пойми меня

— сань. она уже знает, что он попросит, но мычит так, будто и вправду не знает. вопросительно, конечно же. — только не сиди долго, пожалуйста. — ага. свет уже был выключен в комнате, потому что у кое-кого нормально со сном. у севы, в принципе, не было бы с ним проблем, если бы не долбанная бессонница его любимой. она не знала, он специально так подстраивается под нее или автоматически, но это расстраивало. расстраивало ее много вещей, но она щурилась в экран компьютера, пытаясь выдержать этот яркий свет в темноте. почему бы не сделать менее ярко? да к черту, думала она, ожидая, когда уже игра загрузится и снова получится отвлекаться. это слово уже выжжено в подкорке мозга, настолько часто приходилось прибегать к нему. отвлекаться, чтобы не грустить; отвлекаться, чтобы не сделать себе больно; отвлекаться, чтобы не чувствовать вину. отвлекаться, чтобы не вспоминать про папу. чтобы не думать, как бы спасти маму и сделать ее жизнь хоть немного легче. игра загружается, наконец-то можно оказаться в другом мире, где ее не существует. «как было бы хорошо быть кем-то другим», — проносится в голове. мысль даже не кажется неправильной, скорее привычной, на которую уже не обращаешь внимания. как констатация давно известного факта. саша уже не переживала за то, что ложится, когда солнце ярко слепит в занавески, хотя была зима. настолько сгорела, настолько уже устала изводить себя мыслями о том, что ее образ жизни не подходит для той, кем бы ей хотелось быть. было бы здорово хотя бы не вредить себе бытовыми вещами, которые у нормальных людей получаются нормально. прием пищи, игра с котом, сон, выход на улицу. у обычного человека эти вещи не вызывают проблем, а для саши это испытания, которые в груди режут и снова напоминают о том, что она поломанная. в то время, когда они с севой живут, почему-то быть сломанным это привычная ситуация. либо люди стали открыто говорить о своих чувствах, либо боль передавалась из поколения в поколение, делая ее сильнее и уже невыносимой. саша ощущала себя не то чтобы сломанной, а скорее абсурдной. глупой, смешной, нелепой. сгусток противоречий и вины. 10 утра. если не спать сегодня, то можно попробовать восстановить режим. эта мысль приходила в голову уже столько раз, и от того, сколько раз это не получалось, уже было горько. спать не хотелось, лишь голову сдавленно сжимало, мешая дальше отвлекаться. если сил не хватает на что-то большее, всегда можно уйти в тикток. даже за это она чувствует вину, но ничего не может поделать: только на это хватает сил. 13:00. сева проснулся, и это оживило царство печали, которое саша возвела во время его сна. когда сева рядом, когда он говорит, смотрит — все это делает жизнь другой. она ощущается как что-то приятное, чем можно было бы насладиться. от таких мыслей ощутился укол вины, что растекся от груди до самых конечностей. внутри что-то мерзко сжималось, и она с безразличием рассказала. — не спала сегодня. — почему? — логичный вопрос, конечно же. — как-то не получилось. не получилось это равно «я даже не пыталась, потому что знаю, что не усну. потому что мне страшно лежать с закрытыми глазами и знать, что я совсем одна, наедине со своими мыслями». обычная бессонница, увы, превратилась в боязнь ложиться спать. утренний сева милый, совсем заспанный и не особо разговорчивый. сейчас все его ресурсы уходят на то, чтобы не вырубиться, поэтому он молчит. но в воздухе разлетается понимание и сожаление. он ничего не может с этим сделать, только предложить свое тепло, о которое нужно опереться, чтобы не упасть в темноту. саша залипает в стену, а мысли роем вьются в голове. она старается быстрее прекратить это, потому что знает, что если сева заметит — последует вопрос. ей так тяжело говорить, ей так не хочется говорить. стоило бы снова отвлечься, и желудок приветливо дает идею своим урчанием. конечно, хочется есть. стоило бы что-нибудь приготовить, но сил хватает только лениво сделать заказ. снова не что-то здоровое. «когда я уже стану сильнее? когда будет не мерзко подняться с колен и начать нормально жить? моя слабая воля так раздражает, что терпеть саму себя невыносимо». саша худеет с 11 лет. саше уже 22. саша уже заебалась. это вроде бы так просто: любить себя, поэтому не загружать свой желудок до тошноты. любить себя, чтобы не вредить и не портить желудок очередной хреновой едой. но нет, непросто. это расстройство с ней так давно, что она даже не знает, как жить без него? как есть, чтобы не думать о том, как мерзко живот вываливается и касается футболки. она чувствует вину за собственную слабость. может, она прикрывает свою лень расстройством пищевого поведения? возможно, с ней вообще все в порядке, и она все это придумала. накрутила. может, драматизирует? пока очередной ролик рассказывал какую-то бесполезную информацию, она думала, как она вообще смеет быть печальной? у нее есть человек, который любит ее, правда любит, по настоящему. как в книгах, когда взгляды создают целые вселенные. когда объятия даруют дом, где бы они не были. когда по ночам, скрытые темнотой, они оба наслаждаются телами друг друга, а он знает каждую ее слабость и доводит до исступления. разве можно быть печальной, когда тебя любят? когда есть лучший друг, который ощущается поддержкой абсолютно всегда. когда есть возможность заниматься поисками себя и не отвлекаться на работу, которая бы изводила и забирала все силы. каждая эта мысль словно гвоздем вбивалась в тело. это неправильно. это неправильно. так не должно быть, но оно есть, поэтому саша горбится, ощущая, что нечто большое придавливает ее. это был стыд перед всеми близкими людьми, что она не могла быть благодарной. что она не смогла быть благодарной. — ты грустишь? видимо, саша не смогла сделать нормальное лицо, раз даже в молчании он понял. печально. но говорить об этом до сих пор не хотелось. почему-то ей это было слишком сложно. она знала, что если расскажет, то этот чудесный человек успокоит. он отдаст ей всего себя, лишь бы та улыбалась и чувствовала себя хорошо. но саша не могла в очередной раз это делать. «и как ему не надоело возиться со мной? уже столько лет все одно и то же. почему я не могу быть просто нормальной?» — нет. — обещаешь? — следует пустое ничего не значащее «да». их традиция не нарушается, сева вновь спрашивает: — клянешься? она закатила глаза, потому что тут уже соврать не получится. улыбка предательски вылезла на губы, и она попыталась отвести взгляд, держа пальчики крестиком. — клянусь. зачем обманывать? да потому что уже так тошно от самой себя, получать эту поддержку так стыдно. — врешь. покажи пальцы. ну все, теперь уже точно не сбежать. это так глупо, каждый раз у них происходит один и тот же диалог и саша попадает в эти сети. где нельзя промолчать. она старается не смотреть в его глаза, потому что он сразу все поймёт. выучил ее взгляд лучше своего собственного и может рассказать каждую эмоцию. — да нормально все, господи. отстань. саша часто себе позволяла такие грубости, но лишь потому что не хотелось открываться. она была словно только что рожденное существо — настолько хрупкой, что одно касание могло раздавить и уничтожить. она думает, что сказать. думает, как хотя бы начать, но слова застревают в горле и саднят. нет, не может. сева выставил ладошку, но не дотронулся. этот хрупкий цветок он желал защитить и лишь подтолкнуть, чтобы он расцвел. он словно кинул в нее спасательный круг, и снова ей почему-то захотелось направиться ко дну. так ведь легче. там, на дне, привычнее и приятнее. его осторожность подкупает, ей нравится, что он не наваливается как обычно с объятиями и прикосновениями. за это она ощущала вину, ведь как девушка не любила бы прикосновения и любовь в такой уязвимый момент? но ей это не нужно было. ей нужно было создать мост между ними из слов, который бы позволил их душам соединиться во что-то цельное. и только потом уже слиться телами. саша протянула ладонь к его — не коснулась. оставалось несколько сантиметров, а ей уже казалось, будто они держатся за руки. она смотрела, как их руки в опасной близости друг к другу. возможно, будет взрыв, если они прикоснутся друг к другу. возможно, взрыв будет не так масштабен — масштабен только в ее сердце, которое стучало чаще от тревоги и стыда за собственную жизнь. — я чувствую вину. смогла-таки. но как обычно, дала лишь кусочек, который севе придется собирать в цельную картину. она никогда не могла сказать прямо, что ее беспокоило. это раздражало и выводило из себя, но помочь иначе не получалось. в такой момент саша легко могла разозлиться на любое действие и закрыться уже окончательно. что сказать, как посмотреть, как коснуться… чтобы не сломать то хрупкое, что саша уже показала. — ты же знаешь, тебе не за что чувствовать вину. я люблю тебя и у нас все хорошо. расскажи, почему ты это чувствуешь? рука саши опускается и сжимается в кулак, как и ее губы. она снова будет думать, что сказать и как, чтобы это не было больно и разрушающе. сева молчит. ждёт. переживает. так хочет сгрести ее в объятия, но обещал быть внимательным к тому, как ее поддерживать. без лишних прикосновений, словно она — кусочек льда, который может растаять от излишнего тепла. брови его девочки хмурятся, нужные слова никак не могут сложиться во что то правильное. сказать хочется так много, но как? — да вот даже за питание. как дура худею уже десятилетие и никак не похудею, — сказала она с легкой улыбкой на лице, а в глазах загнанное существо, которое либо продолжает бежать, либо умирает. — но ты в любом случае прекрасна. ты не должна чувствовать себя лишь телом. в тебе есть целая душа, мысли и чувства. я понимаю, что тебе сложно поверить мне, но твоё тело пиздец какое красивое. я наслаждаюсь им — целиком, когда ты позволяешь, и украдкой, когда могу и есть возможность. твои нежные плечи… сева дернулся, потому что хотел прямо сейчас коснуться их, но сдержался. — я так люблю осыпать их поцелуями. твои ладошки, которые касаются меня и я чувствую в них любовь. твои бедра, в которые хочется зарыться и оставить там свой след — чтобы знала, что моя. твой милый животик, я обожаю гладить его и касаться. вся ты — воплощение моей мечты. я не знаю, как мне досталась настолько красивая девушка. вместо пустого взгляда на лице девушки была улыбка. ей было приятно все это слышать, но она не верила. сева бы так хотел, чтобы она взглянула на себя его глазами. хоть раз. чтобы увидела, какая была красивая в любом своём состоянии. и что ее тело словно списано с картин богинь прошлых веков. так больно не иметь возможности доказать человеку его красоту… до ломоты в солнечном сплетении. — мне приятно… спасибо. но я так не считаю. точнее, я понимаю и принимаю, что ты видишь меня прекрасной, но себя увидеть я такой не могу. просто меня бесит, что я так долго варюсь в этом дерьме. худею, толстею, ненавижу себя. я просто хочу жить спокойно, без этих грызущих меня мыслей. они сидят рядом, и саша чувствует облегчение. он рядом , но не врывается. их руки рядом и сева позволяет себе маленькую наглость: касается ее мизинца своим. и от этого девушку навернуло волной, словно это было не просто какое-то мелкое прикосновение. для нее это было проявлением любви. в карих глазах надежда, что так можно. так можно и нужно, и ее скулы алеют. потому что он такой внимательный, аж голова кружится. — знаю, как тебе сложно, но мы уже работаем с психотерапевтом. ты делаешь маленькие шаги, чтобы увидеть себя такой, какая ты есть — невозможно прекрасной. ты можешь не верить мне, но факт остается фактом, что ты самая великолепная девушка на свете. мы справимся с этим вместе, держась за ручки. со всем справимся, саш, главное позволь мне быть рядом. разреши обнять тебя. разреши шептать в ухо всякие приятности, разреши мне поддержать тебя и хоть немного облегчить состояние. его шепот кажется почти что умоляющим. человек, что тоскует по прикосновениям и проявляет свою любовь через них. от таких просьб сбивается дыхание. да, можно. да, спаси меня в очередной раз, пожалуйста. саша неловко поднимает руки, приглашая в объятия, и он берет ее, прижимая к себе крепко-крепко. она дышит им. сева пахнет домом, котиками и сигаретами. кончиком носа саша проводит по чувствительной шее, ощущая тепло от любимого. если ранее объятие могло ее разрушить, то сейчас оно казалось спасением. в голове крутится еще много всего. вина за то, что ей ничего не хочется. что она не может найти свой путь. как же грустно, когда никто не может сказать — даже бог или родитель — по какой дороге нужно идти. все говорят, что в молодости открыты все двери, иди куда хочешь, но как найти эти двери? как понять, какая из них будет той самой? как пробовать жизнь на вкус без сожалений о потраченном времени и сил. что все было бесполезно. что все, что саша пытается сделать — это глупо. и ничего это не принесет. свобода это значит не иметь границ, но иногда саше хотелось бы, чтобы у нее не было этой свободы. чтобы кто-то заранее расписал, какой у нее должен быть путь. звучит слабовольно, но ей плевать. страх свободы и будущего давно уже цепью затянулся на шее, что одна мысль об этом могла устроить геноцид ее веры в себя. полная финансовая зависимость от севы делало девушку также ужасно виноватой. возможно, для кого-то это было здорово так жить, но ежедневно она задумывалась: чем же она может отплатить? неужели ее некрасивая любовь может дать достаточно? неужели ее нелепая, несостоявшаяся личность может дать достаточно, чтобы человек был готов взять за нее такую ответственность. «мне нужно работать. нужно отплатить ему всем добром. я хочу купить ему подарок. у нас скоро годовщина. я не могу облажаться». этот стыд ощущался пламенем в животе, распирающим и уничтожающим. потому что… если она пойдет работать, то она не сможет найти себя. она что-то пробует, где-то пытается, но все ее попытки кажутся бесполезными. будто все, чего она хочет, это заранее провально. это заранее не увенчается успехом. вина, что саша глупая, неинтересная личность. она считала себя пустым сосудом, который пытался показаться особенным. что она заслуживает особенного внимания, но, боже, нет. ничего такого. в ней не было ничего индивидуального, лишь мысли других людей и ничего своего. как он может любить ее такую? как принимает? как отдает всего себя без остатка? в его объятиях тепло, а на душе — вечная стужа, которая покрывает трещинами и ломает все, что построил этот хороший человек. всю веру в себя и надежду. как же было ужасно, что все, за что она ощущала вину, было переплетено одной паутиной. одно не решится без второго. а второе без третьего. саша стояла на льду, босая, и пыталась не упасть. хотя так хотелось. хотелось причинить себе боль, потому что казалось, что заслуженно. хотелось оставить на себе больной отпечаток. след, который бы говорил, что хоть немного саша получила по заслугам за свою ничтожность. за свои проступки. — моя нежная девочка. мое сокровище, которое я никому не отдам. хоть сколько ты ломайся, я всегда буду собирать твои осколки и склеивать воедино. до конца наших дней, до конца нашей любви. и пускай я режусь об эти осколки, и ты вся такая колючая, но я полюбил эту боль, потому что после ты так лучезарно улыбаешься. я плыву от твоего смеха. я хочу всегда смешить тебя, чтобы видеть блеск в твоих серых печальных глазах. хочу, чтобы ты знала, что я навечно останусь твоей опорой, в какой бы темноте ты не оказалась. «и как я смею грустить, когда меня любят?» она случайно сказала это вслух, не хотелось. большие руки севы мягко и осторожно взяли щечки девушки и заставили смотреть в свои глаза. — ты же знаешь, что любовь не запрещает чувствовать. ты можешь быть в депрессии даже в отношениях. наличие любви не отменяет твои травмы. — знаю, но это не мешает мне ощущать себя мерзкой. как я могу грустить, когда ты так трепетно любишь меня? у меня есть все, а я… я просто жалкая. голос девушки задрожал, для нее не было проблемой выплеснуть эмоции слезами. только они сейчас так жгли, словно с глаз брызнула кислота. в горле ком, как же не хотелось плакать! но она плакала, потому что ненавидела себя. свое тело, свою душу, свой разум. «как бы мне хотелось быть кем-то другим» — снова оказалась эта мысль в голове. может, стоило сбежать? удалить все контакты, убежать в другую страну и жить в лесу. запереть себя на замок, чтобы не отравлять уже никому жизнь и просто сгинуть в одиночестве. большие пальцы парня нежно гладили щечки, стараясь еще и вытирать слезы. — ты у меня такая сильная. я восхищаюсь тобой. твой жизненный путь вдохновляет меня, а твоя стойкость взращивает желание быть таким же сильным, чтобы ты смогла полагаться на меня. мой котенок, мой нежный лепесток, слушай мой голос. не слушай себя, слушай мой голос . сейчас ты здесь, со мной, в безопасности. я никому тебя не отдам, даже тебе самой и твоим мыслям. я слишком дорожу тобой, чтобы позволять твоему отравленному уму действовать на тебя. все, что ты чувствуешь — это бред, который шепчет тебе ложь. будь со мной сейчас здесь, а не со своими мыслями. это, конечно, сложно, но выполнимо. она поднимается, чтобы найти платок и сделать глоток воды. начинающаяся буря истерики кончилась, и саша ощущала, что эта ночь выпила ее без остатка. теперь даже чувствовать что-то не было сил. она вновь села рядом, но уже напротив. обняла свои колени и подбородком уперлась в них, рассматривая своего любимого снизу вверх. в этом безмолвии ее восстановление. в их взгляде больше, чем любовь. это опора, это семья, это духовная близость. сева снова не касается, не зная, можно ли сейчас. тоже смотрит, ведь полюбоваться ей лишний раз было всегда приятно. от долгих переглядываний саша засмущалась и улыбнулась, пряча взгляд в колянях. — как обычно засмущалась. моя принцесса. я стану стражем всех твоих страхов и защищу тебя. можно я возьму твою ручку? спрашивает он скорее из ее вредности: саша уже успокоилась, но все равно любит капризничать в такие уязвимые моменты. просто потому что сева позволяет. а она пользуется с удовольствием и чувствует какую-то детскую, ребяческую эмоцию. — нельзя! — ну милая. я так нуждаюсь в твоем прикосновении. я так сильно нуждаюсь в тебе, прямо сейчас. пожалуйста. саша подняла взгляд, она никогда не могла устоять, когда он просил так. боже, эти щенячьи глазки выкручивали все ее нутро. и когда у нее сформировался фетиш на то, чтобы этот мальчик упрашивал ее? она подняла ладонь и сразу же сева мягко взял ее, притянув к своим губам. тонкая, немного сухая кожа на тыльной стороне ладони ощущалась приятно и тепло. осторожные поцелуи начали появляться на костяшках и дальше, по запястью. это так интимно, даже интимнее, чем секс. потому что она была перед ним нагой — чувствами, душой. — мы со всем справимся. и всю твою вину возьму и выкину. пока вся не кончится, буду уничтожать ее. непозволительно тебе ломаться снова и снова, пока мы идем к нашему счастливому будущему. она с минуту помолчала. сказала: — я тоже люблю тебя. смущенный взгляд говорил о том, что ей легче. возможно, не на все сто процентов, но легче. так тяжело рассказать кому-то о своей боли, но иногда это стоило того. потому что наконец всякие мысли отпустили сашу и она захотела спать. да, вновь проспит полдня, ничего не сделает, и проснется под вечер. но у нее хотя бы появятся силы, чтобы дышать и попробовать начать жить заново. с болью и виной, но хотя бы делая шаги куда-то. куда-то, где она и ее любимый человек счастливы.