Жестокий романс

Они не должны были встретить его, это было совсем не по сценарию. Он должен был появиться подле Конохи лишь раз, но вышло иначе. У их наспех сколоченной команды без лидера не было и шанса. Но их учили не отступать, и они не отступили. Бой был быстрым. Почти незаметным движением он отшвырнул Сакуру к деревьям. Удар был такой силы, что та смогла лишь удивленно выдохнуть, по виду выплюнув вместе с кровью свои легкие и затихла. Наруто просто отказывался сдаваться, хоть и держался в сознании на чистом упрямстве. Нанна же стояла позади и в бой вступать не спешила, лишь пристально наблюдала за их движениями со стороны. Очередная серия ударов поставила Наруто на колени, от боли помутилось в глазах. Парень силился встать и не мог. Краешком глаза он видел занесенное над своей головой лезвие. Скоро все закончится. Навсегда. "Почему ты не используешь шаринган?" Вопрос, которого не ожидал никто, разрушил логическую цепочку действий, создавая ощущение неправильности. Рука с кунаем замерла. Медленно, очень медленно, угольно черные глаза поднялись на Нанну и вспыхнули алым. Звуки исчезли. Пространство вокруг окутала тьма, которую расколол надвое бледный луч кровавой луны. Цукуеми. Быть запертой с ним на целых 72 часа в его собственном черно красном мире, где царствовали лишь боль и смерть - перспектива не из радостных. Она даже не удивилась, внезапно обнаружив себя распятой на неком подобии креста. "Не знала, что ты фетишист," - ухмыльнулась Нанна, склонив голову на бок. Он смотрел на нее своими алыми глазами и не двигался. "Так и будем играть в гляделки?" Сказала - и задохнулась от пронизывающей боли в боку. Нанна не успела увидеть, как в его руке появилось лезвие, проткнувшее ее насквозь. "А ты не из болтливых, да?" - она улыбнулась ему кровавой улыбкой и получила второе лезвие под ребра, болезненно выдохнув и закашлявшись подступившей к горлу кровью. Сплюнув, продышавшись, Нанна подняла на него не свойственно ей дикие, горящие зеленым огнем глаза, заставив его замешкаться. Лишь на мгновение. Этого было достаточно. По пространству прошла едва заметная рябь. Он скорее почувствовал ее, чем увидел. Вот она перед ним в цепях. Темнота. Ее горящие глаза совсем близко. Снова темнота. Тихий раскатистый смех и ощущение цепей, приковывающих его руки к кресту, на котором мгновение назад была распята она. Ее злые глаза, прожигающие насквозь. Нанна смеется. Нежно проводит по щеке тыльной стороной ладони. "Продолжим?" - выдыхает прямо ему в лицо, и вот уже он сам судорожно пытается вдохнуть чувствуя как лезвие проходит где то в опасной близости от сердца. "Зачем ты здесь?" - она требовательно смотрит в его глаза крепко держа за волосы, не позволяя отвернуться. Он молчит. Еще одно лезвие входит в его тело, на этот раз выше, в плечо. Рана не опасная. Она не пытается его убить. Она хочет ровно того, чего еще минуту назад он добивался от нее. Хочет видеть его боль. Если бы кто то видел, каким безумием сейчас горят ее глаза, то понял, насколько те страшнее его собственных. Она мучала его долго. Медленно. Нежно. Как бы дико это не звучало. Так могла только она. Время исчезло. Все потеряло смысл. Он не понял в какой момент стал тянуться за ее мимолетными ласками, лишь бы заглушить боль, хоть на мгновение. Он был готов рассказать что угодно, сделать все, что она попросит, лишь бы это наконец закончилось. Лишь бы ее рука, так нежно оглаживающая щеку больше не разрывала его плоть очередным лезвием. И он рассказал. Всю свою абсурдно жестокую историю, от начала и до конца. Все его мысли. Все планы. Всё. Без остатка. "Умница!" - ее рука ласково, почти по матерински, потрепала его по волосам и цепи исчезли. Он рухнул перед ней на колени, часто и рвано дыша, не поднимая головы. Он не хотел снова видеть ее глаза. Ее страшные горящие глаза, от которых некуда деться. В его жизни было много боли, разочарования, тоски, ненависти и даже отчаянья, но не страха. Он был гением, которому некого было бояться. Все боялись его. До этого дня. До этого момента. Она внушала ему ужас. Он боялся, что она передумает и все начнется заново. Боялся новой боли. Поэтому, когда почувствовал, как она склоняется над ним, непроизвольно отшатнулся. Получилось неуклюже, затравленно, совсем не по-гениальному. "Ну-ну, все," - голос звучал тихо и нежно. - "боли больше не будет." Пальцы аккуратно но настойчиво обхватившие подбородок заставили поднять на нее взгляд, - "Обещаю." И она поцеловала его. Чувственно. Глубоко. А у него не хватило сил сопротивляться. Он не хотел сопротивляться. Внезапно он понял, что хочет большего. Хочет, чтобы она не останавливалась. Хочет, чтобы продолжала целовать его, также крепко, также горячо. Хочет, чтобы ее руки обнимали его, а не причиняли боль. Хочет ее. Понял, и когда она начала ускользать, ухватился за нее, как за последний глоток воздуха, не отпустил, прижал к себе, что есть сил, и ответил на ее поцелуй с таким напором, который удивил их обоих. Он сошел с ума? - Да! Еще тогда, когда впервые прильнул щекой к ее руке, только что воткнувшей лезвие в его ключицу. Теперь уже не важно. Теперь всё не важно. Он всегда отдавал себя: делал то, что от него требовали, играл выбранные для него роли. Сейчас, наверное, впервые в жизни, он хотел лишь брать. Ее дыхание. Ее тепло. Ее тело. Безумие! Но как приятно быть безумным. Она позволила ему все. Не противилась, не вырывалась, не отталкивала. Хотя ей нравилось кусаться и царапаться, лишь притягивая еще ближе. Он не хотел задумываться о том, почему эта дикая смесь боли и похоти приносит ему такое наслаждение. Наслаждение, которое он не испытывал никогда ранее. Наслаждение, которое он вряд ли еще когда-нибудь испытает. Он сжимал ее бедра до синяков, до кровоподтеков, он выворачивал ее запястья до хруста, он заставлял ее выгибаться под невероятными углами, он хотел причинить ей боль. Он мстил ей за всю боль, что она причинила ему. Мстил ей за то, что она его сломала. Мстил, за то, что раскопала и вытащила наружу ту темную, дикую, первобытную, злую часть его души, которую он скрывал даже от себя. Мстил. И боготворил. Ведь никогда прежде он не чувствовал себя таким свободным и … счастливым? Не совсем уместное слово, но только оно подходило для описания той эйфории, которую дарило ему это соитие, эта схватка. Они оба хотели еще и еще и еще. Когда все закончилось - они замерли, ловя дыхание друг друга. Глаза в глаза. Долго. Без слов. Не находя в себе сил оторваться друг от друга. Он не хотел отпускать. Она не хотела уходить. Ее отняли у него. Безжалостно выдернули из иллюзии. "Нанна", - взволнованный голос этого самозванца резанул слух. Он видел, как тот другой трясет ее за плечи, как взволнованно осматривает ее на предмет повреждений, пробуждая в нем животную, собственническую ярость. Он хотел вырвать эти руки, прикасавшиеся к ней, вырвать этот проклятый глаз, который по праву принадлежал его клану и никому больше. Но использование шарингана не прошло бесследно. Он чувствовал одолевающую его слабость. Чувствовал, что не сможет сейчас сражаться. Ему пришлось отступить.