Ошеломительные повороты судьбы

— Я беременна.       Наташка, черт бы ее побрал, вот никакой же поддержки, хлопает глазами и выплевывает смузи, пачкая себя, стол и распакованную пеленку для Генри. Фак, пиздец и ебейший в рот. — Вау, — отвечает настоящая Сапрыкина бывшей. — Это же вау-вау-вау, Ясенька! А он знает?       Это ее «он» звучит многозначительно и эффектно, с двойным дном и тройным проебом ситуации, да так, что Ярослава дергается, крутит пальцем у виска и позволяет насладиться трагикомизмом происходящего. — Мне ему сообщение отправить? — вопрос риторический, типа, нет-нет ни за что, ищите другую дуру.       Натали косится на Генри, проводит какой-то анализ в голове, а потом неуловимо меняет свою позу.       Из мягко-улыбчивой яжматери — в резко-опасную коня-на-скаку: — Ясенька, ты же глупостей не будешь делать, да? — Например? — да, блять, Сапрыкина, у нее эти глупости перманентно-неожиданные, хватит предложениями сыпать. — Ну, ты вечно за ваш возраст цепляешься, будто других проблем в мире нет, живем же в райских кущах! Ты же ему не сказала, не чтобы какой-нибудь аборт там сделать?       Яся глаза закатывает, чувствует себя в самой узкой тарелке из всех и понимает, что с подружки станется ее в туалете на все восемь месяцев закрыть. — Нет. Не собираюсь я аборт делать. За второго ребенка материнский капитал дают, нам бизнес раскручивать надо, — звучит ехидно и бесчувственно. Знайте наших, кладитесь штабелями.       Наташка рот открытым держит, чтобы все свое недоумение и недовольство показать, а потом хмыкает. Мол, все поняла, спорить не буду. — Елисейчику не забудь аргументировать все этими же словами.       Проблема аргументации перед Королевичем не страшит. Ну, на самый крайний случай, тот поведет себя эдаким мужчинкой страха и паники и сбежит прятаться под покровительственной ручкой матери на острова.       А вот перед Королем… мать его, Королевым, который старший, нудный и злой, как тысяча чертей, да.       Он еще в прошлый раз, вещи сыночка завозил, так зыркал: фаерболы из глаз летели, лежи и бойся.       Нет, ее трогательный рыцарь, конечно, в обиду не даст, хотя бы назло папочке, чтобы тому совсем жизнь медом не казалась, но все равно страшно. И мандраж берет, когда перед лицом их последняя встреча проносится. «Елисей, ты что, совсем дурак? Елисей, как можно отказаться от МГУ ради бабы? Елисей, кончай этот ужас, вернись домой! Елисей, она тебя не любит, ты сам-то понял с кем связался?»       Яся абстрагируется, сидит на тенотене и молча пропускает сквозь себя оскорбительные реплики мечущегося по квартире буйвола. Елисей забить как она не может, орет матом, так, что соседи опять к стенам ушами жмутся, и прогоняет его, припечатывая «не можешь смириться или принять, проваливай из нашей жизни».       Только подивиться остается, когда он «свою» — юную, долгожданную и предвкушающую на «нашу» меняет. Незаметно, постепенно, давая ей привыкнуть.       Ярослава Олеговна, вы больше не одиноки, и я тут как бы вашу территорию пометил, врос в нее и хитренько усмехаюсь при этом.       Она крутит пальцем у виска и идет готовить ужин. Прожорливый растущий организм. Два организма.       После сарказма гинеколога, что «в вашем возрасте и с вашей фигурой рожать не каждая осмелится, вы молодец», на один прожорливый организм больше. ***       Елисей так и говорит: — Какая-то новая диета?       Насмешливо обводит бедламо-комнату взглядом, из-под пятки выкатывает трехлитровую пустую банку от томатного сока и присаживается на корточки, чтобы ее поцеловать, достать, завести и всё прочее.       Новый залп депрессии и страданий на тему: «мы друг другу не подходим, надо бы его бросить»? — усталый с дороги, невероятно родной, теплым дыханием согревает.       Яся серьезными глазами в ответ и шаловливыми руками по шее: — Я думала, ты к вечеру вернешься. — Спешил к тебе, — буднично, но щеки алеют и заставляют улыбаться, выгибаться, тянуться первой. — Тебе Сапрыкина не звонила? — уточняет на всякий случай. С Наташки станется вывалить правду-матку, чтобы она точно не сорвалась.       Королевич головой мотает, на филейную часть перед диваном опускается и внимательно смотрит: — Что случилось, Ясь? — Новости… ошеломляющие, — она зажмуривается, фак-фак-фак про себя проговаривает, потому что в реале все гораздо сложнее, чем в мечтах/надеждах.       Потому что в реале ему девятнадцать, он несколько месяцев как студент, полгода с титулом «счастливого парня» богачем ходит, сверкающей улыбкой всех встречных одаривая — «эй, посмотрите, с кем я под руку. Это Яся, я ее очень люблю, я без нее жить не могу».       Потому что в реале она еще несколько раз назад сдает, чтобы не расслаблялся и носки по углам не раскидывал. — Ммм… сделаю вид, что удивлен, — нервозность во взгляде ему скрыть не удается, и Елисей хмурится: — За трое суток моего отсутствия многое изменилось?       Звучит так, будто он уже готов, принял и заранее простил новый акт раставательного балета, и вообще: ничего нового, Ясь, голова у тебя вечно идеи буйные придумывает.       За семерых умудряется. — Мне тридцать два. — Никогда бы не подумал. — У меня сын. — Классный парень. — Тебе всего девятнадцать. — Выгляжу на все сто, а в душе я вообще дряхлый старик, — заверяет Королев. — Что-нибудь еще? — Я беременна, — мрачным взглядом, типа, осознай и прекрати измываться, герой-любовник!       Он дергается, улыбку с лица стирает и несколько секунд молча моргает, ну, принимает повороты судьбы как должное. Наверное. — Я все понимаю, — решает расставить все точки, многоточия и запятые. — Ты еще молод и не готов к этому, поэтому никаких истерик и проклятий. Елисей, давай ты по-тихому уедешь, пока Васька у Сапрыкиных, а?       Привстает, чтобы спокойно и по-взрослому уточнить и проследить, чтобы ничего из вещей своих не забыл. Такси надо вызвать и Вальке сообщение отправить, чтобы Макара готовила заранее.       Тело на полпути замирает, когда на плечи руки тяжелые опускаются и ее саму обратно-аккуратно кладут. Лежи и не дергайся.       Ну, сам так сам. — А кроме томатного сока что-то еще хочется? — хрипло и волнующе. В глаза заглядывает: ошарашенный, нерешительный. — Соленых огурцов? — Фу, нет. Я после вчерашних Наташкиных смузи отойти не могу.       Ярослава Олеговна взрослая женщина, она позволяет соскочить с темы и говорить что-то отвлеченное, так, чтобы отодвинуть неприятие на неопределенный срок. — Ничего не болит?       Она на его встревоженность и дрожащие совсем не от смеха губы смотрит с изумлением, а потом голос повышает: — Королев, я не заболела, алло! Я беременна, собирай уже шмотки! — Мы переезжаем? — Ты — да.       Елисей этим ее «да» долго давится, проклятия одному Богу известные проглатывает, рукой волосы ерошит и прищуривается: — А у тебя все месяцы этот вот бред в голове будет на двадцать раз превышен, да? — На сто тридцать, Королев, — шипит рассерженной кошкой в ответ, обиженная донельзя, потому что он такой, она — другая, а теперь у них в планах реально-существующий общий ребенок. — Беги и не оглядывайся. — Ааа… Ага.       Елисей утомленным и беззащитным жестом по лицу ладонью скользит, мысленно представляя себе ближайшее время и грани разумности: вопросом задается — стоит ли ему экстренную сумку в дурдом готовить или хватит сил? — Прости, — поднимается грациозно, на колени сверху садится, лицо в руки заключает, чтобы глаза в глаза. — Я переживаю. — Тебе нельзя, — так же тихо отвечает: юный, растерянный — он за них троих нервами пахал, теперь за четверых будет усиленно, только бы она сама себе не навредила. — Я очень рад, Ясь, — говорит серьезно, глаза не бегают, чтобы никаких сомнений не осталось. — Я вас люблю очень. ***       У Макара бред, инфаркт и ранняя стадия шизофрении: это когда депрессивное состояние граничит с невротическим расстройством, и он с нервным тиком с самого утра дружен, любезен и приветлив. — Я не планировал становиться дедушкой еще лет пять, — выходит с намеком. Прозрачным и призрачным, потому что делать ему больше нечего, как с сыном снова в пух и прах. — Дети — это прекрасно, — замечает Валя тоненьким голоском, все еще изображая Татьяну Ларину и прочих классических дам. — Мы очень рады за вас!       Ярослава что-то неразборчивое бормочет в ответ, сильнее за руки мужчин своих цепляется и мечтает из этого дома свалить хоть на постой к дьяволу. Если бы Королев, который пока еще младший, так пальцы их не переплел, давно бы выскользнула. — Спасибо, — с видом победителя и завоевателя кивает он, словно Грант-при случайненько заработал, просто мимо проходил.       Васька на все это дело со скучающим выражением лица смотрит и не понимает, почему всегда такой привычно-задорный Элси в ледяного Елисея превращается и их с мамой за свою спину оттесняет.       У Макара Андреевича мигрень внезапная: был сын маленьким да глупеньким, музыку идиотскую записывал, толстовки радужные на себя напяливал и истерики подростковые закатывал. Через несколько месяцев чудовищем каким-то стал — отстраненным, самостоятельным, на своем твердо стоящим. — Мальчик, девочка? — невзначай интересуется он, типа вообще мимо проходил, не при делах. — Неизвестно пока, — любезно отвечает Елисей. — Мы тебе тут же сообщим. — Благодарю, — комичность идиотизма ситуации усиливается, общий обмен будничными словами не идет на пользу, и Ярослава косит в бок с явными намерениями свалить.       Но у них вроде бы как ужин, налаживание отношений, семейный подряд и прочая чепуха.       Макар с коньяком борщит, въедливо их сцепленные руки рассматривает и в себя все сильнее и сильнее погружается. — Что? — Елисей подскакивает, когда она от напряжения нависшего глаза закрывает и кулак ко рту прижимает: — Тебе плохо, Ясь?       Ситуация — как в дешевом ситкоме, Валечка тут же бегать вокруг начинает и водичку с витаминчиками подсовывает. От мельтешения бывшей коллеги, беспокойного взгляда Королевича и озлобленного — Королева, Ярослава подскакивает и в туалет выбегает. — Мягче можно? — слышится шипение Елисея, и он тут же рядом оказывается. Поддерживает за талию, к себе на грудь кладет, сам холодной водой на щеки брызгает. — Ясь, давай закругляемся и домой. — Я в порядке, — она упрямо головой мотает, но из объятий не выскальзывает.       Тошнит, мутит и желание убрать с глаз Макара усиливается в сто крат. Будто она сама не знает, как накосячила. Каждый день об этом думает, в руках переплетенных с ним засыпая.       Едва Королевич глазки свои волшебные любящие закрывает, на нее реальность гранитной плитой обрушивается. Нельзя же так! — Ясь, — напоминает о себе он. — Прекращай себя изводить. Давайте в парк сходим: ты, я и Васька? Тебе воздух нужен и… — Господи, Елисей, это же ненормально, — нервы и без залетного состояния ни к черту были, а теперь вообще… она отстраняется, на раковину опираясь руками и чувствует непередаваемую тоску по прошлому.       Когда они еще в статусе «бесящий язва Королев из одиннадцатого» и «Ярослава Олеговна, вобла сушеная, опять двойку влепила». Вот тогда все было легко и просто, а тут чушь какая-то. — Мне тридцать два, я беременна от вчерашнего школьника, у тебя гормоны, — продолжает она. — У меня — гормоны! И они, блять, проходящие! Ты же расхочешь в семью играть, как ты вообще… зачем?       Королев памятником самому себе стоит, зубы сжал — только желваки по лицу ходят, молчит. Орать в ответ не может: любит, в чушь ее сказанную не верит, плюс — беременна. Но неприятно. — Ясь, — она умывается, охлаждается совсем чуть-чуть и уже осознанным взглядом в зеркале его глаза встречает. — Я в себе сомневаться никогда повода не давал и не собираюсь. Ты — моя, я — твой. И ребенок будет — наш. И Васька — наш. И Сапрыкиных тоже, но неважно… мы с тобой с общественным мнением разобрались, у тебя новый пунктик?       Она в руки себя берет, оборачивается, тут же в объятиях успокаивающих оказывается и шепотом «прости» выскабливает.       Как будто ему дофига просто, дура! — Все хорошо, — шепчет так же тихо. — Я рядом. Всегда. Поедем домой? — Давай еще посидим, — улыбается неловко в ответ на встревоженный взгляд. — Я есть захотела.       Елисей фыркает, целует крепко-крепко и ведет к столу. — Все хорошо, Вась.       Они напротив Макара с Валей садятся, Ярослава улыбается смущенно: простите-извините, это все токсикоз и тянется к бокалу.       Макар громко выдыхает, взглядом по присутствующим бегает и глаза закатывает. Будто сам от себя такого не ожидал, но: — Сапрыкина, сок томатный будешь? Полезно…       Она кивает заторможенно, на Валю недоумевающе косится и неуверенно улыбается. — Кстати про Сапрыкину, — буднично заводит беседу Королев-старший, подавая стакан. — У моего внука не будет другой фамилии. Кому мне фирму передавать… этот же у нас самостоятельный, — на Елисея взгляд насмешливый летит. — А если внучка? — поддерживает контакт Валечка. — Еще лучше! Не успеет родиться, так опять фамилию менять! — А ты в завещании укажи, чтобы замуж только со своей, — хмыкает Елисей. — У тебя сдвиг или вспыхнувшая гордость за род? — У меня, в первую очередь, мозги, — нравоучительно продолжает Макар, даже палец вверх поднимает, чтобы все поняли страдания юного Вертера. — И связи. И вообще, чем больше Королевых, тем лучше.       И на нее опять так многозначительно смотрит, только посыл свой меняет. Не «уйди, дура, от ребенка моего», а «не разбивай сердце сыну».       Ярослава хмурится, последний рубеж обороны теряя. Раньше у них хоть причины не любить это все одинаковыми были — ради счастья Елисея, — а теперь? — Что это значит? — Ясь, — Королевич ее пальцы дрожащие поглаживать начинает и улыбается светло. — Это батя так на брак намекает, но ничего не будет. — Ааа… — Ну, если я тебе сейчас предложение сделаю, ты ж сбежишь, — улыбка в усмешку трансформируется, и этот негодяй подмигивает. — Поэтому свадьба только после рождения ребенка. Чтобы ты не сомневалась. И ешь уже, пожалуйста, тебе нельзя голодать. — Разжирею и буду колобком, — угрожает Ярослава, чтобы на всякий случай. Не в мимими же переходить, хотя сердце кульбит сделало и замерло в ожидании чудо. Вот оно — чудо ее, к нему ее вселенная все годы вела? — Самым любимым и красивым колобком на свете, — не теряется чудо.       Макар с ней взглядом пересекается и плечами пожимает: я бессилен, тут только психбольница, но не сына же туда отправлять. И вообще, мать, сиди и жри, нечего свой характер показывать, мы теперь за тебя в ответе. *** «Елисей! Яся рожает, мы в больнице»       Он подскакивает мгновенно, а потом охреневшим взглядом в удивленные напротив смотрит и силится что-то сказать. — Королев, у вас вопрос какой-то возник? — лектор руками разводит, показывая, что молодой человек слишком странно себя ведет. — Ага, — он для верности три раза кивает. — У меня жена рожает, я сейчас к ней рвану, не ставьте пропуск.       И мгновенно скидывая вещи в рюкзак, вылетает из аудитории. — Королев женат??? — Он с бывшей училкой спал, — раздается шепот в ответ. — Одноклассник с параллельного потока рассказал. Теперь и ребенка заделал. — Охереть.       Королев и сам охеревает, на пару минут у входа в больницу замирая. Руки в кулаки пару раз сжимает-расжимает и боится.       Боится не справиться, боится плохим себя показать, боится за Ясю, за папу, за Ваську, за младенца этого… который роднее всех на свете априори станет. Но у него на отметке боится, полностью перекрывая и ее, и остальные чувства, уже давно яркое «люблю» мерцает.       И он залетает в здание, тут же рядом с отцом и Валечкой оказываясь. И Сапрыкиным, неподалеку примостившимся. — Что? — С ней Наташа, не переживай так, — Валя таблетки и воду достает, мгновенно протягивает: — Выпей, тебе на пару часов хватит.       Елисей безропотно три сразу в себя закидывает, морщится и волосы ерошит. — Почему так долго? — Ваську восемь часов рожала, — раздается из угла, и Сапрыкин ладонью машет, типа, привет, я тут к ней тоже отношение имею, ты не один.       Королев — что старший, что младший, взглядом неприязненным его одаривает и перестают внимание обращать. — Это нормально, Елисей, все будет хорошо, — Валя руку на плечо кладет и трясет для надежности. — Она так матюгалась, что больше никогда и ни с кем, что точно в норме, — фыркает Макар. — И кастрировать тебя обещала! — Да что, нахер, угодно пусть делает! — взрывается недоотец. У него вообще конкретная злость на себя.       Ребенку, блять, обрадовался! А о ней подумал? Терпеть то все эти муки не ему. — Эй, прекращай, — отец в глаза заглядывает, за плечи хватает и трясет пару раз для надежности. — Все супер будет, это же Ярослава. Она сильная, она справится.       Сильная. Справится. Фыркнет и дальше пойдет. Да понятно все, бать, только как дождаться то этого «все супер будет», когда ему вот вообще не супер?       А ей и подавно. — Надо было тебя усыпить, — бурчит Макар, к себе в порыве отцовской заботы прижимая. — Влюбленныш, блин!              Валечка по спинам обоих гладит и тяжело вздыхает.       Час пролетел назаметно. Осталось еще пару пережить. ***       Он в палату протискивается, бахилами шуршит и тут же хмурится.       У нее волосы по подушке разметались, взгляд настороженный, дыхание сбитое. Как раненный зверь перед охотником. — Ясь, ты такая красивая, — вырывается у Королева, и он подлетает мигом, лицо зацеловывает и никогда не скажет, чего эти несколько часов стоили. — Слушай, — у Ярославы голос хриплый и сорванный. — Давай, пожалуйста, на одном остановимся… пусть твоему папе кто-нибудь другой внуков рожает, а?       Взглядом беззащитным и усталым на него смотрит, но внутри совсем все по-другому. У нее внутри бабочки и взрыв сверхновой. — А у нас — сын, — поддерживает и подбадривает он, гордо улыбаясь, будто самолично тут корежился. — Если бы ты мне это год назад заявил, — хмыкает Ярослава. — Я бы тебя в психушку сдала. — А что, рожать от бывших учеников не модно? — язвит Королев, тут же запас сарказма в поцелуи переносит и руки переплетает. — Я тебя люблю. — Это хорошо, — она засыпает, успокоенная близостью и теплом. — Потому что это ты будешь три раза за ночь менять пеленки. И стирать. И кормить. И… — И мы в двадцать первом веке, с деньгами, возможностями и связями, и батей, который все с радостью возьмет на себя, — перебивает Елисей, тут же на злобный взгляд натыкается и кивает: — Но все тобой вышеперечисленное, я с радостью возьму на себя. ***       Макар Андреевич опять недоволен, зол и в полной ярости, когда его непреклонно за дверь выставляют. — Охренели совсем? — рычит волком. — Па, — сынок у него, конечно, как-то слишком самостоятельность познал. — Ты — дедушка, вот им и будь. А воспитывать мы будем. — И никаких квартиро-машин, — подсказывает Ярослава. — Сначала — воспитание.       Елисей послушно повторяет. — Да я… — Домой собирался, чтобы там осознать всю неправильность поведения с чужим ребенком, — подсказывает Елисей, рукой машет и дверь захлопывает.       У Ярославы сына отбирает, пальцем грозит: — Слушай, малой, он даже меня так не баловал. — То есть, это ты такой — не избалованный вырос? — удивляется Сапрыкина-которая-Королевой-пока-еще-быть-не-согласилась. — Боюсь представить…       Королев-который-все-равно-своего-добьется глаза закатывает и идет кормить, купать, переодевать и всё прочее, потому что обещал. Обещания любимым женщинам просто так не даются.