Luminary

      Сугуру с измученным стоном валится на кровать. Матрас отзывается тихим скрипом под весом его тела.       Он откидывается на подушку и уже пару минут пытается прийти в себя. Усталость, накопившаяся со всего дня, так сильно давит на его ноющие плечи, что сама мысль о том, чтобы просто переодеться в чистую одежду, вызывает неприятную пульсацию в висках. Голова гудит от всей той нагрузки, с которой ему нужно справляться каждый божий день, будучи магом особого класса.       Окно предварительно было открыто настежь, чтобы проветрить помещение и наконец-то впустить свежий воздух, но о никакой прохладе и речи быть не может. Внутри все также остается душно и жарко, а одежда неприятно липнет к коже и добавляет еще большее раздражение.       Отвратительное ощущение.       Мало того что с раннего утра до позднего вечера его постоянно гоняют по миссиям так еще и казалось бы ночью, по идее в более прохладный промежуток времени, дневной жар словно и не спадает вовсе. Солнце шпарит так, что Сугуру даже задумывается о том, а не месть ли это человечеству откуда-то сверху, например, влияние каких-нибудь высших сил? Иначе как объяснить резкие аномальные скачки температуры, в условиях которых не то чтобы учиться и запоминать материал — сохранять холодную голову во время сражений представляется невозможным. Даже вечно веселый и раздражающий Сатору, ничего с этим не может сделать и также как все остальные в их классе, хоть и скромном, но уже таком родном, уязвим к влиянию жары.       Сугуру со смешком вспоминает его нелепые, покрасневшие щеки и недовольное лицо с причитаниями под нос о жестокости этого мира и о том, как ему — такому красивому и милому приходится бегать по заданиям и спасать задницы «никчемных людишек» от проклятий. Ну, такова работа шамана — рассуждал Сугуру, на что тот лишь демонстративно закатывал глаза и отмахивался от него, как от надоедливой мушки. Хочет не хочет, но как сильно бы он не проявлял свое недовольство, Сугуру знает, что Сатору все равно слушает, в пол уха чаще всего, но все-таки слушает, просто вредничает много.       Иной раз он задумывался о том, как так вообще получилось, что он, маг, чьи принципы так сильно разняться с Сатору — смог с ним сойтись и даже подружиться. Уму непостижимо. Но, получается, и невозможным уже язык назвать не повернется.       У Сатору играет детство в одном мягком месте, он бывает заносчив и порой ведет себя высокомерно: да аж настолько, что Сугуру сам едва сдерживается, чтобы не проучить и не поставить на место наглеца. Но так было только первое время. Чем больше он проводил с ним время, тем лучше стал понимать, и к его огромному удивлению… Сугуру находит его милым. Если так посмотреть он совсем не тот человек, с которым Сугуру мог бы ужиться, но, похоже, бывают и исключения?       Странно — стоит только об этом подумать и улыбка появляется на его лице сама по себе.       Может, он не до конца признается в этом (и уж тем более скажет лично Сатору, у того гляди и лыба во все тридцать два будет, а еще, наверняка, пару дней бесконечных поддразниваний и шуточек, так что, пожалуй, Сугуру откажется от такого счастья), но знает однозначно, что присутствие Сатору в его жизни было и навсегда останется одной из самых важных вещей, что когда-либо с ним случалась. Конечно, иногда он перегибает и всем своим видом так и просится на парочку оздоровительных подзатыльников, однако, Сугуру при всем своем раздражении, в действительности, никогда не смог бы отказаться от его компании.       Однажды Секо сказала, что они похожи на сладкую парочку, но Сугуру совсем с этим не согласен. Как бы не так, но их отношения с Сатору — сугубо дружеские. Просто… Сатору прилипала, вот и любит постоянно касаться и лезть к нему, как только появляется возможность. И хотя, Сугуру не из тактильных людей, это едва ли останавливает его горе-напарника, а потому он уже, считай, смирился со своей участью в виде пожизненной подушки для объятий. Спасибо, что хотя за руку не берет, но если честно, Сугуру подозревает, что и до этого не так уж и далеко.       Без Сатору его жизнь была бы другой и это осознание резко выстреливает в голову.       Возможно, даже не такой насыщенной. Вместе с ним Сугуру чувствует себя свободно. Проводя время с Сатору, он ощущает как легчает то бремя, что возложено на них как шаманов, важную частицу всего магического мира. И даже ловит себя на мысли: что если Сатору когда-нибудь в будущем предложил бы ему… предложил что? Сугуру резко обрывает себя на этой мысли и подскакивает на кровати.       Так, погодите, его несет уже в другую степь, очень странную даже для него самого.       Он медленно поворачивает голову и смотрит на дверь, за которой скрывается коридор общежития, где буквально в паре метрах от его собственной комнаты находится комната Сатору. Интересно, что он делает? Скорее всего уже спит как все нормальные люди. Время позднее — стрелка часов уже давно перешла за отметку в полночь, да и вокруг сплошная тишина. Что может быть ещё лучше для полных условий сна?       Вот и Сугуру уже должен спать и видеть десятый сон, но почему-то вместо этого все его мысли вновь возвращаются к Сатору. Он делает расслабленный вдох, пытается полностью отстраниться и абстрагироваться от всего, слегка прикрывает глаза и смотрит из под спущенных ресниц, как сквозь пальцы играючи струится холодный, лунный свет. Красиво.       Выдох.       В голове невольно всплывает копна светлых волос, ярких голубых глаз с такими светлыми длинными ресницами, (Сугуру порой даже задается вопросом, а не пользуется ли он случаем какой-нибудь специальной тушью? Или же они от природы такие?), которые так мило подрагивают, когда он взволнован или расстроен, и еще о, боже… Эти красивые, пухлые губы, которые идеально бы смотрелись на его…       Черт.       Сугуру резко переворачивается на другой бок.       Закрывает глаза и пытается заснуть, отогнать все странные и неправильные мысли, потому что никто не думает о лучших друзьях в таком ключе, и совершенно точно не фантазирует о том, как эти самые лучшие друзья используют свои губы не совсем в благонамеренных целях.       Я просто очень устал и теперь перед глазами мерещится всякое. Да, точно, именно так — старается убедить он себя.       Он пробует сосредоточить мысли на другом: представляет себе во всех смыслах самый клишированный райский уголок, место отдыха, неважно, просто что угодно лишь бы не вновь возвращаться к тем мыслям, например, оазис, где всегда веет приятной прохладой, умеренное солнце со своими теплыми, ласковым лучами и небесная, кристально чистая вода в огромном бассейне. Совершенно тихое, безлюдное место за исключением, возможно, какой-нибудь милой спутницы рядом с собой. Как представит, то сразу видит её пышные, светлые локоны, которые так изящно переливаются и поблескивают на свету, персиковые, слегка припухлые губы и очаровательный, пленительный взгляд глубоких голубых глаз. И вот, Сугуру пытается рассмотреть её лицо получше…       Сатору.       Это все чертовски похоже Сатору.       Сугуру стонет от разочарования и утыкается лицом в мягкую поверхность подушки. Пальцами массирует кожу головы, чтобы успокоиться и привести себя в порядок. Что вообще на него нашло?       Что-то точно идет не так, когда к нему приходит осознание того, что его лучший друг, в лице Сатору, мать его, Годжо, становится главным объектом его сомнительных фантазий. Сугуру всегда считал, что его привлекают только девочки в этом плане, что он совершенно не из тех, кому нравятся парни, да и сама эта мысль — представить себя с человеком своего пола — если честно, для него была довольно странной и необычной. Но больше, конечно же, странной.       Бред какой-то.       Если так задуматься, то внешне Сатору с трудом напоминает девочку. Да проще сказать, что совсем не напоминает. У него стройное, худое тело, местами угловатое и даже резкое, в нем нет плавных изгибов или мягких бёдер, как это свойственно девочкам. Острые черты лица, наглая, дерзкая улыбка, что постоянно красуется на его лице — никак не вяжется со всем образом. Так почему? У Сатору нет груди, она эм — просто плоская; нет большой задницы, которую можно было бы мять в руках, и прежде всего, да боже у него между ног то же самое, что и у Сугуру. Разве всех этих причин недостаточно для того, чтобы никогда и ни за что не видеть в Сатору потенциальную угрозу для его ориентации?       Похоже, что нет, раз Сугуру пришёл к тому, что имеет сейчас.       Иногда он украдкой бросал взгляды, из любопытства, конечно же. После совместных миссий, когда они оба возвращались в общежитие, не секрет, что они видели друг друга без одежды в том же душе. То, как завораживающе стекали капли воды по разгоряченному, покрасневшему телу Сатору — было тем еще видом. Его опущенные плечи и расслабленное лицо со слегка прикрытыми белыми ресницами, которые мелко трепетали, когда вода попадала на них, прилипшая ко лбу челка и мягкий, расфокусированный взгляд. Это все те драгоценные минуты, когда Сатору становился другим. Тише чем обычно, спокойнее и… невиннее? Может быть, будь Сугуру посмелее, то и коснулся бы его: так, осторожно, боясь спугнуть, на одном выдохе уткнулся бы ему в затылок, обвил своими руками его тонкую талию и притянул ближе, вдыхая такой приятный цитрусовый запах шампуня…       Сугуру чувствует, как краска обильно приливает к щекам от этих мыслей, а член в штанах заинтересованно дергается. Он накрывает лицо ладонью, ерошит свои спутанные темные волосы; некоторые пряди выбились из пучка, но его сейчас это волнует меньше всего, не тогда, когда единственное о чем он может думать — это то, как уютно и хорошо ощущался бы Сатору в его руках. Оттолкнул бы он его? Ударил бы со всей силы за столь наглые, беспринципные действия? Или наоборот робко прильнул к его ласкам, смущенно прошептал хриплое «пожалуйста», отвел взгляд и оперся руками об прохладную поверхность кафеля, тем самым давая Сугуру полное согласие на дальнейшие действия. Во рту внезапно скапливается слишком много слюны. Член в штанах тяжелеет, наливается кровью и причиняет почти болезненное ощущение липкой тесноты.       — Боже, — низко стонет он, зарываясь рукой в волосы, больно оттягивая у самых корней и издавая еле слышное шипение. Резинка летит к чертям, он найдет ее потом и оставит все заморочки на завтра. Взлохмаченные волосы каскадом спадают на его напряженные плечи и немного щекочут кожу.       Сугуру тихо выругивается сквозь зубы, когда спускает уже полностью промокшее белье, проводит несколько раз по стволу, задерживается и надавливает большим пальцем на чувствительную головку, не давая проступить смазке и подавляя скулеж от чувства лёгкого жжения на своей обнажённой плоти. Он чувствует себя самым последнем извращенцем, когда думает о том, как хорошо было бы разложить Сатору прямо там, в чертовом душе. Вздернуть его и выебать до дрожи в коленках, до сломленного голоса и беззвучных рыданий, чтобы потом самому же оттянуть за светлый загривок и любовно сцеловать мокрые дорожки слез.       Что, блять, ты со мной творишь?       Сугуру срывается на бешенный темп, прикусывает тонкую ткань взмокшей от пота рубашки и дрочит, прямо так, себе в кулак резкими, рваными движениями. Он представляет, как много он мог с ним сделать: как быстро смог бы заставить превратиться Сатору в ничто, кроме как хныкающего и скулящего нечто, в самое очаровательное создание, которое никто себе и близко представить бы не смог. Но им и не нужно, Сугуру ни за что не стал бы делиться.       Сатору всегда ведёт себя гордо и надменно, так был бы он таким же с ним, Сугуру? Что-то ему подсказывает, что нет. Больше всего Сугуру хотел бы увидеть в чужих глазах ответное желание: Сатору, весь распаленный и взволнованный, с дымкой на дне зрачков и помутненными от похоти глазами льнет к нему ближе, трется щекой о его грудь с лукавой улыбкой на губах и шепчет всякие пошлости на ухо.       О, боже.       Это на грани безумия и Сугуру вынужден себе признать — он просто до чертиков нуждается в Сатору. Нуждается в том, чтобы видеть и слышать его, касаться его кожи и вдыхать запах его тела.       Крупная дрожь волной прошибает каждую клеточку его тела. Все его скручивает сладкой истомой, а в глазах мутнеет от интенсивности подступающего оргазма. Он откидывается на подушку и пару минут просто пытается отдышаться. Прежде ему никогда не приходилось испытывать нечто подобное.       Сугуру приподнимается на локтях, осматривает себя с ног до головы и брезгливо морщит нос — он весь потный и грязный, испачканный в собственной сперме и выделениях, лежит на смятой кровати и пытается перевести дух. Сожаление и стыд за содеянное он оставит для себя на потом, а потому наспех нащупывает в прикроватной тумбочке салфетки и вытирает все следы преступления.       Сатору Годжо его личное проклятье.