***
С утра солнце растекалось по кухне, разливалось к полудню в коридор, а потом медленно переползало в большую и маленькую комнаты. Мебель нервно скрипела от любого прикосновения, но разваливаться не спешила. Обои, слегка вылинявшие, все еще крепко держались за стены. Огромные рамы, обещавшие дикие сквозняки осенью, с лязганьем впускали вечерами прохладный воздух. Дом был тихим, разомлевшим, соседей вообще не было слышно, да и на лестнице Дима ни с кем не пересекался. Тишина тут была какой-то особой, глубокой, не тишиной пустого пространства. Дом был наполнен до краев этой ждущей тишиной, как колодец наполнен после дождя водой. Сначала Диму это немного нервировало, но потом он привык. Он привык выжидать, привык наблюдать, даже сидеть в засаде был приучен, а потому чувствовал с этой тишиной некое родство. Она казалась ему знакомой. К новой квартире он сам приспособился как-то рывком. То все шкребло и дергало, все было не так, а то, вдруг, разом все вдруг встало на свои места. Стало так, как и должно было быть. Камушек, брошенный в колодец, наконец-то упал на дно и стал покрываться илом. Вода из труб шла иногда ржавая и почему-то всегда слишком горячая, как бы Дима не пытался выкрутить колонку, после душа он всегда чувствовал себя полувареным. Зеркало вечно запотевало. Дима раздраженно смазал влагу со стекла. Капала вода, словно отбивая чей-то пульс. Лампочка нервно зудела электричеством. Было так пронзительно тихо, что Диме показалось, как он слышит, нет, скорее чувствует кожей чье-то размеренное дыхание. Он обернулся. И именно в этот момент резко погас свет. Пока Дима с матами вытерся, нашел на ощупь очки и какую-никакую одежду — квартира была темной и стылой, как омут — и выбрался на лестничную клетку к счетчику, кто-то его уже опередил. На лестнице копалось нечто клубящееся, пятнистое и черное даже по сравнению с окружающей темнотой. Дима судорожно направил фонарик, чуть по привычке не выкрикнув: - Стоять, милиция! Луч выхватил высокую долговязую фигуру в очень темной одежде. Пятнами оказались забитые рукава, а щупальцем — гаечный ключ. В другой руке у субъекта были зажаты ключи, а в зубах — отвертка. - Хршо, шхо хкто-то уышел, - пробурчал сквозь отвертку парень. - Пошвестишь? «Посветишь», - рашифровал Дима и занялся именно этим. Парень открыл щиток, ткнул куда-то в сгусток проводов отверткой, лязгнуло, щелкнуло, заискрило, и свет медленно, неохотно зажегся. - Ну что ты с этим будешь делать, полгода с капитального ремонта прошло, и снова все сыпется, - субъект переложил отвертку в другую руку, зажал подбородком ключ и протянул Диме ладонь. - Валентин. Сосед. - Дмитрий, - неуверенно пожал руку Дима. Ладонь была твердая, горячая и словно слегка дернула током. - Оно тут часто такое? - Им захотелось поменять щитки, - Валентин закатил глаза. - А я говорил, что проводка-то все равно старая, но что уж там... Но сейчас все должно без проблем заработать. - Ааа, - Дима помолчал. - Я тогда пойду. Проверю холодильник. Приятно было познакомиться, Валентин! - Лучше Валя. На «ты». - Тогда на «ты» и Дима. Снова повисло неловкое молчание, но потом в Дмитрии проснулись ищеичьи инстинкты. - Валя, а ты мне телефон не оставишь на всякий пожарный, ну мало ли что, раз мы соседи. Дай в телефон запишу. Итак, Валя... - он хотел записать «сосед», но Валентин хмыкнул: - Калигари. Валя Калигари, так точно не забудешь. - Калигари — это как доктор?.. - неуместно сумничал Дима. - Валя-Калигари моргнул на него пару раз. - Да, как доктор Калигари, - и он зловеще позвенел ключами. - Ну, до встречи, Дима! <p align="center"> ***</p> Встречи пришлось ждать недолго. Раньше Дима мало кого встречал. Он почти не мог припомнить, чтобы видел кого-то из соседей, ну часто. Тем более соседа из квартиры напротив. Но теперь он постоянно натыкался на Валентина — то на выходе из парадной, то у почтовых ящиков, то разминался с ним на лестничном пролете. И естественно, как воспитанный человек, не забывал поздороваться и спросить что-то вежливо-нейтральное. Не сказать, что они с Валей-Калигари стали друзьями, скорее, знакомыми, переходящими в дальних приятелей, но приятно было натыкаться дома — Дима быстро стал называть свою съемную квартиру домом — на знакомое лицо. Это был знак, что он обживался. Валя-Калигари стал такой же неотъемлемой частью ландшафта, как массивная входная дверь, неровные перила или широкие подоконники. Диме Валентин напоминал полудикого кота, особенно когда Дубин застал его сидящим на этом самом подоконнике и щурящимся на облака. Только-только прошел дождь, и капли, срывающиеся с крыши, отбивали свое «тап-тап-тап». Причудливая и слабая Валентинова тень то появлялась то исчезала в тусклом свете. Она все время меняла форму, словно вела какое-то отдельное существование. Тап-тап-тап, - звучало по окну, и казалось, Валентин дышал в такт этим звукам. Прерывать его не хотелось, но пройти мимо, ничего не сказав, было бы грубо. Дима мучительно замер. Валя обернулся, его прозрачные глаза сначала, казалось, не могли его узнать, но потом он улыбнулся: - Дима, сколько лет!.. Ты рановато с работы.. Что было правдой. Обычно Дима возвращался далеко затемно. Но сегодня у него был выходной, так что он даже в разумное время успел. Потому что Игорь Гром не признавал выходные. В понимании Игоря — отдыхом от дела может быть только другое дело. Но сегодня Дима сумел отбиться (во многом потому что Юля этому поспособствовала). Это в несколько ином ключе он и изложил Калигари. - Любимое дело — это важно. Я тоже иногда со своего волонтерства поздно возвращаюсь, - Валя потянулся и выронил из кармана пачку сигарет. - Я не курю тут, - смутился он. - То есть в подъезде. Ладно, на крыше иногда, но там просто красиво и... - Тут есть выход на крышу? - заинтересовался Дима, которому всегда хотелось присмотреть новое место под этюды. - Есть... неофициальный, - Калигари задумчиво заизучал потолок, потом мотнул головой, - хочешь?.. После дождя город раскинулся вымытым и вычищенным, блестящим и свежим, крыши темнели, на сколько хватало взора. - Как грибы после дождя, - неожиданно даже сам для себя сказал Дима. - Что? - Валентин посмотрел на него с некоторым ошарашенным подозрением. - В смысле, как будто после дождя домов больше стало, - замялся Дубин, - словно они как грибы вылезли. Вдруг после каждого дождя их становится больше, а мы и не замечаем?.. - Ага, а Петр Первый специально выбрал это болото для большой городской грибницы, - улыбнулся ему Валя. Дима глупо хихикнул, ему всегда нравились люди, которые могут гнать пургу с чужой подначки. - Этот город растет на нас, - сказал он. - Вокруг нас, - уточнил Калигари, - пока еще вокруг нас. В эту ночь Диме приснился странный сон. Он шел по густому лесу, продираясь сквозь ветви и кусты. Лес был темным и молчаливым, и стволы вокруг сжимались как стены, и не было там ни окна, ни просвета, только толстая крона листьев, по которым стучал дождь. Лес был живым и дышащим. Узловатые корни покрывали почти всю землю. Лес давил и давил, и Диме было страшно и душно, и он тщетно тыкался в поисках тропинки, но никак не мог ее найти. Спотыкаясь, почти в отчаянии, он брел и брел, пока, наконец, его взгляд не зацепил какой-то далекий огонек. Дима бросился к нему... и пришел в себя в своем же собственном коридорчике, почти что у входной двери. Он ошалело моргал, уставившись на свет, который лился из дверного глазка. Дима никогда раньше во сне не ходил, куда он вообще собрался? Сон размылся, но оставил неприятное послевкусие на языке — проросшее семечко на грани разума. Дима никогда не боялся кошмаров, но... Он потряс головой. За окном шумел дождь. <p align="center">***</p> Дима Дубин человеком был несуеверным, поэтому решил, что просто перенапрягся на работе — выдержкой он с Игорем, который мог спать в любом месте и в любой позе, а потом скакать бодрячком, еще не сравнился. Устал, вот организм и решил устроить Диме взбучку. А что во сне дошел до двери — так сомнамбулы еще и не такое делают. Вон, говорят, ходят даже по коньку крыши. Тем более, что после этого ему еще долго не снилось ничего подозрительного. Наоборот, Дима спал крепко и сладко и жизнью был очень доволен, потому что с Валентином они как-то сдружились, и теперь Диме было кому поныть после работы и с кем попить крепкий, почти черный чай. Валя был прямолинейный, но в нем не было злости или особой язвительности, правду он говорил в глаза, но не потому что хотел этой правдой обидеть, а потому что хотел так человеку помочь. А Дима очень ценил в людях правдивость и честность. А еще в Валентине было схожее с Диминым желанием помогать людям. Калигари частенько работал в приюте, помогал бездомным, собирал посылки для малоимущих. И не было такого человека, который, обратившись к Вале-Калигари за помощью, без нее бы остался. Но при этом Валентин всегда был скромным, говорил про свои заслуги редко и неохотно, и только после нескольких месяцев общения Дима смог собрать всю картинку у себя в голове. Валентин любил крепкий кофе и черный чай, слушать техно и металл, любил странные ночные клубы и бьющие в уши басы. Диме такое было совершенно чуждо, но тем больше Валентин чаровал его, как неизведанная непонятная территория. Поэтому когда Игорь железной хваткой вцепился в дело о новом наркотике, который стали распространять через клубы, Дима решил воспользоваться Валентиновой осведомленностью. - Я могу пойти по клубам под прикрытием. Выследить, где они конкретно его сбывают. - Ты? Тебе даже пиво без паспорта не продают, какое там наркоту?! - быканул Игорь. - Я сам... - Ага, - хмыкнул Дима, который уже давно напрочь перестал Игоря бояться или беспрекословно слушаться, - а тебя под любым прикрытием и так узнают. Твое лицо после репортажа Пчелкиной про Чумного доктора на всех каналах было. - Игорь смущенно заворчал. Ему все еще было неловко от чужого внимания, что он с мастерским умением скрывал. - Я сначала Бустера спрошу, он, конечно, сам не барыжит... я надеюсь. Надо узнать подробности. Наркотик был, как ни странно, не прорывом чьей-то подпольной химпромышленности, а вполне себе псилоцибиновыми грибами. Какой-то вид, благополучно завезенный и тщательно разводимый. Диме выпала возможность пообщаться с парочкой сильно угашенных личностей, и они произвели на него гнетущее впечатление — один все повторял с безумным видом, что всякая плоть — трава, цитируя то ли Саймака, то ли еще кого, а второй утверждал, что в венах у него не катетеры, а побеги, которые скоро в него прорастут. Игорь вообще-то наркотиками не занимался, но Дима сомневался, что он кому-то сможет такое кричащее дело отдать. Наверняка опять попытается сам все разрыть, а потом покаянно притащить Прокопенычу. Дима был не против. В клуб его собирали всем миром, Бустер препирался с Юлей и Игорем насчет того, как должен выглядеть неприметный посетитель ночного клуба. У всех троих было свое об этом представление, поэтому Диме казалось, что он переоделся уже раз пятьсот. Спас его, опять же, Валентин, который сказал, что в клуб ходят нормальные люди, а потому чем нормальнее Дима будет выглядеть, тем лучше. Дима остался в джинсах и белой майке и был Калигари очень даже благодарен. Внутри била музыка, прокатывалась через тело, свет мелькал слепящими всполохами. Калигари плыл через толпу как черно-белый хищник, касатка или еще кто. Он был своим в этой стихии, а вот Дима нервно пробирался за ним. - Смотри, - Валя дернул подбородком, - вон те точно под чем-то, но сомневаюсь, что под грибами. Для Димы было загадкой, как Валентин различает виды торчков, видно, дело было в насмотренности, но Калигари, неуловимо рассекая хвостиком-плавником пучину толпы, быстро нашел тех, кто пытался толкнуть то, что Диме и было надо. Дальше все было по запланированному сценарию по статье 228. Дима, сыграв свою роль подсадной утки, печально стоял у дверей клуба и жалел, что не курит, пока внутри Игорь шерстил толпу. Может, им повезет, и они выйдут на поставщиков, потому что дилеры испугаются и сдадут своих. Может быть. А, может, просто посадят и без того несчастных наркоманов, и концов никаких не найти. Попытаться, конечно, стоило. Но сами организаторы вряд ли попадутся. Или успеют смотаться куда-нибудь подальше. - Чего грустишь? - спросил подошедший Валентин. - Все равно мы ловим, по сути, либо таких же пострадавших, либо мелких шестерок. Сколько еще людей отравится этой гадостью?.. Валя покачал головой: - Может и так, а может, и нет. Может, сегодня кто-то не купит дозу и его переломает, может, кто-то не попробует эти грибочки и не упадет еще ниже. Надо верить, что наши усилия чего-то стоят. - А, может, наоборот, они изготовят новую партию. Валентин посмотрел на него, странно, пронзительно, потом улыбнулся: - Не знал, что Игорь Гром так негативно на тебя действует. Прямо его цитируешь. Пойдем. И он схватил Диму за запястье и потащил в ночной город. Дима мог бы вырваться, но, если честно, ему не хотелось. После ночного клуба город казался тихим и темным, город казался лесом за забором дачного участка. И Дима, одержимый чисто подростковым ребячеством, когда ночью вылезаешь из окна домика, чтобы прошвырнуться с друзьями в какое-то нехоженное место и развести там костер, радостно ринулся в городские дебри. Они с Валей ходили, и ходили, и вытерли все парапеты и перила вдоль каналов, и даже напоролись на каких-то подозрительных личностей, и им пришлось убегать, потому что Дима попытался воззвать к их гражданской позиции. Валя легко бежал закоулками, дома словно расступались перед ними, фонари, казалось, шевелились в неверном свете, арки казались проходами в живых изгородях, Дима старался поспевать за ним. Город был темный, живой и страшный, но Дмитрий Дубин почему-то задыхался не от страха, а от счастья. Валя остановился, долго смотрел, как Дима пытается отдышаться — что было весьма сложно сделать, когда хихикаешь — а потом взял и поцеловал его. Легонько, мазнув губами по губам, но все равно несколько неожиданно. От неожиданности Дима перестал и смеяться, и задыхаться. - Ой, - сказал он. - И-и-и-звини, - Калигари неловко отступил назад, - я не хотел так... В смысле, надо было спросить, и... я просто... - Ты меня уколол! Уколол своим пирсингом! - возмутился Дима. - Я не буду с тобой целоваться, если ты будешь колоться! - Я могу его снять! - быстро сказал Валентин. Потом он немного замялся: - Но если я его сниму, будешь?.. - Дима не удостоил ответом это замечание, у него были дела и поинтереснее. В эту ночь Диме снова приснился странный сон. Ему снилось, что он снова идет по лесу, по живому темному лесу, и где-то там плачет ребенок. И Дима все шел, и шел по лесу, а лес... Лес спутывал дорогу, бил в лицо листьями и ветками. Но Дима все-таки вышел. Он не понял, куда, понял только, что плач стал ближе, а Дима уже идет по изрытым корнями ступенькам куда-то вниз, куда ведет его плач. Подвал. Ребенок плакал где-то в подвале, где-то под землей, и... Все залил яркий невыносимый свет. - Дима? Ты что здесь делаешь? - Диму выдернуло из сна, и он понял, что вышел из квартиры на лестницу, и в одной майке и трусах куда-то собрался по пролету. Валя обеспокоенно светил телефоном ему в лицо. Дима ошалело протер глаза. По квартире ходить — это еще ладно, но выйти за дверь?.. Это уже было опасно. - Я ходил во сне, - неловко признался он Калигари. - Я спал. Валентин обеспокоенно сдвинул брови. - Ничего себе! И частенько у тебя такое бывает? - Второй раз, - помялся Дима, - в первый я у двери затормозил. Валя поджал губы: - Пойдем ко мне. Чаю выпьешь, поговорим. Переночуешь у меня, я прослежу, чтобы ты не ушел никуда. Стоять в трусах на площадке и правда было зябко, но Дима все равно замер. - Я без намека, если что, - опомнился Валентин. - Просто переночуешь. А то я волноваться буду. Если учесть, что расстались они часа три-четыре назад, и довольно страстно, Диму сложно было винить, что мысли его пошли не в том направлении. Но он покорно согласился на чай и свободный диван, правда, все равно прихватив из квартиры штаны и тапочки. Кухня у Вали была уютная, чай крепким, и Дима немного отошел от кошмара. Он не уверен был, можно ли считать этот сон кошмаром и что его вызвало, но все равно спросил у Валентина: - Слушай, ты не знаешь, в доме у кого-нибудь маленький ребенок есть? - Ребенок? - удивился Калигари. - Я во сне слышал чей-то плач. Откуда-то снизу. То есть думаю, что слышал, поэтому и вышел сомнамбулой из квартиры. Валентин задумался, даже не столь обеспокоенно, сколько грустно. Покачал головой: - Насколько я знаю, нет. Но, может, кто-то новый въехал, я еще не видел... - Чтобы ты чего-то или кого-то в этом доме не знал... - вышло скорее игриво, но Дима и рассчитывал на такой эффект. Калигари смотрел на него, сквозь него, своими голубыми глазами, и тени плыли по его лицу. Он улыбнулся, но словно какой-то одному известной шутке. - И правда. Об этом доме я знаю все. Дима спал до обеда, очень мирно, ему совершенно ничего не снилось, и проснулся он на том же диване и под тем же пледом, с которыми и ложился спать. Что уже было хорошо.***
Дима был влюблен, а это придает легкость бытию. Тем более, Валентин был буквально всегда под рукой, и можно было украдкой, перебежками пересечь лестничную площадку, нажать коротко крикливый звонок, дождаться чужой быстрой улыбки и стремительно захлопнуть за собой дверь. С Калигари было просто, невообразимо просто, Дима и не знал, что так бывает — Валя говорил обо всем прямо: что нравится и не нравится, любил свою семью, старался делать мир лучше. Он знал сотни незнакомых Диме групп, и разбирался в совершенно далеких от Димы вещах, и это только добавляло ему очарования. Он был цельный, очень цельный, а это-то всегда и привлекало Диму в людях. Пока это были еще не отношения, не роман, а просто что-то между прогулками, чаем и поцелуями, но тем трепетнее Дима это что-то оберегал. У него были и до этого свидания, и даже какие-то очень подростковые отношения с девушкой, еще в Академии, но с Валей хотелось нацелиться на нечто серьезное. А потому Дима не торопил события, а радостно порхал и после работы, и на работе, и даже Гром периодически закатывал глаза на его слишком радостный вид. Дима был влюблен и по-влюбленному одновременно и уверен во всем, и не уверен ни в чем. Ему хотелось рассказать Валентину все и сразу, показать всего себя и в то же время он боялся этого, ему хотелось опрокинуть на Калигари свою любовь, как ведро с водой, и в то же время делиться отчаянно не хотелось. Валентин весь был — как шкатулка с секретами, как головоломка, при всей своей прямоте он не был болтлив, не имел привычки вываливать на окружающих свою доброту. Дима несся помогать всем просящим, Валя же делился помощью кратко и по делу. Он вроде бы ничего не скрывал, был прост и прям, и все же была в нем — при всем его гуманизме и любви к людям — какая-то отстраненность. Он словно всегда был чуть в стороне, всегда чуть на периферии, он словно всегда был погружен в себя, далеко и глубоко. С ним было просто и одновременно от того, что с ним было так легко, было так больно, когда он уходил куда-то туда, куда Диме не было ходу. Иногда Диме казалось, что Калигари он понимает до самого последнего завитка на его татуировках, а иногда — что он не понимает этого человека совсем. Дима думал, что это от его же собственной неловкости и неопытности, что он попросту еще не знает, какими должны быть близкие отношения между людьми. Но порой он смотрел на закрытое далекое лицо Валентина, и ему становилось закостенело в собственной любви. Поэтому он смаковал каждую мелочь, случавшуюся между ними, и боялся торопить события. Спросить совета было не у кого — Верин энтузиазм бы его просто смел, а обсуждения любовных дел с Игорем Дима даже представлять себе не хотел. Дима поднимался по лестнице и говорил мысленно сам с собой, спрашивал и отвечал, крутил варианты, когда его из этого состояния вывели самым неприглядным способом. - Он уже в тебя пророс! - раздался сзади вопль, и Диму что-то швырнуло вперед, в ступеньки. Очки, естественно, слетели и жалобно хрустнули. Диму попытались схватить и куда-то потащить, но он инстинктивно вцепился руками в перила. Голос был знакомый, голос повторял что-то несуразное. Дима не видел ни черта. Его ударили по рукам, один раз, второй, боль залила тело, ступеньки врезались в бок. Он отпустил перила, прикрыл голову и сжался. Кто-то дико закричал. Дима оторвал руки от головы — мир вокруг плавился, ступеньки ходили под ним ходуном, как живые, перила изогнулись как лианы и схватили какие-то две размытые фигуры. Их отбросило на площадку, гранитные плиты которой хлюпали и проминались как болото. Наверху пролета кто-то стоял, Дима был почти уверен, что это Валентин, но фигура дробилась и рябилась, перетекала и сливалась с плитами и ступеньками. Границы размылись. Раздался еще один крик, а потом все закончилось. Валя бросился к нему. Дима с трудом встал. - Они живы? - хрипло спросил он. И проковылял к лежащим на площадке телам проверить. Нападавшие были живы. Без очков Дима видел плохо, но, приглядевшись, понял, что это те наркоманы, которых он тогда допрашивал. Наверное, они были под чем-то. Но вроде дышали ровно. Наверное, Дима тоже был под чем-то. - Надо вызвать...им. Милицию и скорую. Всех, - вяло махнул он рукой. - Дима, - тихо прошелестел Калигари, - ты в порядке? Дима покачал головой. - Тебе самому надо в травмпункт. Дима снова покачал головой. Ребра болели, и, кажется, из носа текла кровь. И очки было очень жалко. Но тело его было относительно в порядке, чего не скажешь о голове. Ему было сложно уложить то, что произошло, как будто он пытался запихнуть кубик в круглое отверстие. Был один плюс с том, чтобы быть напарником Игоря Грома — он примчался сразу и на всех нагавкал (включая Диму), а потому никто не удивился двум торчкам в отключке. Напали в невменяемом состоянии, Дима и Валентин отбились, все остались живы, что тут еще сказать? Появление Игоря решало почти все проблемы, кроме той — что все это значило и что за жуть происходила с домом. Дима задвинул эти мысли в долгий ящик и принялся решать проблемы насущные, первой из которых был поиск запасной пары очков. Валентин все это время помалкивал и поддакивал Диме, но когда Гром унесся, злобно пофыркивая, искать виноватых, пришло время задавать неизбежные вопросы. Но Дима молчал, потому что боялся того, что узнает. - Тебе надо обработать синяки, чтобы поскорее прошли, - наконец, сказал Валентин. - У меня гепарин есть. И троксерутин где-то. В Валиной квартире свет горел все так же тепло, чай был как и обычно — крепкий и сладкий, пальцы Валентина, аккуратно мазавшие Димины боевые раны, - теплыми. Смотрел Калигари — как и прежде — с заботой и тревогой. Адреналин в Диминой крови схлынул, и ему стало больно и страшно. - Валя, - тихо спросил он, - ты вообще человек? Валентин тщательно вымыл руки, вытер их и склонился над Димой. Долго смотрел своими прозрачными синими глазами. - А это важно? - спокойно сказал он. Дима смотрел на него в ответ и понял, что нет. Очки Дима боязливо и предусмотрительно положил на столик у кровати, и в полутьме Валентинова фигура снова казалась ему зыбкой, татуировки на Валиных руках двигались, стекались и растекались. Дима прикрыл глаза, в которых рябило, потому что все это было и правда неважно, главное, что он чувствовал тепло другого тела, горячее дыхание, свой собственный поднимающийся жар. Тело, вжимающее его в кровать, было определенно человеческим, а остальное просто не имело значения. Ночью ему снова снился лес, теперь сухой и тревожно шумящий. Листья и ветви перешептывались, словно о чем-то знали. Корни узловатыми ступенями уходили вниз, в подвал. Где-то снова заплакал ребенок. Дима шел, и шел, и шел, и вокруг него все было жарким и живым. Дверь была открыта, стоило только протянуть руку и... Дима дернулся, проснулся в Валиной постели. Нащупал очки. Вокруг была глубокая тихая темнота, поглотившая комнату. Дима медленно встал и поплыл в этой темноте искать Калигари. Валентин сидел на кухне напротив окна. За окном тоже была тьма — ни просвета, ни звездочки, ни фонаря. Глаза Вали сейчас горели призрачным синим светом. Он смотрел пронзительно и страшно и определенно не был человеком. Дима вздохнул. Подошел к Валентину сзади, обнял за плечи и ткнулся носом в макушку. Постоял, наслаждаясь чужим теплом и привычным запахом. - Валя, - беззвучно почти прошептал он, - что у нас в подвале? Валентин на пару секунд вжался в его объятия, потом вздохнул: - Пойдем, я тебе покажу. Дом безмолвствовал, пока они одевались и шлепали по ступенькам. Дом ждал. Это ожидание сгущалось вокруг Димы, ощущалось как предвкушение. Дверь в подвал была прямо как в Димином сне. Валентин поковырял ключом в амбарном замке и дернул на себя. Щелкнул выключателем. С виду все казалось нормальным — непонятного предназначения трубы, вентили, щиты, бетонный пол, - лампы холодного света неприятно жужжали над головой. Но все равно Диму не покидало чувство неправильности. Так смотришь на декорации, зная, что за ними есть закулисье. Валя-Калигари махнул рукой, и перед Димой предстало истинное лицо дома. Пол превратился в нечто мягкое и покрытое слизью, мицелий или что-то в этом роде расползался во все стороны, стены стали какими-то трубчатыми и перепончатыми, а трубы... В них явно что-то текло, хлюпало и капало, переливалось, как в кровеносных сосудах. Дом был живым. Дима почти был уверен, что чувствует его дыхание, этот сложный запутанный организм. И Валентин был его частью — в него самого прорастали гифы, татуировки его переплетались ризоморфами и склероциями, под кожей ходили ризоктонии. Валентин подошел к нему, и Дима инстинктивно отпрянул — теперь он видел, как дом, его части проходят через Валю, как каждое Валентиново движение отдается в доме. Дима посмотрел на свои руки — они все еще были обычными руками, но в них уже тянулись тонкие нити. Он сглотнул. Валентин вздохнул, один жест — и дом снова стал домом, подвал подвалом, а руки Димины покрылись самыми обычными венками. - Пойдем на крышу, - сказал Калигари. На крыше уже светлело, и в облаках проступало раннее солнце, нежное и неуверенное. Валентин закурил. - Валя, - попросил его Дима, - что с тобой произошло? И с домом? Это... опасно? Для тех, кто тут живет? - Нет, они для дома... знаешь, как червяки в мякоти гриба. Он их не замечает. Он...думает свое. Но вот ты... Дима вспомнил нити в своих руках. - Если ты отсюда уедешь — то будет хорошо. Он не сможет в тебя прорасти, если ты будешь далеко. Дима не хотел уезжать. - Но ты вроде в порядке?.. - неуверенно спросил он. - Я был молод и глуп, - буркнул Валентин, закурив. - К нам в шелтер пришла старушка, сказала, что у нее хотят отнять квартиру и ей страшно возвращаться домой. Я много видел тех, кто в деменции или у кого психоз начался. Но... захотел ей помочь. Раз ей никто не верил. Это были... бандиты? Наверное, и так. «Черные» риэлторы. Просто отнять квартиру у человека, которого все считают не в себе. Но тут появился я, и... Он замолчал. И Дима молчал, и они стояли молча, пока Валя не докурил. - Они бросили меня в подвал. Проломили голову, избили и бросили туда умирать. Меня бы там не сразу нашли. Но... этот подвал, этот дом... Знаешь, иногда втыкаешь ветку в землю, а она прорастает? Или забор иногда начинает покрываться веточками и зеленеть? С домами тоже так бывают. Некоторые из них — уже не камень, бетон, кирпич, вот это все — они начали расти. Они ожили. Вернее, проснулись. От спячки. И этот дом врос в меня. А я в него. И поэтому могу жить дальше. Даже существовать какое-то время без него. Конечно, мне приходится сюда все время возвращаться, присматривать, бдить — вдруг он попытается зацепить еще кого? Это... то есть я благодарен, но это не самая лучшая судьба. Он вдруг жалобно посмотрел на Диму, печальными больными глазами: - Он заметил тебя. Но я его понимаю — тебя сложно не заметить. Ты такой чистый, Дима, так ярко светишь. От тебя так тепло. Я обманывал себя, думал, что смогу присмотреть, закрыть тебя от него, и тогда ты не уедешь, а еще побудешь рядом! Но он не хочет тебя отпускать, и я... уезжай отсюда, пожалуйста! Солнце прорывалось сквозь облака. Дул ветер, уже холодный ветер, начинался новый день. - Почему мне снился подвал?.. - спросил Дима. - Ему...холодно. И одиноко. Он вроде как присасывается к тебе, прорастает в сны... - Хочет съесть? - хмыкнул Дима. - Нет, - Валя покачал головой, - просто сначала уйдут твои сны, и будет сниться то, что видит он. Потом тебе захочется все время сюда возвращаться. А потом ты уже не сможешь жить вдали от этого дома. - Я и не хочу жить вдали от него, - ветер слабо трепал Димины волосы. - Тут ты. Калигари вздрогнул: - Ты не знаешь, во что ввязываешься. - Ты мне расскажешь. Познакомишь, так сказать. Уверен, мы договоримся. Дима положил Вале руку на плечо и посмотрел ему прямо в глаза. Валентин вздохнул, но сжатое его лицо чуть расправилось. В лучах утреннего солнца перед ними просыпался город. Город дышал. Город тоже был живым. - «...Здесь будет город-сад...», - процитировал Дима в никуда. Ему было страшно, но только чуть-чуть. Ему казалось, что стоит закрыть глаза, и он почувствует, услышит, далекое и глубокое сердцебиение дома.