мой милый мун

      астарион прекрасно знает, что берёт слишком много, но он не может не брать, когда мун украшает своё подаяние золотой лентой и приятной настойчивостью. когда нежно, отводя от чужих глаз, обнимает за плечи и шёпотом произносит:       — если хочешь, можешь сегодня поужинать, — это звучит непринуждённо и так сладко. уши астариона то ли краснеют, то ли синеют от смущения — он сам теперь не знает, как выглядит в такие моменты, но по довольной улыбке муна точно понимает, что и сам сейчас улыбается; глупо, смущённо, в л ю б л ё н н о… немного хитро, как и обычно.       астарион берёт слишком много, потому что муну невозможно отказать. когда его красная кожа наливается сине-бордовым цветом под клыками, астариону хочется большего, чем просто ужин, и неосознанно он начинает едва вилять бёдрами, как собака в гоне. на утро ему бывает стыдно; он знает, что руки муна болят из-за постоянной анемии, а по утрам тифлингу становится всё тяжелее открывать глаза, и всё же, и тем не менее — каждый вечер он также в уединении тянется за мягким поцелуем и даже не спрашивает, утверждает, что астарион сегодня поужинает.       астарион берёт больше нужного, потому что привык брать, когда дают. никогда не знаешь, стоит ли надеяться на следующий раз, да? каждый может быть последним. кровь муна обжигающая, как хороший виски, и отдаёт дымкой и мускатом; эльф замечает этот запах везде, он преследует, и каждый раз заставляет думать о том, как мун протягивает свою кисть, потому что больше у него нет сил подставлять шею. астарион мечтает о том моменте, когда мун возьмётся за голову; если он не остановит эти частые ужины сам, то когда-нибудь астарион просто его сожрёт... потому что его голод не знает предела, и с его уст никогда не свалится это звонкое слово — нет. завтра это «нет» может превратиться из прекрасного кровавого паладина в падаль из под каблуков мастера.       последние ноты удовольствия от вечерних чаепитий уходят из головы астариона тогда, когда мун падает замертво; от усталости. прямо посреди дороги, и астарион застывает, когда гейл и лаэзель суматошно подбегают к муну, чтобы проверить, что случилось. астарион застывает от стыда, потому что он знает, что не так. он чувствует, как дрожат его ладони — теперь он не останется с тобой боле, не оголит свою шею. ты сломал свою единственную игрушку.       в лагере вампир первым вызывается; нет — утверждает о своём дежурстве у койки муна. никто, в целом, не противится, и даже рады скинуть работу на никудышного любовника, и вероятно, что каждый, кто находится сейчас в лагере, считает астариона ответственным за случившееся, поэтому ему и сидеть круглые сутки у кровати партнёра. у муна лоб горячее обычного, и астарион чувствует это как никто другой, ведь в точности знает, как именно должна обжигать кожа вечно разгорячённого дитя асмодея. астарион накрывает лоб своей рукой; мертвенно ледяной — и почти обжигается от чужой температуры. он немного сомневается, прежде чем убирать руку, но, когда видит, как мун тянет к его кисти свою ладонь — отдёргивается, как напуганная лань. астарион знает, знает, что в голове у муна. неужели так страшно теперь от резких движений? ты всё ещё не привык доверять? или ты не можешь доверять тому, кто пытался тебя убить?       мун приоткрывает глаза, и выглядит едва возмущённым; больше упалым, вымученным. по лбу стекает пот.       — ты меня боишься? — мун не открывает рот, пользуясь этой странной телепатией, появившейся в его жизни вместе с бледным эльфом.       — кхм, — астарион выпрямляется, поправляет рубашку и изо всех сил пытается натянуть обратно личину уверенного, жестокого и игривого; это у него получается лучше всего, но и мун теперь его знает... слишком хорошо. вампир протягивает ладонь и гладит горячий лоб, чувствует, как от холода его кожи возлюбленный облегчённо выдыхает. — я думал, что ты спишь, всего-то... нравится тебе меня пугать.       астарион хмурится, а мун, конечно, знает, что это означает. тифлинг мягко, чтобы не напугать, сводит чужую ладонь по своему лицу, целует линию жизни, подушечки пальцев... голосу в голове так тошно и сладко. вырвать сухожилия, обмотать ими чужое горло и душить, душить, душить... мун не сдерживается и мягко прикусывает кисть руки астариона. мягко, едва ощутимо, почти не оставляет след. мун всегда особенно сильно выделял эту тонкую, бледную шею. её было бы ужасно легко переломить, он бы даже ничего не понял! но ещё приятнее её, конечно, целовать… мысли в голове становится гораздо легче игнорировать, когда целуешь любимые руки.       — вечером мне станет лучше, — как обычно, с его ровным, даже сейчас, голосом нельзя спорить. мун сжимает чужую ладонь в своей, отворачивает голову в противоположную сторону. — сможешь поужинать... не хочу, чтобы ты питался зверьём.       кровь в жилах закипает от злости, как всегда — на мгновение, так остро возникает в груди это желание наорать, вбунтоваться, но на выходе получается больше взволнованно, недовольно.       — что? нет, ты с ума сошёл? — астарион сжимает чужую руку и даже не замечает этого. — ты еле на ногах стоишь, а у нас слишком много дел! кроме того...       эльф опускается ближе к лицу партнёра, но выглядит он всё таким же злым... его острые уши кажутся муну милейшими ножами. белесые брови собираются в кучу, добавляя остроты кровавому взгляду.       — если бы мне нужен был овощ, вместо любовника, я бы с тем же успехом мог носить с собой тушу каждого хряка, которого я убил.       чужая серьёзность заставляет муна рассмеяться, и только после этого астарион окончательно выдыхает. живой... прекрасный. его смех, его фиолетовые веснушки, его жажда крови, всё в этом маленьком глупом тифлинге кричит о чужеземной, но такой желанной идеальности. астарион не сдерживает себя от того, чтобы погладить его исхудалые щёки. "исхудалые, из-за меня?"       астарион тянется за поцелуем, и мун пытается расслабиться, щекоча своими усами чужую мягкую кожу, проводя раздвоенным языком по бледным губам. нет сил даже на простую реакцию, поэтому тифлинг не пытается противиться наставлениям; он совсем не в состоянии, чтобы делать что-то по-своему, поэтому можно на этот раз оставить всё на плечи такого же своенравного, как и сам мун, любовника.       — ладно, — он ответно гладит налитые румянцем щёки. у астариона очаровательная родинка, которую мун не может упустить из внимания, и он гладит её подушечкой пальца. — я так ревную... когда ты кусаешь кого-то другого. ничего не могу с собой поделать.       — что ж, — астарион кладёт свою ладонь поверх ладони муна. — какой ты оказывается милый, когда лежишь при смерти...       между ними витает какая-то неосязаемая магия, которую обычные люди называют, наверное, нездоровой привязанностью, а может даже более смело — влюблённостью. тёмно-фиолетовые ресницы дрожат от усталости, но мун не сводит взгляда, он надеется, что так он сможет передать астариону всю свою подноготную. эльф, в свою очередь, старается запрятать в глубине это маленькое противное чувство, которое не хочется признавать; так ему не хочется верить, что из-за него сейчас мун прикован к кровати. в прочем, тифлинг не находит и крупицы обиды в своём чёрном сердце, так сильно он ослеплён своей теплотой к белокурому эльфу.       мун тянет на себя, заставляя упасть рядом на одеяла. сложно, да и так не хочется ему отказывать. как можно сказать больному о том, что не дашь ему главного лекарства! немного любви ему ведь не помешает? астарион обвивает руками шею, кончиками пальцев умудряясь дотянуться до рогов — они шершавые, немного колючие, а пахнут воздушной дымкой. галдёж лагеря уходит на второй план, и сейчас ничего вокруг не имеет значение, кроме его фиалковых глаз. эта мысль не даёт покоя... астарион сам не может признать, как сильно теряется в чувствах и любви, и всем своим видом и поступками старается показать, что эти отношения для него не имеют особого значения, что он не возлагает на них надежд... и каждый день ему кажется последним, когда мун подходит к его палатке — он уже слышит, чувствует на его губах эти гадкие слова; мне нравится кто-то другой, ты не готов к серьёзным отношениям, знаешь, я с тобой играл, но каждый раз мун развеивает сомнения, лаская лишь словами любви. и всё же, астарион ждёт… ожидание заставляет каждое прикосновение превращаться в жадное, цепкое, и, быть может, поэтому так сложно вовремя остановиться, когда его тёмная кровь стекает по клыкам? объятья муна греют не только тело, но и душу, и порой кажется, будто астарион... живой. все проблемы, ждущие его в городе, кажутся чем-то далёким и неважным, пока когтистые руки сжимают его кожу.       астарион утыкается носом в чужое плечо. он чувствует себя в безопасности, в тепле — такое он не испытывал долгие, долгие годы заключения. все его любовники кажутся теперь ещё большим отребьем, чем раньше; видимо, не может партнёр быть только красивым, чтобы удовлетворить необъятную жажду внимания, скрывающуюся внутри. мун гладит эльфские лопатки, немного царапая; так _по-муновски_, словно он хочет их съесть. астарион закрывает глаза... кажется, сейчас он впервые ловит себя на этой мысли — он действительно не против быть съеденным этим созданием ночи.       на улице холодает, вечереет, и пару раз приходит нана, чтобы проверить самочувствие муна. к закату действительно становится легче, но мун понимает, что сегодня в любом случае стоит сделать перерыв от постоянных перекусов. мужчины почти не двигаются и не разговаривают; всё это время они нежатся в объятиях друг друга и тратят всё время на свои размышления. им обоим есть о чём подумать, и каждый втайне надеется, что их мысли не противоположны. мун тревожится; даёт ли он достаточно свободы? точнее, не берёт ли он слишком много? действительно, стоит придумать более безопасный способ питания для своего партнёра... занимать в его жизни как можно меньше, но как можно больше места, давать ему делать всё, что он захочет, даже если это означает, что он будет целовать чужую шею перед укусом. или нет? астарион прячет лицо в чужой груди и можно подумать, что он дремлет, но в его голове шумный рой из мыслей, который хочется утопить в ближайшем пруду. будет ли он когда-нибудь полностью готов к тому, чтобы довериться муну? доверился ли он уже, сам того не заметив? и так азартно, и так страшно — руку вытянуть другому человеку и не бояться, что ударит. но ведь хуже, _задорнее_, если ударит, но потом, в спину. всю жизнь теперь ждать этот нож, это лезвие... тифлинг знает точно, что его любовник не спит, потому что тот безустанно крутит пальцем верёвку чужих брюк.       астарион решается нарушить тишину, но лицо всё же прячет. уши муна заинтересованно подтягиваются к рогам.       — знаешь, — его так сложно услышать, но как раз хватает, чтобы его слова узнал только мун. — мы с тобой... как бы это сказать. словно бы недавно вместе, но я чувствую себя совершенно по-другому. всё это… по-другому.       — пожалуйста, посмотри на меня, я тебя почти не слышу, — голос муна ровный и, как и обычно, властный, но даже это чувствуется как-то не так... он властен не над тобой, он предлагает разделить свою власть с тобой. астарион поднимает голову сразу же, всем видом стараясь показать, что в этом диалоге нет ничего важного для него, но мун, выискивающий правду на дне кровавых озёр в глазах астариона каждый новый день, кажется её уже знает.       — не перебивай меня, я пытаюсь высказаться, — обычный обиженный тон астариона заставляет тифлинга рассмеяться.       — ладно, ладно, извини... просто я хочу увидеть твоё лицо.       — кхм, — астарион закатывает глаза и прочищает горло, прежде чем продолжить. — мы вроде как договорились с тобой начать отношения, но не переходить к более... весёлым этапам, пока я этого не захочу.       хвост муна начинает предательски подвиливать, и это даже приносит удовольствие; эльф прекрасно знает, как сильно исхудалось тело муна по его мягким бёдрам, но то, с каким стоическим лицом мун переживает все испытания, с уважением относясь к его личному пространству, невероятно греет душу... и немного веселит. он действительно готов ждать, и это доказывает — не ударит... не ударит. астарион дарит муну поцелуй, показывая свои самые нежнейшие намерения.       — сейчас я действительно рад, что ввязался в это... хотелось бы мне проводить с тобой больше времени наедине, а не под аккомпанемент всего лагеря, быть может тогда меня бы не называли беспощадным любовником в спину так часто... я же совсем не плохой! и смог бы приглядывать за твоим самочувствием.       тифлинг снова смеётся и тоже оставляет нежный поцелуй в ответ; правда уже в лоб. астарион неосознанно морщится от прикосновения колючих усов.       — предлагаешь мне собирать совместную палатку? мы и так уже всё время проводим вместе, колючка.       — признаюсь честно... мне действительно бывает одиноко и прохладно по ночам, а с тобой, — хочется тянуться ближе, ближе, ближе к чужому лицу, и астарион не отказывает себе в этом удовольствии. мун нежно трётся своим носом о румяные бледные щёки, о любимую родинку. — быть может, у меня появится возможность не быть заколотым в ночи колом в сердце? что думаешь, хвостик?       астарион замечает какую-то грусть в чужих глазах и сам слегка понуро опускает плечи. что-то в этих волшебных глазах падает на грудь сожалениями, о которых мун, вероятно, не рассказывает, и это неприятное чувство... астарион так зацикливается на собственном доверии к муну, что совсем не думает о том, готов ли сам тифлинг обнажать свою душу так быстро. внезапно мун утыкается носом в чужое плечо и сжимает ладони на летней кружевной рубашке, подбирая к себе ближе. астарион немного пугается, старается всё перевести в очередную шутку, надеясь за ней спрятать своё волнение.       — да брось, я твоего храпа...       — я так боюсь тебе навредить... я так боюсь сделать что-то, о чём буду жалеть всю оставшуюся жизнь, с тобой, астарион. я не смогу это пережить, я сам... я готов весь город погрузить в кровавую баню, но если с тобой что-то случится, я ни за что больше не почувствую этой теплоты, этого света... я стану монстром. я не смогу сопротивляться своим омерзительным желаниям... я построю замок из костей и плоти и буду искать тебя в каждой кровавой капле...       дыхание спирает, и астарион неосознанно отстраняется в попытке разглядеть лицо своего мужчины. в груди сжимаются все органы, то ли в удивлении, то ли в испуге. в словах муна слышится неподдельный страх, но такое же страстное — желание. он жаждет крови, которой астарион не в силах ему дать... пока сам мун изнывает от анемии, его любовник абсолютно не в силах ему помочь. это кажется нечестным, несправедливым, всё кажется неправильным — как мог он сомневаться в доверии муна, как может он так беспощадно пользоваться чужой слабостью перед эльфским вниманием, как может он... врать самому себе? астарион не в силах найти ни одного ответа. он гладит чужие волосы одним резким движением, отчего мун поднимает измученный взгляд. он ищет прощения, которого, как он считает, он не заслуживает. вся эта жажда, эта мерзкая навязчивая мысль.. даже сейчас вертится в голове при виде чужой шеи, чужого лица. испуганные глаза астариона послужат ему самым красивым ожерельем. от одной мысли о сладости момента голос в голове кричит самые кровожадные идеи, и мун побеждённо опускает голову обратно в чужое плечо. он не может смотреть в глаза своему любовнику. поэтому ли позволяет выпивать из себя последние капли крови, оставляя ровно столько, сколько хватит до следующей ночи? это плата за его садизм. астарион ловит ртом воздух в попытках что-либо ответить, но он теряется в бесконечном ощущении — словно мун вновь открывает свой разум, чтобы показать своё гниющее нутро, воющее о любви. астариону кажется, словно он видит его насквозь, и наконец-то он чувствует то, чего не чувствовал уже два века — его сердце словно вновь бьётся.       — давай теперь ты посмотришь на меня, —начинает уже астарион, и мун не может противиться его бархатному голосу. фиалковые глаза темны и полны печали, о которой ранее астарион даже не подозревал, ведь каждый раз кажется, что его лучшая защита в лице юмора сработает и сейчас. никто ведь не заметит спрятанного за сарказмом испуга, и юмором всегда легко прикрыться, ведь это лучшее оправдание. — когда я сказал тебе, что был удивлён твоему выбору в мою пользу, я был серьёзен... я знаю, как на тебя смотрит эта жрица. прекрасно знаю, что ты мог выбрать кого угодно... ты мог предложить свои объятия любому мужчине, но этим мужчиной стал я... ты не побоялся моих трудностей. ты не отвернулся от меня, когда узнал, что я вампир. я понимаю, что находиться с тобой мне... ну, не совсем уж безопасно, — астарион выдыхает звонкий и короткий смешок. — но, как и ты, я не боюсь трудностей, мой милый... мун. я понимаю, на что напрашиваюсь... и я также прекрасно понимал, на что соглашался ещё тогда, в лунных башнях... к тому же, мне ведь так холодно по ночам. неужели тебе жалко поделиться со мной своим огоньком асмодея? ты сдержался в прошлый раз, сдержишься и в следующий, ты же такой... сильный.       астарион канючит специально, потому что знает, как сильно это меняет муна. хвост тифлинга начинает медленно и довольно вилять, как у большого кота, и хватает только провести ладонями по его очерченным мускулам для того, чтобы мун окончательно переменился в лице. он подтягивается выше и целует эльфа в шею, вновь щекоча своими усами.       — не заводи меня, доиграешься, — кажется, слова астариона окончательно успокоили муна. тифлинг молчит ещё немного, прежде чем произнести в самые губы. — мой дворецкий говорит, что мы всегда убиваем то, что любим.       это смущает лишь немного, но колит сердце очень сильно, роняет в пропасть новых ощущений. астарион заливисто хихикает, обвивая руками чужую шею.       — это признание? — играется он.       — возможно, — не оставляет без ответа мун.       в самой дальней палатке, приспособленной под небольшой лазарет, сегодня прячется много нежных и даже страстных поцелуев, но не проливается ни капли крови. возможно благодаря эльфу, который едва ли умеет доверять, а может из-за тифлинга, имеющего огромную слабость перед своими близкими. сегодня они оба признаются себе, что убили бы друг друга, если бы это было их признанием в любви, но оба выберут гораздо более трудный путь — подобрать правильные слова.