Руки не прячь, я помогу.

"Саш, привет. Ты как? Пишу, потому что переживаю. Не за группу, не за ребят, за тебя конкретно. Нет, и за остальных тоже, но..Короче, Шур, я переживаю и скучаю. Всё нормально у тебя там? Ответь как сможешь" Князь пишет осторожно, обдуманно, каждое слово перечитывая и вздыхая, когда письмо улетает на номер. Он просто скучает, просто тоскует. Столько лет в группе, столько лет с ребятами, с Михой бок о бок, с Шурой. Они Князь и Горшок, они "Король и Шут"! Только вот шутом оказался все-таки Андрей, остался один, ушёл, не выдержал. Ушёл и оставил одного лучшего друга и человека, который много лет делал для него смысл. "Шур, скоро Новый год. Вы там с пацанами наверное планы настроили, да? Но я все равно поздравлю тебя! Может заеду, а? Скучаю ужасно. Или ты ко мне, так тоже хорошо будет. Ответь как сможешь, я понимаю, занят. И расскажи все-таки как ты там." Пишу, переживаю, Пишу, переживаю, скучаю. Персонально по тебе, персонально за тебя, а Шура губы кусает, хмурым взглядом в буквы лупит, поведайте, мол, что эдакому пидарасу-кидаку заскучать по нему угораздило. За Миху, наверное, волнуется. Все так. Он захворал в последнее время, а Андрюха такие дела чувствует за три версты. Да, за Миху волнуется, дописаться не смог, а тут Шура всегда на связи, всегда с улыбкой и раскрытыми руками. Шура нервно и быстро улыбается буквам на экранчике, наверное, со стороны улыбка схожа на оскал, а общая картинка на встречу шизофреника со своей сетевой шизой, но тут уж каким матушка уродила. Написал, блять, вылез Князь из покоев своих. Уголки губ вниз утекают, кхе-к короткий с ребрами здоровается, все-таки, час с лихуем не виделись, Балу приветствие виртуально Андрею выписывает, только тут временной промежуток их встречи уж поболе часа будет. "Какие люди! на свиданку зовешь, ловелас крашенный? Побойся Бога, я же соглашусь и не подумаю. Сам, понимаешь, по другу до того заскучал, что готов на шею вешаться." — Не подойду, а вешаться начну в смысле не фигуральном. "Да не строили мы ничего, у меня даже из головы вылетело. Реально 12-тый скоро? Рено — гнида, насилник, ублюдок, — там конец света предсказывал, со всем своим племенем Майа. Так че, значит, придется отмечать, да? Последний-то год. — не последний для всех, так для него персонально, — Тогда заезжай. Только я не дома, но скоро буду, так что возможно тебе подождать придется." Балу мотает головой по направлению к карману, хмурится, тянутся всё уголки губ вниз, душа ноет и разрывается, что до физической боли, Саша тянет свободную руку в карман и затыкается сигаретой. ":)" Князь из подъезда выходит, ловит лицом холодный ветер, тянет ноздрями, замирает на месте. Беда. Беду он чувствует и вправду за несколько километров. Она липкая, мерзкая, по затылке царапает так — кргя-я-ягх — за волосы тянет, глотку пережимает у кадыка и Князю неспокойно. Шура вот он, на ладони, в виртуальном пространстве парень-рубаха и в жизни такой же, из глазюк голубые струится — кргя-я-ягх — жизнь, на губах улыбка яркая, самая искренняя в этом мире. Руку протянет, колени под морду мокрую подставит, даст упереться на плечо, сесть на шею, ткнуться в грудь – Шура человек с душой — кргя-я-ягх — огромной и очень нежной. Сука, что ж ты так царапаешь-то? Неймётся тебе, паника-беда? Хочется тебе след от когтей оставлять, играться, скалиться и прятать оскал за улыбкой? Князев выбивает из тяжёлой авиаторки сигарету, смотрит на экранчик телефона, глотает холодный воздух вместе с дымом, не кашляет даже, смотря на сообщения. Конец света, вешаться, последний год, не дома, конец света, не дома, вешаться, вешаться, кргя-я-ягх, шкряб, шкряб, грх-х-хяк...Князь головой трясёт. Так, спокойствие, вдох и выдох, ничегошеньки плохого не происходит, с Шуркой-то, чего с ним может? Терпение, доброта, добродетель, Шурик слишком светлый, слишком полный солнца и пыли звёзд, Шура слишком. Слишком. Машина тормозит, разбрасывает поворотом колеса мокрую грязь, попадает на брючки, но Князь только вздыхает. Диктует адресок, тушит в снежной бурой каше окурок, доставая телефон. "Шурик, я к тебе мчусь. Ты извини дурака-меня, без шампусянчика и конфет с веником, но я исправлюсь! Напомни какие цветы по душе и скажи на что из "покрепче" шампусик заменить.) Жди, кароче, я к тебе лечу на крыльях чёрного воронка, во ирония." Под сердцем будто что-то кипит, булькает, бурлит. Бульон, пузырится, лопается, оставляя нагар и налёт на нутре, то сжимается-жмётся, не хочет расходится, дыхание перебивается порывами ветра в раскрасневшуюся рожу. Что ж ты, Шурочка, натворил? Отчего так внутри мотает, почему полоскает похлеще чем с интоксикации алкогольной? Ноги немеют, руки холодеют, а сознание робеет. Вот подъезд, вот дверь и где-то под веками выцарапаны циферки от домофона, пальцы вбивают их в стёртые кнопки и слышится протяжный "пи-и-п", дверь пропускает в кишки подъезда, показывает облупленные-оцарапанные — кргя-я-ягх — стены, демонстрирует многогодичные, десятилетиями зарабатываемые надписи, рисунки, почеркушки и послания, которые и не разобрать в большинстве своём. Князь шажочек вверх и вслушаться в себя, в нутро, в кишки и голову — тишина, не скребет, когти с затылка и хребта сняли. Пролёт и снова – кргя-я-ягх — заставляет поёжиться. "Шурка, я уже у двери. Откроешь?" Смс — молчание. Звонок — тишина, там где-то в квартире звенит. Слишком тихо. "Шурик, я захожу, ты это, имей в виду. Если голый там или не один, кароче, а то молчишь, хотя сам позвал!" Кап. Кап-кап. Кап. Всхлип. Всхлип. Кап-кап, треск. Князь торкает на себя дверь, толкает её, заходя в прихожую. Вот и ботинки, с которых снежная каша ещё не стаяла, вот и курточка, которая упала с вешалки на пол. Ключи вон, лежат на прихожей, но свет не горит. На кухне пусто, в гостиной никого. — Сань, ты чего, где спрятался? — зовёт Андрей, глотку дерёт, толкая дверь. — Блять, Саня?! Андрей пялится на кровь, на разбитое зеркало, валяющееся на раковине пустой деревяшкой, на осколки там и тут, на Шуру. Шурочка, светлый ты человечек, откуда ж на Солнце красные пятна? Откуда в тебе столько боли и ненависти, откуда такой шторм, почему болит? Почему не говорил, не звал, почему копил-хранил? Шурочка, Шурочка, глупый человечек-солнышко... — Блять. Блять, ебаный в рот, Сашка, — Андрей себя в руки берет тем, что по щеке хлещет, на кухню несётся, доставая с одного из нависных шкафов аптечку. Бинты, мокрая тряпка, которая совсем скоро пропиталась кровью, отобрать осколок и перерезать к хуям свои пальцы. А на затылке вот оно — кргя-я-ягх, кргя-я-ягх, кргя-я-ягх — роет плоть, вспарывает мышцы, царапает черепушку пустую. — Саня, блять, Саш. Саш, давно так сидишь? Дай руку, Сань, я помогу, я сделаю, — Князь смотрит на свои ладони в крови, чувствует запах крови, тянется, дёргает крышку унитаза и выблёвывает всё содержимое желудка, содрагается, утирает окровавленным ребром ладони губы. Но это не начало. Далеко не начало. Так с чего всё началось-то? Куда, почему и зачем?