Коросты

      Туман гладит влагой кровоточащий нос, густо собирается между пальцев. Небо опускается болезненным грузом на плечи, давит, душит, тяжело плачет у уха. Стоит лишь поднять взгляд от свинцовой лужи, как в горле остро сжимает спазмом — во взгляде Нортона столько горячи и боли, что он понимает — снова забыл. Трава под ногами тихо-тихо шуршит, стоит лишь носком туфли виновато ковырнуть землю. Землю влажную и склизкую после дождя. Он улыбается так же горько, пытается коснуться кончиками пальцев своего глаза, пытается слизнуть текущую по губам кровь. — Снова, да? — спрашивает он тихо хрипящим голосом. Кажется, даже ветер печально смолкает, позволяя услышать каждую нотку печали в чужом ответе. — Нет-нет, — Нортон улыбается. Он так и не научился контролировать свой дрожащий от слёз голос. В уголках его глаз влага, и он старается незаметно её сморгнуть. — Нет, Орфей, всё хорошо.       «Нет, не хорошо» — застревает косточкой в горле, и он может лишь глядеть в глаза Нортона, пытаясь выловить ответ. Что на этот раз? Чем он снова сделал больно?       Может, в очередной раз чуть не задохнулся от приступа?       Может, случайно ковырнул тлеющим окурком свою ладонь?       Может, снова забыл, где лежит перец? — Тебе было бы лучше без меня, — шепчет Орфей. Ох, как бы он хотел отвернуться. Как бы он хотел спрятаться от медного взгляда Нортона, режущего своим весом.       Он знает, что сейчас услышит.       «Не смей так говорить.»       «Прошу, не делай мне больно.»       «Разве ты не можешь понять, как мне тяжело?»       Тяжело... На лице Орфея безмятежная улыбка, на его руках многочисленные шрамы, на его глазу каменные коросты. На лице Нортона — усталость, темень и бремя памяти. Губы кривятся, и Орфей вдруг вспоминает — сейчас Нортон заплачет.       Вот его плечи вздрагивают, вот он опускает голову, и глупая зелёная шапочка падает с его чёрных взлохмаченных волос. Дождь обнимает липнущую тяжёлыми цепями одежду, ласкает мокрую шею.       К сожалению, Орфей не помнит, что делать, когда Нортон плачет. — Ты нужен мне... — тихо, почти неслышно выдыхает Кэмпбелл, задохнувшись слезами. Его лицо бледное, залитое жидким стеклом каждого года неослабевающей хватки. Лицо Орфея — чистый лист.       Он уже решил — исчезнет навсегда, растворится в старых письмах и блёклых чернилах на хрустящей бумаге. Испарится где-то вдалеке и наконец освободит Нортона от сдёртых в кровь ногтей после каждой попытки. Исчезнет из ежедневной рутины, померкнет в памяти, онемеет, и лишь на фотографиях и любовных письмах останутся лепестки вялых остатков личности. Ты, Нортон, забудешь мой голос, мои скрытые гнилыми подтёками глаза, холод мертвеющей застывающей камнем кожи. А я умру, стоит тебе забыть моё последнее слово. Умру в незнании — кто ты такой, Нортон? Неужели я что-то забыл?