым её одарили теперь уже три года назад, на парковке. Новый. Маленький побелевший подарок, оставленный холодной сталью на её щеке. Доказательство случившегося. «Ох, чёрт.» — Думает Лиза, случайно заметив в зеркале своё отражение и вспомнив, что на ней всё ещё оставался макияж. Она часто забывала смывать его как следует и потом очень удивлялась, обнаруживая два чёрных пятна на белом полотенце или, ещё лучше — на её любимой подушке. Устало растерев руками лицо, она вновь глянула в зеркало, после чего повторила все ещё около двух раз, пока, наконец, не перестала быть похожа на японскую панду. Осторожно выходя из душа, Лиза в очередной раз окинула внимательным взглядом своё отражение в зеркале. Светло-каштановые вьющиеся волосы за год отрасли почти до лопаток — стоит уже сходить в салон и подстричь их, как раньше. Мысленно делая в голове заметку, она кутается в мягкий махровый халат и нехотя подбирает с пола одежду, бесцеремонно закидывая её в корзину для грязного белья — ещё одно дело, которое Лиза отложила на потом. Завтра она обязательно устроит день стирки. Может быть, сменит шторы или отнесёт ковры в химчистку — у неё теперь много времени на то, чтобы хлопотать по дому. Мытьё в душе значительно отрезвили её после трудного рабочего дня и вернули человеческую походку, но, видит Бог, трезвость ума и ясность мыслей пробудут с ней относительно недолго. Пройдя в кухню, девушка привычным движением распахнула дверцу навесного кухонного ящика и потянулась за припрятанной бутылкой виски, отпитой уже до половины. Наливая алкоголь в небольшой рокс, она думала о том, что её нервная система — это бездонный бокал, принимающий в себя бесконечное количество скрепок. Одна за другой, она со всем справлялась, а сейчас сам бокал перевернулся, опрокинутый чьей-то рукой, и всё содержимое тотчас же выплеснулось — холодная вода пропитала собой всё вокруг, а скрепки безобразно разлетелись по углам. Пригубив виски, Лиза устало облокотилась бёдрами о столешницу, прокручивая в голове недавнее предложение Синтии обратиться к психологу. Может быть, ей не стоило так категорично говорить «нет»? Сейчас, думается, разобраться во всех своих тараканах совсем не помешало бы, учитывая тот факт, что прошёл уже год, а она всё ещё звонит отцу по пять раз в день и на отрез отказывается летать на самолёте. Более того — к привычному страху летать добавились непрошенные слёзы, выступающие каждый раз, когда железные птицы оказываются где-то неподалёку или пролетают над головой. Аэрофобия во всей её красе. «Нет, одной серией тут явно не обойдётся. Не меньше трёх.» — Думала про себя Райсерт, лениво отталкиваясь бёдрами от столешницы. Сейчас меньше всего хотелось ложиться спать с такой загруженной головой, поэтому, ситком про офисный планктон — лучшее средство, чтобы расслабиться. А проходя мимо прихожей, она ненадолго остановилась. Каждый раз вид входной двери вызывал лёгкое беспокойство. Словно ожидая чего-то, Лиза подолгу смотрела на неё, испытывая одновременно страх и тоску, пусть и категорически не могла понять последнее. У неё просто не было на это глупое чувство ни повода, ни права. Лиза Райсерт — успешная молодая девушка, с собственным уютным домом, размером в два этажа и маленький чердак, в гараже стоит её старый добрый Renault Clio белого цвета, за руль которого она обязательно когда-нибудь снова сядет, а на любимой работе её теперь уважают ещё больше, чем когда-либо. И всё же, скрепя сердце, она, как и каждый вечер, подошла к двери, дёргая ручку. Мгновение. Всего мгновение она не могла дышать, чувствуя, как дверь с лёгкостью открывается. Лиза судорожно клялась себе, что запирала её, когда пришла домой, хотя, смутно помнила всё, что было с ней до похода в душ. Неужели она могла так оплошать на почве усталости? Вот тебе и вся паранойя — даже страшно представить, что её дом мог остаться открытым на ночь. Обессиленно выдохнув, девушка заперла дверь и развернулась, рукой стягивая с головы махровое полотенце, уже полностью пропитанное влагой от мокрых волос. Было в её тревоге что-то иррациональное — она не смела с этим поспорить, всё же, бояться трупа — это самое глупое, что можно делать в сложившейся ситуации. История давно закончена. Сухо и неправдоподобно, как одна из папиных книг, которую он не спешит переписывать, оставляя черновиком на своём компьютере. Лиза любила отца и поддерживала его во всём, но была далека от этих книг, как луна от солнца, и каждый раз до последнего откладывала их прочтение. Приложив руку ко лбу, она осознала одну простую вещь: на сегодня ей виски хватит. Не хотелось признавать этот факт, но у неё действительно была каша в голове. И Лиза чувствовала, как она кипит, выплёскиваясь в разные стороны, а потому, единственным верным решением было — убавить газ. Дать себе отдохнуть, остыть, и перестать так заморачиваться над всем, что происходит вокруг неё. Этот день с самого начала был катастрофой: сперва у неё подгорела яичница, разбился любимый стакан, а на работе проблемы были абсолютно у всех, у кого только они могли быть и, конечно же, это каждый раз требовало её немедленного вмешательства, ведь «кто, если не Лиза Райсерт?» Что ж, она хотела отпустить гнетущие мысли и, пока что, успешно это проваливала, в следствии чего было принято решение подняться наверх и надеть, наконец, свою пижаму, что она и осуществила в следующие десять минут. А вот волосы высушить не получится — единственный фен в доме сломался ещё неделю назад, а новый она за всё это время так и не купила, будучи полностью уверенной, что эта покупка может немного и подождать. Вот вам и мораль: не откладывайте важные дела на потом, иначе придётся мириться с последствиями своего бездействия. В любом случае, сейчас это растаивало Лизу меньше всего на свете. Гораздо большей проблемой оказался внезапный звонок из отеля. Лиза потратила минут двадцать, чтобы объяснить Синтии и, кто бы мог подумать, новенькой, которую обучает Синтия, как работает новая версия программы. Это было ожидаемо, учитывая то, с каким трудом Синди изучала старую версию и как часто ей приходилось восстанавливать случайно удалённые или повреждённые данные. Порой, Райсерт чувствовала, что все обязанности по управлению отелем дружно свалили на её плечи, ибо она никак не могла понять, почему у неё порой не бывает времени выпить кофе на перерыве, а администратор спокойно может отлучиться на неопределённое время, чтобы сделать укладку или подточить ногти. Внеплановая мысль о вселенской несправедливости направленной против Лизы невольно заставила её покрепче сжать в руке небольшой домашний телефон чёрного цвета, пока с той стороны слышались клики компьютерной мышки и взволнованные перешёптывание девушек. — Нет, Синтия, «стереть всё» действительно означает «стереть всё»! — Не выдержав, процедила Лиза, шумно выдыхая носом воздух. Сложно было сказать, заслужила ли девушка её праведный гнев, однако, сделать с ним уже ничего не получится. — Я понимаю, что у нашего дорогого начальства, по всей видимости, нет других кадров, но, пожалуйста, подарите мне немного простого человеческого покоя в мой заслуженный отпуск, хорошо? Спасибо. — Последнее Лиза бросила, даже не дослушав сдавленный виноватый писк коллеги, понимая где-то в глубине души, что на досуге перед Синтией следует извиниться. Нервы, нервы. Во всём, как всегда, виноваты нервы. И, вероятно, немного Jack Daniel’s пятилетней выдержки. Разговор с подчинёнными значительно снизил градус усталости, но на смену ему пришло несвойственное для мисс Райсерт раздражение, закипающее в крови. Проходя мимо зеркала в коридоре, девушка остановилась. Её отражение было усталым. Блеклым. Она почти не узнавала себя, не видела больше ту молодую и полную оптимизма Лиззи с синдромом спасателя и огоньками в зелёных глазах, коей была ещё совсем недавно. Казалось, даже они стали меркнуть, покрываясь грубой коркой из страха и ненависти. В тот же миг захотелось разбить это зеркало, что осмелилось показать ей реальность, но Лиза лишь проморгалась, чувствуя, как слизистая глаз становится чрезмерно влажной, и гордо спустилась вниз. «И что — это то, к чему ты смогла прийти, Элизабет Райсерт?» — Строго спрашивала она у себя, пересчитывая босыми ногами ступеньки. — «Дом, работа и Renault Clio, за руль которого ты даже сесть не можешь? Это твоя Американская Мечта? Почему тогда ты не счастлива?! Почему тогда тебе всё ещё так страшно?» «Почему ты не можешь спать?..» И всё же, в том самолёте, где было полно людей — они существовали только вдвоём. Только Элизабет Генриетта Райсерт и Джексон Риппнер, о котором она не знала ничего, кроме имени и его, леденящей душу, профессии. Если бы она могла допустить мысль о том, что этот, понимающий её с полуслова мужчина с немного странным чувством юмора окажется участником террористической организации — смогла бы что-нибудь изменить? Ну, конечно же, да. Взгляд её устало скользнул вперёд, заторможенно осматривая пол в прихожей, где ранее были разбросаны туфли Christian Louboutin чёрного цвета, одна только мысль о чудовищных каблуках которых всё ещё сопровождалась замученным вздохом. Стоило всё же прибраться, ведь девушка не хотела бы по невнимательности позднее споткнуться об остроносые лабутены и в последствии разбить нос, встретившись лицом к лицу с иссиня-чёрным дорогим паркетом. Вот только, была в этом плане одна небольшая сложность: Обуви там больше нет. Ни намёка на их присутствие. Лиза долго смотрела в одну точку, замерев. Что-то холодное и липкое разлилось по венам вместо крови, и неприятное ощущение опасности заслонило собой все остальные чувства. В одно мгновение мир просто замер и в нём не осталось ничего, кроме тиканья цифровых часов на кофейном столике. В уголках глаз накапливались тёплые обжигающие слёзы. Нашла. Её чёрные лаковые туфли теперь стояли идеально-ровно у стены, так нарочито-аккуратно, что дыхание девушки в очередной раз прервалось. В пустой голове не было ничего кроме страха и опьянения, пока Лиза сверлила невидящим взглядом обувь. Осознание того, что она точно не могла этого сделать било кувалдой по расшатанной психике, призывая немедленно взять себя в руки и бежать так быстро, как только она могла, но, почему-то, ноги совсем не слушались. Тело сковало невидимой цепью — она ощущала прикосновение этой холодной стали на своей коже, а шрам вновь горел так, будто бы его оставили всего две минуты назад. Будто бы она до сих пор в своей старой комнате, отбивается хоккейной клюшкой, чувствуя небывалый прилив адреналина и желания жить. Тело пробивала мелкая дрожь и Лиза испуганно развернулась, вздёрнув голову, когда на втором этаже включилась старенькая стереосистема. Мягкий и мелодичный голос Джастина Хейворда, исполняющий очень личное «Nights in White Satin», в романтичном сопровождении флейты и акустической гитары разливался по дому, как злая, совершенно неудачная шутка судьбы. Или не совсем её.

Nights in white satin, never reaching the end.

— Факт: человеку присуща боязнь действия. — Хриплый бархатный голос прозвучал сверху лестницы, отзываясь липким ужасом, сковавшим грудную клетку, и последние остатки надежды с грохотом разлетаются на осколки, разбиваясь вдребезги, вместе с шансами на спасение.

Letters I've written, never meaning to send.

— Но отсутствие действия — проявление глупости. — Как будто в укор её неспособности отойти от шока, продолжал он, и Лиза с болью узнала эти выжженные в черепной коробке строки. Старая пластинка.

Beauty I'd always missed with these eyes before.

— Нет… — Почти беззвучно шептала она, когда чёрные остроносые мужские оксфорды издевательски-медленно шагали по лестнице, сменяя ступеньку за ступенькой. — Факт: размышления вместо действия приведут лишь к головной боли. — Кошмар становился всё ближе и девушка сокрушённо опустила взгляд, чувствуя, как собственное тело отказывается ей подчиняться. Ну куда она растеряла всю свою смелость и находчивость в стрессовых ситуациях?

Just what the truth is, i can't say anymore.

Джексон Риппнер предстал перед ней, остановившись всего на пять жалких ступенек выше, и с интересом разглядывая в своих руках оборванный по краям тонкий клочок газеты, найденный в глубинах рабочего стола своей несостоявшейся убийцы жертвы. — Факт: ты ждала меня и я пришёл. — Всё тем же спокойным голосом говорил мужчина, разворачивая вырезку с собственной фотографией.

'Cause I love you.

— Ложь! — Сдавленный осипший крик вырвался из груди в ответ на слова Риппнера. — Ложь! — Его голубые почти прозрачные глаза прожигали внимательным леденящим взглядом, от которого Лиза чувствовала себя пригвождённой к этой треклятой лестнице.

Yes, I love you.

— Я ни разу не соврал тебе, Лиза. — Вкрадчиво сказал Джек. — Ты же помнишь? — Бесполезно. От его голоса невозможно сбежать, он звучал в её голове весь этот мучительно-долгий год, а сейчас заново обретя плоть и кровь, вернулся к ней.

Oh, how I love you.

— Ты умер. — Не своим голосом говорила Лиза, рваными истеричными движениями мотая головой, пока Риппнер, ледяной статуей, стоял, выжидающе сложив руки за спиной. Она помнит их. Широкие грубые ладони, обхватывающие её горло и убивающие надежду закричать. — Ты мёртв! — Звучало жалко, болезненно. Её длинные пальцы с неистовой яростью вцепились в собственные волосы, пока тело пробивала мелкая дрожь. — Тогда как бы я оказался здесь? — Тонкие изящные брови с нескрываемой издёвкой поползли вверх и мужчина сделал уверенный шаг навстречу. — Ты здорово усложнила мне жизнь, Лиза. Мне пришлось делать много лишней работы по устранению всей семьи Кифа. — Ты убил их? — Голос дрожал и обрывался, Лиза чувствовала невероятную сухость во рту, вызванную волнением. Поверить в происходящее было воистину тяжело и девушка изо всех сил хотела надеяться, что всё это сон. Очередной кошмар, охвативший её повреждённый разум. Он подобрался к ней совсем близко, проник в её дом, в её мысли, этот образ появлялся каждый раз, как она закрывала глаза. Сделав неосознанный шаг назад, она спустилась с последней ступени, наконец, ощущая контроль над собственным телом. — Считай, что они изначально были трупами. Я всегда довожу дела до конца. — Голос. Всё такой же спокойный и хриповатый, звучал с небольшой, едва ощутимой вибрацией. Его связки действительно ни капли не пострадали после её уверенного, но не самого точного удара. А вот шрам, по всей видимости, остался. «Ты теперь всегда застёгиваешь верхние пуговицы рубашки, Джек?» — Мысленно спросила Райсерт, до боли в челюсти стиснув зубы. В её голове роились различные мысли. От банального: «Как долго он был в её доме?» до безумного: «Как он смог выжить?» В одно мгновение через эти налитые непрошенными слезами мрачно-зелёные глаза пролетели мириады вопросов. Не находя ответ ни на один из них, Лиза и не заметила, как задрожала её пухлая нижняя губа. Разом всплыли все неприятные моменты, о которых она старалась забыть: например, то, в каком эмоциональном потрясении она была в тот роковой день, когда упустила возможность посмотреть на террориста в последний раз. Когда позволила полиции увести её на кухню. Когда, будучи в состоянии шока, не спросила, смогли ли оказать Джексону первую помощь. Она закрыла на это глаза тем утром. А потом… «Нет-нет, мисс Райсерт, уверяю, вам не о чем беспокоиться. Наш преступник скончался, и с этим делом, слава Богу, покончено.» Так много вопросов теперь, подобно мерзким насекомым, роились в её черепной коробке — это были те самые вопросы, которые она должна была задать ещё тогда. Год назад. А что бы это дало? — Видимо, нужные связи могут вернуть человека к жизни, я права? — Разочарованно хмыкнув, сказала Лиза. — Или похоронить без лишнего шума. — Спокойно парировал Джек, вздёрнув тонкие изящные брови. Коротко и ёмко он ответил разом на все незаданные вопросы, повисшие в воздухе. Совершенно не изменился. Мужчина не спешил действовать: он терпеливо наблюдал за тем, как в чужих глазах гаснет вера в лучший исход. Сейчас Лиза, должно быть, чертовски сильно жалеет о том, что заперла входную дверь на замок и старомодную никелевую цепочку. К тому же, он самым ужасным способом перегородил путь на второй этаж, через который она могла попасть на балкон. Да, в данный момент ситуация действительно была под его контролем. — Лиза, а знаешь, почему я пришёл без револьвера? — Голос его был тихим и бархатным, но всё равно прозвучал неожиданно громко, однако, девушка нашла в себе силы не вздрогнуть от этого низкого тембра, пробирающего до костей. — Ты плохо стреляешь. — Не думая ни секунды, выпалила она. — Я польщён. — В холодных глазах на короткий миг появилось простое человеческое удивление. Такое же Лиза когда-то увидела в «Текс-Мекс», когда заказала бриз с ананасом. — Ты помнишь. Ну, конечно же, она помнит. Она до сих пор держала в голове эту фразу. Каждое слово, сказанное им однажды. Она всё впитала, как губка, сама не зная, зачем. — Но, к сожалению, ответ неверный. — Руки плавным движением показались из-за спины и этой мелочи хватило, чтобы Лиза совершила рывок. Развернувшись на босых ступнях, она подалась в сторону от лестницы, планируя оббежать зал и, через арку кухни вновь подобраться к исходной точке, открыв себе путь на второй этаж. Реакция мужчины не заставила себя долго ждать: быстро опомнившись, он перепрыгнул через перила, слегка неуклюже приземляясь на пол гостиной, после чего побежал за Райсерт. Сегодня ему вновь выпала возможность восхититься её умению действовать в стрессовых ситуациях. А вот он безбожно лажал. Отвлекался на чувства и эмоции, из-за чего в прошлый раз потерпел поражение. Он позволил себе поставить на кон собственную жизнь, и так глупо проиграл. Адреналин мощным разрядом бил в виски, лишая возможности анализировать ситуацию. Сейчас в голове Лизы были только рефлексы. Она отчаянно бежала, опрокидывая по пути предметы. У неё даже не было времени порадоваться, когда преследователь споткнулся об брошенный под ноги стул, и плашмя повалился на пол. Падение, увы, не смогло надолго задержать Риппнера: быстро очухавшись, он подскочил на ноги, бросаясь вслед за хозяйкой этого дома. Элизабет, тем временем, уже добралась до заветной лестницы, оставалось лишь перебежать короткий коридор и проскочить в спальню, откуда она могла беспрепятственно выбраться на балкон. Но планы в очередной раз разбились об ледяные руки её проклятья, так грубо обхватившие тонкое девичье запястье. Она успела лишь протестующе вскрикнуть, когда её с силой потянули назад, швыряя в ближайшую стену. — Я и забыл, какая ты строптивая. — Широкая ладонь грубо обхватывает горло, почти как тогда, в самолёте. — Хочешь сказать, ты всё ещё «доводишь дело до конца»? — Прошипела девушка, с презрением смотря в голубые глаза напротив. Сейчас она видела, как напряжённо сжалась чужая челюсть, а крылья носа гневно расширились, выдыхая воздух. — Нет, Лиза, это личное. — Взгляд изучающе скользнул по лицу собеседницы. Хватка на шее стала чуть крепче, в явном предупреждающем жесте, и девушка рефлекторно выпрямилась, подняв подбородок. — А знаешь, в какой момент это стало личным? В тот, когда ты вонзила мне ручку в горло? — Начал перечислять преступник. — Или когда я попал под пули? Может быть, когда ты соврала в баре? — Лопатки сквозь тонкую белую ткань пижамной футболки плотно вжались в стену. — Нет, милая, это стало личным в тот самый момент, когда мне передали тебя, как очередную работу. А я привык выполнять возложенные на меня обязанности с отличием, и у меня всегда это получалось, ровно до того дня, как я встретил тебя. Ты — мой крах, Лиза. — И теперь ты убьёшь меня? — Голос звучал сдавленным из-за не до конца перекрытых дыхательных путей, но Элизабет ни на секунду не позволяла себе быть слабой. Только не перед ним. — Да, если ты немедленно не включишь свои мозги. — Процедил Риппнер почти в самые губы, пока на фоне так навязчиво нежно играла флейта.

Some try to tell me thoughts they cannot defend,

Мгновение, и Лиза отводит взгляд, чувствуя, как ладонь, сдавившая её горло, ослабила хватку, спустившись на подрагивающее запястье. Она не сопротивлялась — позволила мужчине обхватить свои руки и медленно провести их по стене вверх, прижимая к декоративной кирпичной кладке белого цвета, в которой была выполнена часть гостинной. — Я не понимаю тебя, Джек. — Тихо и неуверенно прошептала девушка, упрямо отказываясь смотреть в лицо своего мучителя. — Ты всё такая же неисправимая лгунья. — Его голос зазвучал так твердо и безапелляционно, что воздух в помещении, казалось бы, стал плотнее. Джексон настойчиво подался вперёд, приблизившись к тёплому уху Элизабет Райсерт. — Ну почему ты ещё жива?

Just what you want to be, you will be in the end.

— Я снова убью тебя, если понадобится. — Голос предательски дрогнул, когда девушка осторожно повернулась к лицу преступника. Она сама себе не поверила. Взгляд затравленных зелёных глаз упёрся в чужие полупрозрачные. — А я снова восстану из мёртвых и приду к тебе безоружным! — Джексон сорвался на крик, до боли сдавливая чужие запястья. — Давай, Лиз, эта игра будет длиться вечно! Лицо Элизабет скривилось от неприятной и жгучей боли в сжатых запястьях, и она всем своим существом ощутила то, как её непроницаемый барьер с треском рухнул, а слизистая глаз стала непозволительно влажной. Вскоре на белую ткань бесшумно упали первые солёные капли. И где её хвалёная стрессоустойчивость? Где она? — Нет… — Мотнув головой, прошептала девушка. — Так не бывает. — Её тихий голос звучал измученно, и Джексон, казалось, даже одарил свою жертву сочувственным взглядом, когда ослабил мёртвую хватку на тонких девичьих запястьях. — Ты просто параноидальный бред. Ты только сон… — У тебя странные сны, Элизабет. — И вновь его тон стал спокойным и вкрадчивым, в который раз выбивая почву из-под ног собеседницы. Он ломал её. Заставлял испытывать те чувства, о которых она не знала. Ревностно выбивал из головы все ненужные мысли, оставляя там лишь один единственный ориентир — его самого. С каждой фразой мужчина совершал маленькую разрушительную атаку на ее сердце, заставляя его биться сильнее и быстрее. Но единственное, что ей было исключительно ясно — она позволяла ему управлять собой. Позволяла приносить разрушения в её жизнь своим же бездействием. Где-то в глубине надколотой души кричала в истерике та самая Лиза Райсерт, которая обещала себе, что больше этого не случиться, и ей было больно. Невыносимо больно от осознания того, что она не смогла убежать, не смогла защитить себя — единственную, кто нуждалась в защите всё это время. Не смогла. Вот так просто. Джексон с интересом наклонил голову, разглядывая мягкие очертания чужого лица под прядями влажных волос. Он был настойчив в своей жажде получить её — ту единственную, из-за которой чуть не потерпел самое большое в жизни фиаско. Ту, что весь этот год его помнила, просыпаясь по ночам от кошмаров и осушая стакан воды. Ту, что не готовила больше яичницу по утрам, отдавая предпочтение горькому кофе. Ту, из-за которой он курил в машине, издалека наблюдая, как по ночам на кухне зажигается свет. И это сводило с ума. Так продолжалось множество ночей. Он наблюдал, ощущал, вживался в её крохотный мир, который для него оставался закрытым и непостижимым. Он жил реальностью, которая существовала в перерывах между работой и мыслями о том, куда всё это так стремительно катится. Джексон сам не заметил, как его рука своевольно выпустила кисть девушки, поднимаясь выше. Грубые пальцы нежно, почти неощутимо коснулись мокрых волос, отодвигая их в сторону и обнажая такой неприметный крохотный шрам, что побелел за год. Кем бы он был, если бы не заметил это? Маленькое, сотворённое им, безобразие, которое сейчас казалось предметом высокого искусства, так гармонично смотревшееся на щеке мисс Райсерт. Ладонь слишком доверчиво легла на чужое лицо, большим пальцем трепетно оглаживая скулу. — Чего ты добиваешься, Джек? — Вновь тёмно-зелёные болотистые глаза устало посмотрели прямо в остатки души, вымученно подняв тонкие брови, отчего на лбу появились едва-заметные мимические морщинки. Однажды она сожжёт его этим взглядом, потому как, он уже готов сгореть заживо. — А ты подумай, Лиза. — Прошептал Риппнер, медленно приближаясь к лицу девушки и вдыхая аромат нежного абрикосового шампуня. — Только тебя. — Горячее дыхание опалило ухо, и по коже незамедлительно проскочила волна будоражащих мурашек. Мужчина ощутил, как под его напором напряглось хрупкое девичье тело, подобно натянутой до предела гитарной струне, и ему это определённо нравилось. Он чувствовал удовольствие от того, как упрямо Лиза жмётся к прохладной стене, и как безрассудно позволяет ему заходить дальше. «Ну же, останови меня.» — Слова, которые он шептал про себя, пока её слёзы капали не на футболку, а прямо в жерло вулкана, дразня и провоцируя его. Но вместо того, чтобы допустить извержение, Джексон всеми силами его сдерживал, желая сохранить хоть крупицу своего хладнокровия. Было чертовски трудно не допустить образования трещин в ледяном спокойствии, но гораздо труднее продолжать врать себе, что источником всех проблем являлась обычная девушка, которой не посчастливилось оказаться важным звеном в этих грязных играх, где любой исход обречён стать трагедией. Он ощущал на кончиках пальцев, как таяла вера в себя самого, в правильность его мира и то, чем он жил добрую половину жизни. Как бы мужчина не убеждал себя — Лиза не сможет стать причиной его разрушения. Потому что Лиза разрушит сразу вселенную, оставляя лишь его в гнетущей и пугающей пустоте, среди обломков. Она была тем, к чему он старался приблизиться, но с каждым шагом он ощущал лишь то, как растёт пропасть, разделявшая их. Её дом становился всё дальше и он уже едва ли мог разглядеть встревоженный силуэт со стаканом виски в окне. Невозможность достичь ее с каждым днём становилась все более раздражающей и саднила, словно рана на теле. Он увлёкся. С поджатыми губами Лиза коротко мотнула головой, заставляя Джека отстраниться и позволить ей ещё раз заглянуть в бледно-голубые, пугающие своей незабываемостью, глаза, нанося очередной удар по невидимой стене, за которой преступник прятал всё человеческое, что в нём ещё есть. И, на удивление, там хранилось многое: от наивной детской мечты стать учителем, до отчаянного взрослого сожаления, что она так и не смогла сбыться. Он не сразу заметил, как позволил чужим ладоням опуститься на грудь, в безрезультатной попытке выиграть себе жалкие несколько сантиметров пространства, после чего быстро расставил руки по обе стороны от девушки чуть ниже уровня её плеч. Эта игра забавляла, пусть и хотелось поскорее её закончить и перейти, непосредственно, ближе к делу. — Лиза, поговори со мной. — С ноткой усталости сказал Риппнер, пресекая жалкие попытки сопротивления. — Что будет, если я откажу? — Вопрос был задан без промедления, прямо в лоб, сопровождаемый выстрелом строгих безапелляционных глаз девушки. «Ничего». — Мысленно ответил ей Джексон, а вслух так и не решился произнести. Не наскрёб в себе мужества на простую правду. — Я давно живу обычной счастливой жизнью, Джек. — Сдавленным, полным тоски и боли, голосом прошептала Лиза, и мужчина мог с уверенностью сказать, что с таким голосом люди обычно преклоняли колени в мольбе, когда на них направляли дуло пистолета или приставляли нож к горлу. — Я отпустила случившееся, я ведь… — Не можешь уснуть без стакана виски и двух таблеток. — Продолжил за неё мысль Риппнер. — Ты и в правду не очень честный человек, Лиз. — Пальцы обхватили подрагивающий подбородок девушки, властным уверенным движением приподнимая его. — Весь этот год ты была у меня как на ладони, и я могу сказать, что достаточно хорошо тебя знаю. По вечерам ты боишься гулять на улице, по несколько раз проверяешь, заперла ли ты дверь, регулярно читаешь газеты и оглядываешься каждый раз, когда отходишь достаточно далеко от дома. — Тон его был также спокоен, как и он сам. Лишь изредка бегающий по чужому лицу взгляд выдавал таящиеся где-то на глубине эмоции, которые Лиза никак не могла понять. — Ты мечтаешь завести собаку, кошку или, хотя бы, хомячка, но ты не умеешь заботиться о чём-либо, кроме себя и работы. Ты перестала заказывать коктейли в баре и упорно пытаешься убедить себя, что это из-за того, что новый бармен невежливый и делает бризы намного хуже. Каждый приведённый факт отзывался болью в груди, но Элизабет решительно не отводила взгляд, также как и не позволяла себе вновь заплакать. — И ты разрываешься между мамой и папой, в тайне надеясь, что они когда-нибудь снова сойдутся. — Продолжал разрушать стены её каменной крепости Джек, чувствуя, что побеждает в этой неравной битве. — Ты боишься посмотреть в глаза той маленькой девочки, которой была когда-то. И мне правда жаль. — Он выразительно поднял тонкие брови, кивая в такт своим словам. — Жаль? Не смеши, ты бесчувственный. — Из последних сил прошептала Лиза, сжимая в ладонях хлопковую рубашку преступника. — Отнюдь нет. — На губах его впервые за весь разговор появилась слабая мягкая улыбка. — Я нашёл маленькое исключение. Она сильная, смелая, упрямая. — Начал перечисление Джек, театрально подняв бледные глаза вверх, будто бы обдумывая какую-то мысль. — Немного лживая, но все мы не без греха. — С лёгкой усмешкой продолжил он. — Иногда она кажется нелогичной, но потом ты поражаешься тому, как умело она обводит тебя вокруг пальца. Знаешь, в таких женщин влюбляются. Девушка упорно смотрела в лицо своего собеседника, и взгляд её был полон осуждения, которое она направляла, в первую очередь, на себя, а уже потом на человека, что так жестоко обезоружил всё её существо. Джексон же, в свою очередь, чувствовал себя победителем: кривая ухмылка сияла на пухлых разбитых губах, провоцируя в груди самые противоречивые чувства. Лизу злила его уверенность и эта чёртова правота во всём. Злила, потому что всё было именно так — она действительно потеряла покой, вот уже целый год проживая день сурка и выполняя одни и те же заученные повседневные действия. — Сдавайся, Лиз, у тебя закончились аргументы. — Гладким шёлком его голос стелился по комнате, обволакивая собой все дрожащие в черепной коробке мысли. — Как ты погряз в этой жизни? — Непонятный вопрос слетел с губ девушки так легко и быстро, что она не смогла своевременно осознать, сколько наивной искренности он таил в себе, будучи тем самым вопросом, ответ на который она так отчаянно искала в ночных кошмарах. Однако, преступника он совсем не смутил. — Иногда плохие вещи случаются с хорошими людьми — я уже говорил тебе это однажды. — Прошептал он, склонившись над её порозовевшим от приятного горячего дыхания ухом. Элизабет сжала губы, пытаясь сдержать рвущийся наружу судорожны вздох. Ее сердце бешено колотилось, и она с трудом нашла в себе силы не отвернуться. Мелкая колючая дрожь пронзала позвоночник, и девушка, к своему стыду, ощутила, как её недолгое сопротивление начало таять под напором Риппнера. Его грёбаные прикосновения были настолько чарующими, а загадочная, окутанная туманом личность испускала тот самый редкий магнетизм, которому едва ли можно было противиться. Короткий обжигающий поцелуй приходится на мокрый после недавнего душа висок, и Лиза прикрывает глаза, позволяя урагану снести её крохотный домик. Она мечтала о гармонии и стабильности, но в сильных тёплых руках мужчины Лиза чувствовала себя сражённой и лишённой всякого желания одержать победу над этой непонятной тягучей радостью с горьким привкусом сигарет и дешёвого виски. Воздух медленно наполнялся электричеством, пока губы близились к губам, обжигая своим напором, и Райсерт проклинала себя за то, что была не против. Проклинала за руки, что обхватили выразительное лицо Джексона, за губы, что охотно поддавались искушающей грешной страсти. Это было самоубийство и отчаянное желание спастись, она ощутила в полной мере то, как сама же сожгла себя заживо, позволив чужим ладоням сжать до синяков её талию. Этому огню суждено было вспыхнуть, и мужчина слышал на подкорке сознания, как медленно догорал подожжённый фитиль, не предзнаменующий ничего, кроме фееричного взрыва, который должен уничтожить всё живое на своём пути. И Лиза будет его первой жертвой, когда он выжжет весь лес в её тёмно-зелёных глазах. Красная нить судьбы уже давно затянулась на их шеях и душила с каждым днём всё сильнее, не позволяя забыть это чувство — когда лёгкие вот-вот разорвутся от недостатка воздуха. — Давай, детка. — Сбивчиво прошептал Джексон, разорвав поцелуй. — Это последний шанс остановить меня. — Его пальцы нервно сжимали тонкую ткань футболки. — Скажи, чтобы я оставил тебя. — Разбитые губы скользнули вниз, невесомо касаясь шеи, и Лиза рвано выдохнула, не находя в себе сил перебороть это очередное безумие. — Скажи, чтобы я исчез, потому что, иначе — я этого не сделаю. Прямо сейчас его голос звучал до дрожи непривычно: тихо и умоляюще, с непритворной искренностью, и Лиза чувствовала, что не хочет принимать решение. Потому что оно будет последним в их недолгой истории. Сейчас она медленно разомкнёт слипшиеся от страсти губы, прошепчет короткое «уходи», и он навсегда оставит её в покое, унося с собой страх и то невероятное головокружение, которое причиняют ей его холодные голубые глаза. И мир снова будет таким, как раньше: мама, папа, дом, работа, и яичница в три утра. Всё очень просто. Только она ничего не говорит. Смутный протест засел где-то глубоко внутри, сводя с ума своей непостижимостью и невозможностью быть понятым. В голове что-то упорно вело сражение за господство над разумом, а потому, вместо мыслей она слышала только удары железа и капли пролитого на пол здравого смысла, которого сейчас явно недоставало. — Ты молчишь. — Констатировал Джек, томным взглядом полуприкрытых глаз вонзаясь в усталые черты. — Это лучше, чем врать, не так ли? — И вновь ладони притянут его лицо, затыкая обжигающую своей достоверностью правду, что так безжалостно слетала с пухлых губ. В тишине, пропитанной напряжением и отчаянием, слова казались излишними. Только Джек знал в глубине души, что молчание — это лишь ещё одна форма обмана, а потому, Лиза — патологическая лгунья. И тишина её ответов звучала так громко, давила на слух, отчего хотелось сильнее сжать тело, заставить судорожно выдохнуть — только бы пропало это паршивое чувство, будто бы он целовал удушающую безответную пустоту, в которой исчезала вся его выстроенная за много лет уверенность. Насколько просто было знать её издалека — настолько и мучительным оказалось жить с ощущением, будто не можешь дотянуться до самого близкого предмета рядом с собой. Она была звездой, которую он невольно заметил. Обычной, не отличающейся ничем от тысячи таких же звёзд. Неяркой. Но почему-то стала единственной в его тёмном небе, или же, он просто перестал видеть что-то вокруг неё. — Лиза… — Вновь её имя вырвалось из груди, когда очередной поцелуй подошёл к концу. — Расскажи мне… — Нет. — Прервала его девушка. — Так нечестно. — В приоткрытые губы шептала она, не открывая глаз. — Ты знаешь обо мне намного больше, чем я о тебе. — Я Джексон Риппнер. — Мгновенно выполнил её неозвученную просьбу мужчина. — Мне тридцать лет. — Шершавые мозолистые ладони гладили тело, осторожно прокравшись под футболку. — Я такой же трудоголик, как и ты. Я посвятил свою жизнь работе… — Горячий бархатный шёпот опустился на ключицы, заставляя Лизу рвано выдохнуть воздух. — Я также одинок, как и ты. — Ты убивал людей. — Безапелляционно противопоставила ему Райсерт то, что горело у неё на языке каждый раз, когда она смотрела в очертания его завораживающего лица и пыталась вернуть себе жалкое здравомыслие. — И я им сочувствовал. — Также незамедлительно вторил он, вырисовывая подушечками пальцев незамысловатые узоры на талии. — Я не верю тебе, Джек. — Мне и не нужно это. — Я тоже могу рассказать о тебе пару наблюдений. — Сбивчиво говорила Лиза, горячими ладонями оглаживая чужие скулы. — Ты жестокий манипулятор. — Разбитые губы мужчины мазнули по отводящей мышце большого пальца, поощряюще целуя. — Ты сексист… — Продолжала она, чувствуя, как ноги вот-вот ослабнут под ласками Джексона. — Тебя сложно вывести из себя… — Но ты, на удивление, неплохо с этим справляешься. — И твои шутки просто ужасны, Джек. — Пару раз мне удалось рассмешить тебя. «И ты никогда не оставляешь последнее слово за другими.» Казалось, этот диалог был намного интимнее, чем то, что происходило сейчас между ними. Мужчина осторожно вытащил руки из-под футболки, обхватывая чужие кисти и медленно отстраняя их от себя. Тёплый поцелуй тронул запястье, вызывая новую волну мурашек, отчего Лиза почувствовала, как внизу живота что-то делает сальто. Хотелось взлететь. Лицо горело от страсти и смущения, когда Джексон поднял её руки над головой, плавными движениями спускаясь подушечками пальцев вниз по нежной коже, а после стягивая футболку, умудряясь при этом так спокойно смотреть прямо в глаза напротив. И Лиза жмурится. Осторожно запрокидывает голову, позволяя чужим губам припасть к ключице, и обнимает Джека за сильную горячую шею, пока его ладони вновь скользят по голой талии вниз. Она сходит с ума, потому как, добровольно обвивает ногами чужое тело, когда её резко подхватывают под бёдра, только лишь сильнее прижимая к стене, и запускает длинные пальцы в волосы, не замечая, как в скором времени падает спиной на диван. Или разумом в пропасть…

Ночи в белом атласе никогда не закончатся,

Письма, что я написал, никогда не отправятся.

Я не замечал красоты до того, как увидел эти глаза,

Вот в чем правда, я не могу сказать большего…

Потому что я люблю тебя.

Да, я люблю тебя.

О, как я люблю тебя…