Мелодии и слова через миры

Она ставит стакан на стол. Он не удивляется отсутствию звука: это всегда получалось само собой. Они помнили, с каким миром на мгновение сошлись. Тот мир был мечтой: наличие слуха, уменьшение страданий любимых путём их перерождения. Даже они там были лучше. Они не были богами, нет. Но они помнили всё, прямо как они здесь. Там она слышала окружающих и говорила с ними при помощи языка жестов и блокнота. Здесь она читала мысли, игнорируя боль в голове, или пыталась читать по губам. Там он играл в спорт под названием экси и работал над созданием собственного мира в мире - чистого Царства Ночи, не уничтожающего всё вокруг. Здесь он тосковал по любимой и работал с сестрой. Они даже любили по-разному: отдавая себя ради улыбок любимых и отбирая у них всё ради мимолётных взглядов. Неужели они были неправы? Боги не знали, но очень хотели бы стать такими, как другие они. Между прочим, никто ведь не знает, что Смерть инвалид? Жизнь улыбается пойманному взгляду, выглядя немного грустным, в то время как сестра печальна всегда. Определённо, это стоит исправить. Смерть следует за братом, постоянно держа его в поле зрения. Жизнь улыбается, старается держаться прямо. Боги смотрят на них с удивлением - изгнание дуалов было логичным, они замучили Память и Покой. Глаза одной мертвы, а глаза другого живы, тем самым подчёркивая их статус. Собраться со всеми, в своих телах, нося на шее оковы? На это способны лишь древнейшие. Так же, как и угрожать тем, кого вроде бы любят. Это вообще странно: Вера приветственно склоняет голову, её белоснежные волосы не достают до плеч. Скорбь хмурится, но не одёргивает возлюбленную: скорее, опасается за тех, кто на самом деле чувствителен, это читается в его узких глазах. Власть отворачивается к Войне, явно выказывая своё недовольство, отбрасывает золотые кудри, улыбаясь спокойному взгляду серых глаз супруга. Память щурит карие глаза в напряжении, а Покой сжимает оружие, испуганно глядя на падающие меч и кинжал. Любовь и Верность молчат, как и все здесь, но не демонстрируют принадлежность ни к одной из сторон. Смерть осторожно и как-то испуганно выглядывает из-за плеча Жизни. Им не быть обычными, они это усвоили слишком давно. Вероятно, Прощение пыталась покраситься в блондинку, но её кудри всё ещё черны. Кажется, Доверие чувствует себя обманутым, но держит жену за руку, на тёмной коже немало новых шрамов. Упорство бросает презрительный взгляд зелёных глаз, в то время как в голубых глазах сидящего рядом Истины лишь нежность. Смерть одета в белое, на ней только простое платье, больше похожее на рубаху. Она выходит на улицу, словно её позвали. Жизнь одет в чёрное, но он поднимает руки, искажая пространство. Теперь все следят за босой девушкой, идущей к месту аварии, где от детского тела почти ничего не осталось. Она мягко улыбается малышу, приветствуя его. Ребёнок напуган, потому плачет на её руках. Что-то внутри твердит, что он умер очень уж невовремя для неё, но Смерть приходит сразу. Она могла бы остаться, и для мальчика всё равно не прошло бы и доли секунды, но она не способна на подобную жестокость. Тихая, девушка смотрит на маленького покойника. Это не её выбор, не её вина, но это подарок от её брата. Все они являются подарками, с которыми она может говорить без боли. Истинное имя Покоя - Забвение. Смерть знает, что сама также зовётся Свободой. Ребёнок рассказывает о укатившемся мяче, идя за её качающейся косой, почему-то освещающей путь. Она спрашивает его о семье, друзьях, любимых вещах - обо всём, что есть в нём. Она хочет быть обычным подростком, но Смерть не может быть столь невинной. Ребёнок, лишь локтем зацепив её любимого, идёт дальше. Туда, где нет ничего. Особенно плохого. Смерть знает, что хотела бы проводить в своём доме целые дни, чтобы мир был далёк от неё. Она подходит к брату. - Мы тут поняли, что вам кое-что может быть неизвестно. Поднимите руки... - Жизнь держит голову так, чтобы губы были чётко видны неслышащей. - Поднимите руки, если знаете правила разговора со Смертью. - "Они не знают, да?" - действительно, руки не подняты вообще. Двойняшки влились в организованную преступность, как и все здесь, так что она мысленно фыркает, сдерживая слёзы. - "Ты любишь тренировки с Рассветным Кругом? Поппи обещала поиграть, но Джеймс Расмуссен идёт к ней в придачу, как духовный супруг, а к нему присоединится кузен, Эш Редферн. Джон Квин теперь зовёт себя Роландом, но почти не изменился, ему все ещё ничего не известно о богах, несмотря на бесконечное поклонение, но Ракель Джордан - Кошка - и её брат будут с ним. Хана не будет участвовать, но Тьор будет с нами. Скорее всего, Келлер и её супруг тоже придут. Правда же, они такие хорошие и понимают меня." Она сидит на стуле, раскачивая ногами. Огненные пряди собраны в косу, а абсолютно чёрные глаза неотрывно следят за братом. Если напрячь воображение, её слова кажутся вежливо-спокойными. Он лишь проводит рукой по цепочке, чуть сжимая в пальцах белую лилию. Они научились сражаться любым оружием ещё с тех времён, когда язык состоял из звукоподражаний. Они были моряками, ковбоями, врачами - кем угодно, но она часто оказывалась жрицей. Они не могут проиграть. Он поправляет красновато-рыжие пряди, собранные в низкий хвост, чтобы не лезли в голубые глаза, и чуть сдвигает ножны. Улыбка преображает лицо его дуала. Всегда вместе. Она давно научилась читать по губам: глухонемым никогда не было просто. Поэтому его согласие вызывает у богини улыбку. Бог лишь усмехается, надеясь, что те двое снова придут. Жизнь зевает, Смерть недоуменно смотрит на движение губ, прежде чем мысленно горько посмеяться над собой. Вечная служительница богов всегда была сильнейшей из них. Но брату нужна Память, как ей нужен Покой. И они не хотели бы причинять им боль. - Что это? Жизнь улыбается. Смерть внимательно следит за тем, как движутся губы Покоя. Затем говорит Память, и это приходится слышать прямо в мыслях. Чёрные глаза не блестят, зияя на белоснежной коже провалами вечной пустоты. - Зачем ты машешь руками? - Я хотел бы крови и шоколадного торта, и чтобы всё это было притворством... Смерть не слышит. Вообще ни звука. Физически не может, как и говорить. Я, Жизнь, свидетельствую. Моя сестра общается, читая слова по губам или мысли, но во втором случае мучается от головной боли. Просто решили, что вы можете не знать. Хотелось бы ошибиться. Она сидит в пустом баре - это её личное пространство, куда приходят сами. Теперь они с братом снова являются частью группы, но работа бесконечна. Здесь не только взрослые - она уже не может водить кого-то, не теперь, когда её наверняка презирают. Да это почти и не бар, скорее странная гостиница. Смерть улыбается гостям - каждый, каждый останавливается и садится, чтобы рассказать ей свою жизнь. На ней белое одеяние жрицы, и выглядит она лет на шестнадцать, когда поджигает Библию, не говоря об этом ни слова, но спрашивая о том, какого цвета всё-таки был тот вкусный шарик мороженого? Она похожа на самоубийцу - за века до уже добровольной изоляции она прожила немало жизней с братом, а теперь следы были на теле. Полоса на шее от петли, шрамы от порезов на руках... След становился виднее, когда встречался умерший от того же человек. Дети любили её и послушно шли, глядя на качающуюся косу, горящую настоящим пламенем, и послушно же подходили к Покою. Она не смотрела на богов, кроме брата. Только на людей: они были душами, они говорили душами, они говорили с ней, это было слышно. Они были как она. Не нужно было слышать или использовать голос, чтобы говорить. Будь они слепы, всё равно видели пламя волос, тьму глаз и белизну кожи. Будь они немы, они говорили. Будь они глухи, они слышали её слова, мысли, звуки посуды и мебели. Смерть принимала все подарки брата. Она улыбается, но вздрагивает, когда понимает, что в баре собрались боги. Они выглядят виноватыми, а не мёртвыми - след от петли на её шее наливается кровью, видны следы от волокон. Она прячется за Жизнь. Стоп, язык жестов? - "Здравствуй. Можешь поговорить с нами?" Она отвечает Памяти утвердительно, и та улыбается, продолжая речь. Медленно, но жесты чисты и правильны. - "Можно узнать, почему вы с братом так себя вели?" - "Как?" - Смерть не понимает. - "То, после чего вас выгнали. Вы не должны были считаться богами, но так как вы древнейшие, это было невозможно." Она не уверена, что понимает, но брат соглашается с ней. Они говорят в мыслях, как это часто делает Вера. Одна из причин, по которой она всегда была рядом с ними. Они держатся за руки, погружая богов в своё мировосприятие, в переломный момент. Тогда годы уже были прожиты впустую, а юность растрачена. Это был день, когда гибель стала понятием воскрешения. Смерть или Коур, как её сейчас звали люди, хотела быть чистой, вернуть первозданную чистоту. Жизнь, который использовал имя Ноур, хотел для неё того же. Наверное, это было странно: плачущая девушка обнимает свой живот, сидя на коленях парня, а тот не обращает внимания на идущую кровь и ничего не говорит, лишь гладит её по волосам. Не обещает ничего, просто молчит и обнимает. Она хочет вернуть невинность, хочет... Пить, пока её не стошнит. Крови, кишок и сливочного бисквита, от которого её всё равно стошнит. Она хочет безопасности. Хочет, чтобы Покой просто смотрел на неё. Брат хочет того же от Памяти, верно? Нормальные подростки в этом возрасте сражаются за титул королевы бала. Здоровье и тишина переводятся как милая ложь. Инвалидность и изоляция - вот горькая правда. Боги плачут и... Извиняются? Объясняют, почему посчитали их поступки неправильными. Но они лишь хотели обезопасить! Не сковывать при этом? Как? Только верните Атлантиду, там дом...