Тайм-аут

«Чёртов NG-код». Это была первая мысль, что возникла в голове у Мунакаты, когда дверь, разделяющая его с Макото, начала закрываться прямо у него перед носом. Гозу, Асахине и Наэги крайне повезло с запретным действием вице-председателя, так, что они смогли выиграть время на передышку от изнурительной погони. По крайней мере, до следующего усыпления участников браслетами уж точно. Кёске лишь оставалось стоять и молча проклинать эту грёбаную убийственную игру. Мунаката мог бы открыть эту дверь в два счёта, но, взглянув на свой браслет, он вновь увидел надпись, гласившую его запретное действие: «Открывать двери». Безмолвно прокрутив в голове весь свой запас ругательств, мужчина всё-таки смирился с ситуацией. Кругом была гнетущая атмосфера отчаяния. Ставшая такой родной база Фонда, постройкой которого Мунаката с своё время самолично руководил, ныне вся в развалинах. Место, которое должно было изначально нести надежду, стало ещё одним рассадником уныния. Какая злая ирония. В гордом одиночестве мужчина стоял недолго: позади него раздался достаточно громкий звук, а затем шаги, направляющиеся прямо в сторону Мунакаты. — Эй… Что там с Наэги? — раздался за спиной у председателя довольного грубый, но при этом такой успокаивающий в данный момент голос его дорогого друга Джузо. Сакакура Джузо прослыл в Фонде самым жестоким человеком. Жалобы Мунакате на его поведение поступали от сотрудников ежедневно, однако вопрос о его увольнении у Мунакаты не стоял. Как никак, Сакакура всегда был его опорой и правой рукой ещё со времён старшей школы, тот всегда был ему верен, словно пёс своему хозяину. — Скрылись. Где все остальные? — Мунаката развернулся лицом к Сакакуре, стараясь не подавать виду, будто что-то пошло не по плану. Не хотелось выглядеть побеждённым сопляком в глазах самого дорогого ему человека. — Разбежались кто куда. Господи, все думают только о том, как спасти себя любимых, — поизнёс боксёр, театрально пожав плечами. Ответа от Мунакаты не последовало, лишь молчаливый кивок. — Итак, каков дальнейший план действий? — Несомненно, тот же, что и всегда: бороться с отчаянием. Разумеется. У Мунакаты всё было как всегда схвачено. Его уверенность не могла не впечатлять Джузо. Приятное, тянущее чувство в животе начало бурлить даже во плоти столь грубого мужчины, как Сакакура. Харизма вице-председателя всегда вызывала у него этот слепой восторг. — Что ж, — Сакакура улыбнулся товарищу, хотя, скорее, это напоминало ухмылку, за которой он прятал свои истинные чувства, — в таком случае, я равно также буду делать то же, что и всегда: защищать тебя, чего бы мне это ни стоило. Сакакура присел на один из огромных обломков обвалившегося потолка. Сбросив с плеч тяжёлую куртку, он положил её возле себя, жестом пригласив Мунакату сесть на неё. Сакакура остался в одной футболке, что обтягивала его внушительную мускулатуру. Но не мог же он позволить Мунакате стоять, а его идеально белоснежным брюкам измараться. — Ты настоящая надежда этого мира, я не позволю никому отобрать её у него. Пока ты в Фонде Будущего, мы убеждены: он будет в порядке, — в этот раз улыбка Джузо была более тёплой. Он не мог рассуждать о своей любви к Кёске с иной. Мунаката молчаливо принял предложение товарища, сев на куртку возле него. Пока Кёске молчал, со сосредоточенным лицом разглядывая свой браслет, Джузо не мог оторвать от него взгляд. В его внешности, казалось, было идеально всё, независимо от обстоятельств. Его бесцветный облик завораживал бывшего боксёра. Белый выглаженный костюм Мунакаты был весь мятый, в пыли и грязи из-за произошедшей потасовки, белоснежные волосы, которые сейчас были как-то по-своему мило растрёпаны, бледная кожа и эти глаза цвета платины, что вечно выражали собой лишь холод и отрешённость. Но изредка в них все же проскакивало это мимолётное тепло, что грело сердце Сакакуры сильнее, чем что-либо ещё – это было всем, что занимало мысли Сакакуры на данный момент. Убийственная игра напрочь вылетела из его головы. Ему просто хотелось сделать перерыв и полюбоваться любимым человеком. Единственное, конечно, на фотографии Кёске даже близко не так прекрасен, как в жизни. Он не мог позволить, чтобы хоть часть из этого пострадала. Он убьет каждого, кто посмеет дотронуться до него. Даже пальцем. Никто не посмеет тронуть личную надежду Сакакуры. Предмет мечтаний боксёра резко повернул голову прямо на него, выведя Джузо из раздумий. — Сакакура, можешь показать мне свой браслет? — словно гром средь ясного неба прозвучал вопрос Мунакаты. Джузо даже не мог найти подходящих слов, чтобы ответить ему. — Это?... — в конце концов выдавил из себя Сакакура. — Чтобы я мог тебе доверять. Я не могу гарантировать то, что ты не предатель, уж прости. Взгляд Мунакаты был холодным, недоверчивым, каким люди смотрят только на чужого человека, который представляет потенциальную опасность. Но Джузо понимал его опасения. Более того, Кёске действительно прав — никому нельзя доверять. Сакакура нажал кнопку на браслете и протянул запястье левой руки Мунакате. На браслете высветилась надпись: «Использовать кулаки». Одна мысль о том, что Сакакура мог в любой момент драки машинально ударить кого-то из друзей Наэги кулаком, и тогда бы… Мунаката не мог продолжить эту мысль. Она начала беспощадно сжирать его разум, словно растущая злокачественная опухоль. Его мозг гнил от одной думы, что он может в любой момент этой убийственной игры потерять последнего человека, который ему по-настоящему дорог. В груди Мунакаты что-то кольнуло. Он не мог перестать держать мощное запястье Джузо своими бледными, дрожащими руками. Длинные пальцы сжали руку подчинённого, словно боясь, что того могут забрать у него в любой момент. В разуме Мунакаты всплыло воспоминание того, что произошло с Бандаем, когда был нарушен его NG-код: «Стать свидетелем насилия между участниками» — яд разнёсся по его телу мгновенно, только Сакакура успел нанести удар Митараю. Красные капли крови потекли по его щеке из глаза, полного боли. И, наконец, корёжась от предсмертной агонии, он упал замертво. Мунаката не возражал против собственной смерти. Для него даже не имело значения то, насколько она будет мучительной. Он был готов умереть за свои идеалы, которые, по его мнению, были намного важнее него самого. Более того, это была кончина, о которой Кёске искренне грезил. Всегда с напыщенной уверенностью твердил, что ему не важно, сколько придётся принести жертв во имя надежды: он уже был готов. Но что, если бы ему пришлось принести в жертву Сакакуру? — Эй, ты в порядке? — наконец раздался физически близкий, но такой далёкий голос Сакакуры, словно тот звучал из иного мира. Тыльная сторона крупной ладони Сакакуры коснулась щеки Мунакаты, так нежно и невесомо, насколько он мог. Влажно. — Мунаката, ты… Плачешь что ли? — Чёрт… Отвернись, сейчас же, — Мунаката не был уверен, хотел ли он этого на самом деле. Напротив, он хотел прижаться к Сакакуре так близко, как никогда ранее, и ни за что не отпускать. Но Сакакуре не нужно повторять дважды. Он тут же повернул голову в противоположную сторону от Мунакаты. Он никогда до этого не видел, как его друг плачет. Даже сомневался, умеет ли он вообще. Всегда Мунаката казался ему идеальной версией человека, которому чужда потребность в выплескивании ярких эмоций. Эта сторона не была ему знакома. И… В каком-то смысле, Сакакура был даже счастлив её увидеть. Понимал, что если Мунаката перед ним так легко дал волю чувствам, чего не позволял себе даже при Юкизоме, это означает только одно — доверие. Кёске доверяет лицезреть собственную слабость, которую так тщательно скрывал долгие годы их дружбы за маской гордого, уверенного в себе лидера. Мысль об этом грела сердце Сакакуры, одновременно с тем, как оно разрывалось, когда Мунаката издавал очередной всхлип. — Не смейся надо мной. Я просто подумал… Я не переживу, если ты повторишь судьбу Юкизоме. Что-то мягкое коснулось плеча Сакакуры. Он искоса посмотрел в противоположную сторону, заметив, что голова Кёске улеглась на его крупное плечо. Ещё влажные от слёз бледные щёки пятнали влагой его футболку. Сакакура не мог позволить себе даже вздохнуть в этот момент, не то что пошевелиться. Щёки предательски заметно обрели розоватый оттенок от прилившей к ним крови. — Чушь не неси, я даже не думал смеяться. Слова Сакакуры звучали привычно грубо. Как ни странно, Мунакату это наоборот успокаивало, нечто родное было в его хамоватой манере речи. — Я слабый, Сакакура. Я хотел до последнего оставаться в твоих глазах сильным и непобежденным, а в итоге… Прости. — Не смей извиняться, я буду осторожен. Но, знаешь… Даже если со мной что-то случится, клянусь, перед смертью я не буду ни о чем горевать. Никогда не буду сожалеть о том, что помогал тебе. Ты — самое дорогое, что у меня есть. Мунаката предпочел молчание, он лишь ответно поднял голову и оставил нежный поцелуй на уголке губ Сакакуры. Джузо никогда до этого не ведал любви. Никогда доныне не ощущал ничьих уст на своих. Казалось, словно эта нежность была чем-то потусторонним, чего грубый боксёр и вовсе не был достоин. Мунаката показал ему, что это не так. Идиллия быстро была прервана писком браслетов. Ещё несколько секунд, и в них будет введено вещество, которое на время их усыпит. — Ляг на мою куртку, хорошо? — Да, спасибо… Знаешь, если мы всё-таки отсюда выберемся, я обещаю постирать её. Сакакуре это показалось забавным. Невольно с его губ сорвался лёгкий смешок. — Это необязательно. Мужчины лежали на полу, отвернувшись друг от друга. Их веки начали тяжелеть, пока совсем не сомкнулись. Казалось, это был последний раз, когда они могли быть действительно искренни друг с другом. Ничто иное не могло быть лучше этого мгновения.