Ветер потерянных дней

Посмотри на них со стороны — и покажется, будто бы Алла — преступница, которую вот-вот задержит оперативная группа, как только она выложит Вере-следовательнице всё, что требуется. И они обе прекрасно знают, что это произойдет. Обе прекрасно знают, что Алла обречена, и это — её последние минуты свободной жизни, а потому хочется тянуть их так долго, насколько это возможно. — Мне, пожалуйста, карамельно-банановый чай. Алла произносит это, даже не взглянув на официанта. Всё её внимание полностью приковано к Вере, которая берёт мандариновый глинтвейн. Интересно, как давно он вернулся в их сезонное меню? Алла не была здесь с середины осени. — Так что же, сразу к делу? — Вера чувствует себя в своей тарелке, и от этого сводит зубы. Она точно знает, что делает. Всегда знала. Это Алла — как всегда — остается далеко позади, без возможности хотя бы на мгновение угнаться за ней. — Не хочется тебя задерживать. Тут рядом школа, я видела на картах. Ты там работаешь? — Да. — Замечательно. Всё, как ты и мечтала, Луш? — Женщина чуть щурится, а Алла наконец собирает себя в кучу и чувствует, как постепенно удается унять дрожь в коленях. — В общем, у меня девчонка отстает, просто жуть. Мысли у неё толковые, да только выразить она их не может, знаний не хватает. А у меня-то их тем более нет. Вот и приходится искать тех, у кого есть. А у тебя, — голос её становится тише, вкрадчивее, — это я точно знаю, этих знаний предостаточно. Почему-то становится неловко, как в детстве. Так же неловко ей было, когда, сидя с утра в тёмном школьном коридоре, ещё до прихода учителей и одноклассников, Вера, слушая пересказ «Мертвых душ», хвалила Аллу: «Как ты успеваешь всё это прочесть и понять?! Такая ты умная, Алл! Так мне повезло с тобой!» Но всё, что удается произнести Алле, это: — Твоя девчонка? Вера улыбается почти насмешливо. — В каком-то смысле. — Видя непонимание в глазах Аллы, решает не томить. — Младшая сестрёнка взяла от нашей матери чуть больше, чем следовало. Вот и приходится… Выкручиваться. И, как оказалось, племянница тоже взяла от своей тетушки чуть больше, чем следовало, прихватив катастрофическую неграмотность. Алла понимающе кивает. Внутри её душит любопытство и сотни вопросов. Получается, младшую сестру Веры — эту прелестную белокурую девчонку, так нежно любившую Аллу за то, что та делится конфетами — теперь тоже душит зелёный змий? Это кажется каким-то страшным безумием и недоразумением, но годы в педагогике берут своё — слишком часто она видела, как совершенно чудесные дети, клятвенно обещавшие в пятом классе, что никогда не станут такими же, как их мама с папой, становятся их полной копией уже к выпуску — страшно и нелепо. Алла сама была таким ребёнком, пусть в её случае это и значило всего лишь быть слишком увлечённой работой и позволять себе поступать с родными детьми так, как она даже не додумалась бы поступить с учениками. И, наверное, основной вопрос, стучащий в висках: — Так, значит, своих детей у тебя нет? Это слетает с губ легко и, она уже знает, без сожалений в будущем — Алле кажется, она имеет право спрашивать о таком. Не только ведь Вере узнавать, как прошли эти двадцать лет? — Тебя ведь это не удивляет, правда? — Вера делает первый глоток глинтвейна. Морщится и отставляет стакан в сторону. — Всё-таки цитрусы в любом виде, кроме своего естественного, мне абсолютно не нравятся. Глупо было думать, что что-то изменится в этот раз. — Если честно, удивляет. Брови Веры изгибаются в выразительную дугу, и Алле уже в который раз за день кажется, будто она говорит глупости. — Значит, тогда мы так и не успели познакомиться. — Вера пожимает плечами. — Может, у тебя будет возможность узнать меня получше, когда мы начнём наше деловое сотрудничество? Алле не хочется знакомиться с ней, но она молчит, не отводя взгляда от женского лица. Есть в этом что-то удивительно — знать его досконально и не знать вовсе. Она помнит пятнадцатилетнюю Веру так хорошо, будто шестнадцать ей исполнилось лишь вчера. Каждую черту, каждую улыбку, каждый взгляд. Алле было странно видеть на этом лице, которое она помнит совсем юным, первые морщины и яркую складку на лбу. Из худосочного подростка со впалыми щеками она превратилась в цветущую женщину — теперь в ней ни за что не угадать ту девчонку с их классной фотографии. Но даже так в многолюдной толпе она бы всегда узнала её волосы цвета ржи. — Может быть. — Выдыхает Алла, и ей кажется, будто земля вот-вот уйдет из-под ног. Она определённо не в ладу с собой. Но, как и положено человеку своего статуса, быстро выключает эмоции и включается в работу. — Есть нюанс. Я могу встречаться с ученицей на твоей территории? — Без проблем. Ты поэтому договорилась встретиться со мной заранее? Это разумно. Мало ли какой псих найдет тебя на этих училковских сайтах. Ты красавица, можешь привлечь внимание. А там, — Вера замолкает и взгляд её скользит по рукам Аллы; заметив кольцо — утвердительно кивает, скорее, самой себе, — увы, не указано, что ты замужем и наверняка счастливая мамочка оравы спиногрызов. — Двоих. — А? — У меня двое детей. — Рассказать о них ей почему-то всё-таки хочется. Видно, как и любой матери, любящей своих детей, ей тяжело молчать. — Соня и Рома. У Сони первая любовь, а Ромка, как и положено мальчику его возраста, знает все марки машин. — Чудо. — Голос у Веры звучит мягко, почти нежно, и Алла даже завидует тому, как она собрана и спокойна. Впрочем, отчего бы ей не быть собранной и спокойной? Она ведь была инициаторшей их встречи, наверняка у неё было время подготовиться к ней. — Звучит так, будто у вас майонезная семья. — Это звучит глупо и нелепо, но Алла понимает, что Вера имеет в виду, и ей хочется, чтобы это и вправду было так. — Наверняка и муж работяга и красавец, как положено? Как его зовут? — Павел. — Передавай Павлу привет. Ему повезло. — Вера бросает короткий взгляд на наручные часы и морщится. — Кажется, мне пора. Жаль, мы мило болтали. Так ты согласна позаниматься с моей племянницей? — О, конечно. — Алла отвечает быстрее, чем успевает подумать. И отступать уже некуда, остается лишь подчиниться. Она достает из сумки первую попавшуюся бумажку, кажется, одну из тех памяток, что она печатает детям постоянно, и быстрым, размашистым почерком, совсем не похожим на её обычный — каллиграфический учительский — пишет свой номер телефона. — Держи. Так ты сможешь со мной связаться. Лучше напиши в одном из мессенджеров, чем звони, там я отвечу намного быстрее. Постоянно отвечаю на родительские сообщения, так что одним больше, одним меньше… Тогда обсудим детали позже? Напиши мне вечером, когда тебе будет удобно, чтобы я приезжала. Вера несколько секунд молчит. Их обеих привлекает вдруг так больше и не тронутый глинтвейн. — Почему ты заказала его, если знаешь, что тебе не нравятся цитрусы? — Не знаю. — Вера кривит губы и смеется. — Думала, может это всё-таки понравится. Люди годами давятся тем, что не любят — безвкусная отварная куриная грудка, идиотская работа, не тот город… Хорошо, когда твоя ошибка — всего лишь сезонный напиток в кофейне. — Вера поднимается на ноги. У неё с собой нет ничего лишнего, так что со стола она подхватывает лишь собственный телефон и чашку. — Я обязательно напишу, и мы что-нибудь придумаем. Спасибо, что согласилась. Она протягивает руку и забирает аккуратно сложенную надвое бумажку с номером. Улыбается, замечая на обратной стороне черную, крупную надпись «типы речи». — Начинаешь репетиторствовать уже сейчас? Пальцы её невесомым касанием скользят по руке Аллы, чуть щекоча раскрытую ладонь, и Алла вздрагивает от этого прикосновения. — Прости, случайно получилось. — Вера тут же отдергивает руку и прячет в карман номер-памятку. — Я оплачу твой кофе. Считай это маленькой благодарностью. — Скоро ты будешь оплачивать минимум одну мою чашку кофе в неделю. Впервые за встречу Алла наконец расслабляется. Кажется, она зря беспокоилась, и всё, что было в прошлом, в нём же и осталось. Эта мысль действует на неё, как исцеляющий элексир. — До встречи, Луш. — До встречи, Вера. На секунду ей даже становится жаль, что теперь им так быстро приходится расставаться, и Алле остается лишь наблюдать, как мило её старая подруга улыбается девочке-бариста, кладя чаевые в баночку с надписью «на поездку в Питер». И, подхватывая шубу с вешалки спустя пару минут после ухода Веры, Алла решает не возвращаться в школу. Длинные ногти стучат по экрану мобильного, когда она набирает сообщение. «Заберешь Рому из садика? Хочу хотя бы пару часов побыть в тишине. Голова кругом идёт от детей».

***

— Скажешь маме, кого ты играешь на утреннике? — Паша, как обычно, тянется через весь стол, чтобы добраться до хлеба, а не просит Аллу, а Алла, как обычно, подмечает, что зря в первую очередь думает о детях, которые ни разу в жизни не притронулись к хлебнице за ужином, и сегодня тоже. — Пусть порадуется, что её домашнее задание было выполнено. Она закатывает глаза, глядя на мужа, и делает такое лицо, чтобы всем видом показать, как она недовольна его дурацкими фразочками. Получается плохо. Сквозь напускную серьезность то и дело прорывается улыбочка. — Зайчиком! — Гордо объявляет Ромка, уминая лапшу и старательно отделяя от нее стручки фасоли. — Но костюм мне не нужен. Елена Степановна сказала, что у них всё есть. — Конечно, у них всё есть. — Алла чувствует вибрацию в кармане халата, и сердце пропускает удар. Почему-то она точно знает, кто пишет ей. — Ещё со времен, когда твой папа туда ходил. Мальчики — зайчики, девочки — снежинки, да? — Да-а, — восторженно тянет Ромка, удивляясь прозорливости мамы, — ты ведь придёшь посмотреть? — А как иначе? Ей хочется прямо сейчас залезть в телефон и ответить на сообщение, убедиться, что шестое чувство не подводит, но она становится заложницей собственных запретов — никаких телефонов за столом. Пришлось ввести, когда Соня начала переписываться с подружками активнее, чем жевать, и с тех пор вся семья неукоснительно исполняла это правило — даже вечно занятой Паша, висящий на деловых созвонах даже по выходным. — Как дела с математикой? — А что с математикой? Паша оживляется раньше, чем Соня успевает ответить. — А что с математикой? — Вторит она отцу и так удивлённо вскидывает брови, что Алла бы даже поверила искренности этого жеста, не проработай она в школе больше десяти лет. — В шестом классе получила за год пятерку и больше с ней не сталкивалась. — Ты ведь прекрасно знаешь, о чём я. — Алла откладывает вилку в сторону и глядит на дочь так пристально, что той ничего не остается, кроме как посмотреть на неё в ответ. — Ты зашла к Тамаре Васильевне? Она даст тебе закрыть долги по алгебре и геометрии? — Даст. Женщину раздражает, как легко к этому относится Соня. — Будто бы у неё был шанс не дать. — Тут же добавляет дочь. — Ты ведь от неё не отстала бы. Но Алла сама виновата, что вечно подтирает ей сопли и решает её проблемы. А телефон тем временем настойчиво вибрирует снова. Алла поднимается из-за стола и, скинув всю грязную посуду в раковину с клятвенным обещанием вымыть всё позже, когда поест вся семья (не подскакивать же ей к раковине каждый раз! Сами они точно это не сделают), уходит в спальню. Ей приятно снова утонуть в складках плюшевого пледа. Пары часов, проведенных дома перед тем, как она уехала к очередному ребенку готовить его к самому простому экзамену в его жизни, оказывается явно недостаточно, чтобы почувствовать себя заряженной. Несколько секунд Алла просто лежит, прикрыв глаза, и пытается представить, что дома тишина, и ей совсем не слышно, как Паша затеял какую-то очередную игру, чтобы Ромка всё-таки съел эту несчастную фасоль. Поскорее бы новогодние каникулы — можно будет со спокойной совестью отвезти детей к их любимым бабушке и дедушке, а самим на пару деньков уехать на природу. Там тоже не будет поражающей разум тишины, но хотя бы это что-то другое — первые деньги в новом году, которые они традиционно проводили на даче у друзей, пожалуй, по праву заслуживают первое место в списке лучших дней в жизни Аллы. Рука сама тянется в карман. Секунды тянутся слишком долго, словно какая-то жвачка, а потому, когда Алла всё-таки видит неизвестный контакт «vera», она кусает большой палец так сильно, что становится больно. «Даже здесь нет твоей фотографии. Может быть, ты просто шпионка и не хочешь оставлять свой информационный след?» Алла улыбается. «Не оставляю детям ни одной возможности использовать это против меня. Не хочу, чтобы мои удачные фото превращались в их мемы». Ответ приходит тут же. «Думаешь, они не найдут иной возможности?» И почти следом: «Как насчет того, чтобы начать на следующей неделе в понедельник? И потом еще одно занятие в четверг или пятницу, после семи. А после занятий я буду отвозить тебя домой, чтобы тебе не приходилось толкаться в автобусах». Где-то внутри от каждого сообщения Веры разливается странное тепло. Как будто бы в детстве пьешь горячее молоко с печеньем. Но в ответ она пишет лишь: «Хорошо. Давай в понедельник и пятницу». — Аллюсь, можешь расслабиться. Я уговорил молодежь сегодня мыть посуду. Паша заходит в комнату с лицом спасителя и падает на кровать рядом с женой. Повернувшись на бок, он прижимается лбом к её коленям и жарко выдыхает. — Спасибо, — отвечает она, не отрываясь от телефона. Вера не пишет больше ничего, оставляя Аллу лишь с реакцией-сердечком под её сообщением. — Хотя бы отдохну сегодня. Не взяла из школы ни одной тетрадки. Теперь десятый «А» сожрёт меня. Я обещала завтра сказать, какие у них оценки за сочинение. — Переживут. Ты и так всегда всё делаешь вовремя. Его руки скользят по её ногам, а горячее дыхание обжигает кожу. Алла поджимает губы, из-под ресниц взглянув на мужа. — Я взяла ещё одного ученика. — Тихо говорит она. Паша вмиг отстраняется и поднимается на локтях, чтобы лучше видеть Аллу, и неловко улыбается ей. — Ты же говорила, что больше не собираешься. — Да, но меня попросила… — Алла заминается, мысленно пробуя на язык, какое слово ложится лучше, — старая знакомая. Мы учились вместе, и она доверяет мне. Клянусь, напиши мне кто угодно, кроме нее, и я бы не согласилась. И это чистая правда. — Ты рассказывала о ней? Уже успевший было потухнуть телефон в руках вспыхивает новым уведомлением и требовательно взывает к ответу, и на секунду Алла забывает, что, кроме него, ответа ждёт и муж. — Нет. Как-то не приходилось. — Она пожимает плечами и подтягивает колени к груди. Задумывается: интересно, что делают дети? И если Соня всегда тихо сидит в своей комнате, лишком давно Ромка не прибегал, чтобы похвастаться тем, какую машину он нарисовал, или мольбами о том, чтобы кто-нибудь из родителей поиграл с ним. Значит ли это, что родителям лучше не видеть то, чем он занят? В таком случае, надо проверить, что он там делает. — Мы учились в одной школе, прежде чем родители отправили меня в другую. Ответить Паше она не дает возможности. — Пойду проверю, чем дети занимаются. Тут же вскакивает с кровати и, даже не надевая на босые ноги домашние тапочки, которыми вечно терроризирует детей, которым, конечно же, совсем не смущает холодный пол, и выходит из комнаты, тут же проверяя телефон. «Начнём с этой недели? Или живём с девизом Бояки?» Алла останавливается посреди коридора: «О чём ты?» «Ты что-о?! Вроде дети у тебя, а детских мультиков не знаешь». Алла, кажется, начинает припоминать. Мультфильмы о зайце Бояке мозг стёр из памяти, как травмирующее воспоминание — тёмный и кукольный. Достаточное сочетание для того, чтобы увидеть его однажды в утренней программе по телевизору и с тех пор надеяться, что не увидишь его больше никогда. Она сама не замечает, как вместо детской, оказывается в ванной комнате и включает воду. Та дребезжит, непрерывной струей бьется о края раковины, и несколько капель падают на руки Аллы. «Не смотришь с ними мультики, Луш?» «Если честно, нет. У меня практически никогда нет на это времени». — Ма-ам, — за дверью раздается звонкий голос Сони, — он снова пришёл ко мне в комнату и мешает делать уроки! Алла вздыхает. Ничего. Скоро каникулы. — Передай ему, что, если не уйдет, то ему придётся срочно учиться читать, если сегодня он хочет узнать, что там дальше было с Незнайкой! «И сейчас нет?» Сообщение от Веры вдруг кажется укоризненным. Как это нет времени, если прямо сейчас Алла отвечает на её сообщения в ту же секунду? Но она решает гнуть до конца. «И сейчас нет». И вмиг в голове что-то щёлкает. И следом она пишет: «Потому что, признаюсь честно, иногда я тоже скучала по тебе». Большой палец почти истерично вдавливает кнопку звука до той поры, пока телефон не переходит в режим «не беспокоить». Умывшись уже ставшей ледяной водой, Алла выходит из ванной и уходит в детскую, потому что точно знает, что никакие угрозы, на самом деле, не действуют на Рому в долгосрочной перспективе, а, значит, сейчас самое время занять его. Возможно, они даже подыщут ему стихотворение на утренник. Какое-нибудь простенькое и короткое, но хорошее. Удивительно, ни один из её детей не унаследовал её любви к литературе, а потому ей каждый раз приходится биться и измываться над собственной памятью в поисках чего-то, что хотя бы не заставит скучать при разучивании. На Ромку у неё большие планы — если уж не интересуется по природе, она это в нём обязательно взрастит. В конце концов, это то, чем она занимается пять дней в неделю. К концу вечера им даже почти удается найти то, что оказывается сыну по душе, но сил, чтобы проверить у Сони уроки, не остается вовсе, потому она, как порядочная мама, лишь заглядывает к ней перед сном и умоляет не засиживаться в Интернете допоздна, потому что к очередной битве за душ Алла не готова. Приключения Незнайки тоже приходится откладывать, и Алле везет — у неё есть оправдание. Соня передала угрозы, но им не внемли. Час расплаты настигает слишком быстро. Алле не хочется, чтобы дети думали, будто она пустословка. А потому спать она ложится с чистой совестью уже к одиннадцати. Хотя бы раз надо поспать дольше пяти часов. И, засыпая, она не может думать ни о чём, кроме Вериного ответа, снова и снова звучащего в голове её низким, бархатным голосом. Алла кажется, что, закрывая глаза, она даже видит её лицо. «Никогда не умела тебя понимать. Начнём всё-таки новую жизнь в понедельник. Спокойной ночи».