Наша песня

      Энтони Локвуд протягивает руку и приглашает меня на танец.       Фиттис взяли широкий размах, устроив прием такого крупного масштаба. Наша компания стояла недалеко от фонтана и потягивала пунш, наблюдая за народом: официанты плавали меж тел с нечитаемыми лицами, их будто специально натренировали показывать безразличие и легкую надменность; я чувствовала себя дико неуютно не только из-за неудобного платья и высоких каблуков, а из-за вездесущих богатых и красивых людей, что заставляли увидеть себя ничтожеством.       Слух немного привык к громкой, веселой музыке, что с таким старанием производил оркестр. Атмосфера в зале выглядела праздничной, но она вмиг переменилась, когда музыканты заиграли романтическую мелодию, а центр заполнили прильнувшие друг к другу пары.       Теперь мой дискомфорт можно было прощупать руками.       — Потанцуем? — Локвуд протянул мне ладонь и улыбнулся кончиком губ, проявляя вежливость и мальчишеский задор.       — Я не танцую. — Я покрутила бокал с пуншем так, будто он стал спасательным кругом в море моего смущения.       — Я тоже, но в эпицентре событий можно услышать кучу интересных сплетен. Возможно, одна из них даже послужит почвой для новой разгадки. Пойдем, не буду же я танцевать с Джорджем. — Он встал с фонтана и отдал бокал Каббинсу, его намерения не были шуточными.       Энтони Локвуду тяжело отказать, практически невозможно, и тот раз не стал исключением. Я поднялась с места, отдала бокал Джорджу и последовала за ним.       Десяток кружащихся пар сразу приняли нашу, романтическая мелодия стала громче и яснее, и я отчаянно старалась не вдумываться в смысл слов, дабы окончательно не сгореть от смущения.       Локвуд опустил одну ладонь мне на спину чуть ниже лопаток, а второй взял мою свободную руку, легко покачивая нас из стороны в сторону. Я не думала о том, какие прохладные у него руки, как на нем хорошо сидит смокинг и как чертовски приятно пахнет теплом от оголенных участков кожи, но я позволила себе на секундочку представить…       Представить, что мы сейчас танцуем только вдвоем, а не под прицелом из сотни взглядов. Представить, что нас ничего не волнует, кроме мелодии и покачивания в такт музыке. Представить, что я не смущаюсь от собственных мыслей и такого близкого контакта наших тел. Представить…       — Ты бы видела, какими глазами на нас смотрит Киппс, умереть можно, — тихо проговорил Локвуд, смотря мне за спину.       Через секунду я оценила красное лицо и поджатые губы этого рыжего недоразумения. Каким бы заносчивым и неприятным ни был Киппс, он отлично помог мне вернуться с небес на землю.       — Согласна, но умирать мне пока не хочется.       Энтони Локвуд протягивает руку и приглашает меня на танец.       Сладкий запах и приглушенную мелодию я почувствовала еще на лестнице. Не каждый день в доме на Портленд-Роу можно застать музыку, особенно во время обеда. В пижаме и непрекращающемся недосыпе я зашла на кухню и увидела Джорджа. На нем красовался праздничный красный передник, что шариком облегал его живот, а в руке он держал сковородку для блинчиков. Неестественно задорно покачивая бедрами в такт музыке, он улыбался во все тридцать два зуба. Джордж часто радовался, когда имел дело с едой, но в этот раз что-то было не так. По-хорошему не так.       — О, Люси, ты проснулась, зацени новинку. — Он оторвался от плиты и продемонстрировал мне старенький радиоприемник, что званным гостем стоял посреди стола прям на скатерти для размышлений, рядом со свежей партией пончиков.       — Ариф отдал сегодня утром, он подумал, что приемник сломался. Но Джордж творит чудеса, особенно со всяким старьем. — Локвуд появился на кухне и уселся во главе стола. — Сделай погромче, Люси, что там сейчас крутят?       Я повернула колесико, и музыка, несмотря на периодические радиопомехи, заполнила все углы и полочки в этой кухне. Я посмотрела на Локвуда и улыбнулась ему, отмечая, что он выглядит как-то более привлекательно, чем обычно. Песня закончилась, ведущий сказал пару бессмысленных слов о следующем треке, и я услышала до боли знакомую мелодию. Я не сразу вспомнила, где я могла ее слышать, ритм был знаком, как и слова, но она слегка отличалась от моих архивов.       — Это же наша песня, играла на приеме у Фиттис, — Локвуд поднялся с места и протянул мне ладонь. — Потанцуем?       — Ну уж нет, я все еще в пижаме, и я все еще не танцую. — Я скрестила руки на груди и нахмурила брови, скрывая свое нарастающее веселье.       — Давай, ни то Джордж начнет подпевать, тогда нам придется искать свои барабанные перепонки по всему дому, тебе оно надо? — сказал он и раскрыл руки, завлекая меня в объятия.       Увильнуть я права не имела, как и возможности подумать над ответом, ведь через секунду мы уже покачивались на месте, прям как тогда, в Доме Фиттис. Вот бы пижама выглядела поприличней…       Я рассмеялась от глупости всей этой картины, а Джордж с нескрываемой ухмылкой поглядывал на нас из-за плеча. Локвуд прижал меня крепче к себе и замкнул ладони на талии, а я обхватила его плечи и прикрыла глаза, прильнув щекой к белой рубашке.       По причине хорошего настроения Джордж все-таки начал подпевать этой песне, но барабанные перепонки я не потеряла. Я потеряла частичку своего девичьего сердца, что теплой патокой разлилась от близости. Такой редкой и недосягаемой, как эта старая романтическая песня в чартах. Главное, не начать вникать в смысл слов, иначе можно начать подпевать…       Энтони Локвуд протягивает руку и приглашает меня на танец.       Настроение ни к черту. Мы только что закончили очередное задание, которое по идее должно было пойти по более положительному сценарию. Новые лосины пестрили пятнами от эктоплазмы, а куртка порвалась под мышкой. Мышцы так болели от резких телодвижений, что хотелось запереться в мансарде минимум на неделю и не вылазить оттуда ни под каким предлогом.       Но все эти мелочи и рядом не стояли с тем моральным катарсисом, который мне подарил сегодняшний злой дух. Я два раза чуть ли не очутилась в призрачном захвате, и эти два раза высосали из меня все хорошее настроение и остатки жизненных сил. Я была выжата, обесточена, пустая внутри, как воздушный шарик: проткни иголкой и он лопнет, останется одна шкурка.       Я уселась на крыльцо перед обезвреженным домом и подперла подбородок ладонью. Локвуд ходил по саду и пытался вызвать такси, но, судя по всему, его попытки не увенчались успехом.       — Сказали перезвонить через пятнадцать минут. — Он выключил телефон и запихнул его в карман. — Ты как?       — Не очень, — сказала я, уступая Локвуду место рядом с собой. — Я устала физически и морально.       — Люс, не вешай нос, что я могу сделать для тебя? — Он упал рядом, такой же грязный и потрепанный, как и я.       Я не смогла придумать достойного ответа и лишь пожала плечами, сдерживая подступивший ком в горле. Сил думать не было, как и сил противиться Локвуду, который распахнул пальто и пригласил меня в объятия. Я поджала губы, но все равно скользнула под вороново крыло. Чувство тепла и защиты было таким разрывающим, что мой ком в горле превратился в предательские слезы, а шарик лопнул даже без иголки.       — Ну, не стоит, — сдавленно прошептал Локвуд, смахивая мои слезы тыльной стороной ладони.       Я почувствовала, как резанула по веку засохшая мозоль на его руке и как неестественно нежно звучали его слова на фоне моих темных мыслей. Он слегка оттолкнул меня и разорвал наши объятия, протягивая мне свою шершавую руку.       — Потанцуем? — На его лице появилась улыбка.       — Ты с ума сошел, мы будем танцевать перед обезвреженным домом? — Я развернулась и с эмоцией указала на небольшое поместье, из которого мы только что вышли полуживыми.       — Да, это поднимет тебе настроение, я знаю, ты всегда улыбаешься, — протянул он, наклоняя голову в бок, как Чеширский кот.       — Я не танцую, — отрезала я, стирая подступившие слезы рукавом куртки.       — Я тоже, но сейчас я не принимаю отказов.       Из сегодняшних предложений это, пожалуй, звучало лучше всех, поэтому я вложила свою ладонь в его протянутую руку, и мы поднялись на ноги. Его теплый торс под грубой тканью пальто ощущался, как стеганное одеяло, я обняла его за талию и по старинке прижалась к груди, стараясь не зареветь еще сильнее. В свою очередь он закутал меня в объятия и положил подбородок мне на макушку, уберегая меня от моих же моральных переживаний. Наш «танец» мог бы ограничиться легкими покачиванием из стороны в сторону, если бы Локвуд не начал петь ту романтическую песню, что играла по радио полгода назад. Несмотря на то, что он обладал бархатным баритоном, пел Локвуд ужасно.       — Ты фальшивишь, — сказала я белой рубашке, а ее хозяин на секунду прервался на смех.       — Не может быть, у меня отлично получается, а песня какая, — он поднял мое лицо двумя пальцами так, чтобы наши глаза встретились, — наша песня.       В ней пелось про светлую, неограниченную любовь, такую, которую ищут все существа на планете и за которую убивают, либо других, либо себя.       Я сбросила романтическое наваждение в утиль, возвращая своему голосу саркастическое звучание:       — Песня, возможно, хорошая, но певец из тебя никудышный. — Я тыкнула пальцем ему в грудь, попадая по пуговке на рубашке.       — Какая разница, если звучит наша песня? — Он пожал плечами и погладил большими пальцами по моим вискам, заправляя волосы мне за уши. Касание прохладных пальцев подействовало лучше охлаждающей жидкости, ведь румянец уже устраивал пожар на моих щеках       — Что ты вкладываешь в понятие «наша песня»? — спросила я, понижая свой голос до еле ощутимых децибелов.       Я думала, что он даже не расслышал мой вопрос, но, слегка пораскинув мозгами, все же ответил:       — Это все, что связано с нами, с тобой и мной, и это всегда восхитительно.       Мы еще мгновение смотрели друг на друга, слушая «нашу песню». Она звучала нежно и плавно, так, как не сыграет ни один оркестр и не проиграет ни одно радио. И пусть Локвуд не самый лучший певец, в его исполнении «нашу песню» я готова была слушать до конца жизни.       — Если я тебя поцелую, ты обещаешь заткнуться? — спросила я, утопая в своей неловкости.       — Обещаю, — ответил он, а после, улыбнувшись, сам притянул меня за затылок и нежно поцеловал.       «Наша песня» звучала еще много раз, в разных случаях и проявлениях. Локвуд так и не сдержал своего обещания, еще бы, ведь он начал напевать ее чаще и во весь голос, так, будто больше других мелодий не существовало. А я особо не противилась, ведь так спокойно на душе, когда звучит «наша песня».