genesis

      Моё лицо никогда не было «жабьим», как бы меня ни пытались унизить «крутые парни»; но от земноводных я перенял любовь к дождю и побегу от проблем. Даже сейчас я бегу от них — кручу дымящуюся в руках сигарету вместо того, чтобы поговорить с тем, кто мне дорог. С тем, кто не пьёт алкоголь, чтобы не сойти с ума. Ведь сойти с ума мы договорились вместе.       Уилл наверняка в одной из комнат дома, облокотился на стену и угрюмо щурится от громкой музыки. Он всегда делает так, когда не говорит со мной — я вижу это каждый раз перед тем, как подойти к Байерсу и затянуть в диалог снова. Уилл всегда против вечеринок, но из раза в раз соглашается туда пойти, когда слышит, что все идут, ведь это значит, что я раздобуду травку, которую мы раскурим в тихом месте вроде пустой комнаты ночью или безлюдного пустыря на рассвете.       Поговорить с Уиллом было не совсем моей идеей — её мне предложила (на самом деле, потребовала) Эл, когда у нас произошёл долгожданный для обоих разговор об окончании отношений. Ей не пришло в голову, что если я еле признался ей в том, что мне нравится кое-кто другой — Уилл, — то сказать это ему лично будет подобно пытке. Хоппер всё спрашивала и даже слегка давила, а я чувствовал себя заключённым в камере смертников, ожидающего своего приговора — в конце концов, Эл добьётся своего, потому что вечно бежать от проблем невозможно. Я затушил сигарету об стеклянную пепельницу.       Я голый, ничего не понимающий Конерак Синтасомфон в мире взрослых проблем. Я не нужная создателям Her Majesty. Я последние слова Эйнштейна перед смертью, которые навсегда останутся тайной. Хотя кому я вру — Эл знает все мои секреты; поэтому я просто тихий Майкл Уилер с перегаром во рту и грустной улыбкой, который заходит в переполненный дом с заднего двора.       Музыка играла чуть тише, но всё равно было страшно за барабанные перепонки. Стейси, у которой дома проходит вечеринка, видимо, подсела на Modern Talking, что безумно злило — Холли тоже не может перестать говорить о Болене и Андерсе. В зале стало чуть меньше народу, или так казалось из-за освободившегося места в середине комнаты, где в кругу сидели пьяные подростки и смотрели, на кого укажет стеклянная бутылка из-под Кока-колы. Я взял пластиковый стаканчик с пуншем и подошёл к гуще событий, делая первый глоток кисло-сладкого месива.       Под смехи и улюлюканье бутылка крутилась, издавая характерный звон, больше слышимый на уровне рефлексов, чем ушами. Я узнал макушку Уилла только когда горлышко указало на него. Что он делает в этом хаосе из громких возгласов и тупых шуток? Даже если бы я хотел спросить у него сейчас, то не смог бы — Бетти Янг начала говорить:       — Ну что, Уилл, правда или желание? — Её высокий голос чувствовался поплывшим из-за, очевидно, водки в её стаканчике.       — Правда? — И почему-то я знал, что Байерс покраснел, пусть видеть я мог только его ухо, высовывающееся из-под отросших прядей волос.       По кругу прошёлся шёпот, а затем к нему прибавились и смешки. Бетти подставила ухо под губы Норы Холл, чтобы расслышать девушку, а потом немного хищно улыбнулась.       — В прошлый раз ты сказал, что тебе кто-то нравится, — Янг сделала глоток. — Кто это?       Уилл быстро просмотрел комнату, поворачивая шею, будто ища кого-то. Вместе со стучащей в ушах обидой, в моей голове прозвучал тот «Мысли-Позитивно» голос, что включается в последнее время слишком редко: «Хотя бы он любит кого-то из ровесниц, раз боится увидеть её тут. Хуже, если бы это была Злюка-Рут, что ведёт химию». Я усмехнулся при этой мысли, а Байерс тем временем смотрел в пол, вжав шею в плечи.       — Желание.       Послышался смех.       — Она тут, да? — поддразнила его Бетти. — Давай говори, а то так и умрёшь девственником!       — Но я не…       — Не девственник? — она нахмурилась, но через секунду улыбка снова появилась на лице. — Не смеши, ты тусуешься только со своими дружками! Тебя что, лишила девственности одна из подружек твоей мамы? — По комнате прошла ещё одна волна хихиканья и поддакиваний.       Было невероятно мерзко смотреть на то, что происходит — по мне будто тоже прошлись пьяные недоумки. Я сделал глоток ягодно-лимонной смелости.       — Вы либо задаёте ему желание, либо оставляете в покое. Уилл всё равно ничего вам не ответит, — голос так и сочился ядерной дерзостью, и её вкус был приятнее яблок в карамели.       — О, так значит Уи… — Начала было говорить Дженни Стивенс, но сидящая в относительной близости Бетти закрыла ей рот рукой.       — Хорошо, — сказала Янг приторно невинно. — Поцелуй Нору, Байерс.       Холл вытаращила глаза на свою подругу, пока по комнате разнёсся гул из «Да-вай! Да-вай!» и «Целуйтесь!», что звучало одинаково противно. Я хотел было закрыть глаза, как при особо страшных моментах в фильмах ужасов, когда Уилл и Нора синхронно приблизились друг к другу, но вместо этого почему-то раскрыл глаза лишь сильнее. По всем моим внутренностям вдруг прошлись шипами, а зубы сомкнулись намертво. Уилл Байерс обменивался слюнями с Норой Холл прямо у меня на глазах. Толпа ликовала.       Я не мог оторвать взгляд: тот, кого я любил всю жизнь, мнёт свои губы о чужие. Он целуется с чёртовой Норой, что прилепляла жвачку под парты — мы с Байерсом ненавидели её; а Уилл вцепился в её затылок, приближая девушку к себе. Кто там ему нравилась? У меня на языке вертелось несколько фамилий, но это явно не делало ситуацию лучше. Да хоть бы он целовался с хорошенькой девушкой — какая мне к чёрту разница, если это не я? Если не я кусаю его губы и обхватываю чужой язык? Если не я растворяюсь в клубничной похоти, поддерживаемой тихими, но неистовыми стонами? Если не я буду чувствовать его кожу всем своим телом? Какая к чёрту разница, если не я буду целовать его в губы до самой старости?       Уилл оторвался от покрасневшей Норы, поднялся на ноги и повернулся ко мне лицом. Выглядел он не лучше Холл — волосы спутанные, а в глазах стоит отчаянное удивление.       — Ты в порядке? — спрашиваю я через несколько секунд.       Когда Байерс не отвечает, я беру его за руку и веду в сторону лестницы.       — Малыш Байерс влюбился в Нору Холл? — пролепетала Дженни Стивенс.       — Судя по его лицу, ему не понравилось, — хихикнула Бетти.       — Он точно гей, если ему не понравилось целоваться с Норой, — снова подала голос Дженни и зашлась в смехе.       Мысль явно понравилась остальным — пока я вёл Уилла за собой по лестнице на второй этаж, с первого раздавался гул из издевательств над Байерсом и попыток приписать ему симпатию ко мне. Было бы лучше, будь оно и правда так, подумал я, но нарочно переключил внимание на поиск свободной комнаты. Впрочем, это не составило большого труда.       — Как ты? — слова вырвались сами, как только я закрыл дверь и повернул механизм, так что мы точно остались наедине.       — Нормально. — Уилл смотрел в пол, как и когда ему задали ту самую «правду».       — Брось, я же вижу, что нет, — я подбирал слова так тщательно, будто писал чистовик книги. — Ты всегда можешь рассказать мне. Я рядом.       — Я в порядке, — повторил он, и я увидел как его челюсть сжалась.       — Что с тобой, Уилл?       — Просто я… — начал он, закрыв глаза. — Неважно.       Я сел на кровать, приглашая за собой друга. Хотелось схватиться за голову и закричать. Хотелось раствориться в лаве Ородруина. Хотелось наглотаться викодина и смотреть в звёздное небо, постепенно проваливаясь в сон. Почему вообще я успокаиваю Байерса, а не он меня? У кого тут чёртово сердце раскололось на миллиард осколков?       И сколько бы я ни понимал Уилла в тот момент, я отлично осознавал, что дальнейшими вопросами ничего не добьюсь.       — Хочешь покурить? — я разорвал тишину, надеясь, что Байерсу тоже хочется затянуться косяком.       — Не-а, — ответил он, перебирая пальцами.       — Тогда покурю один, — не выдержал я.       Пальцы потянулись к карману шорт, где лежали два свёртка.       — Не надо, — Уилл взял мою руку.       Голова болела от нервов, как чувствительные зубы от мороженого.       — Да что с тобой не так последние полчаса?!       — Я просто не хочу, чтобы кто-либо из нас был под кайфом! — Уилл вскинул руки. — Я не хочу, чтобы ты ловил дзен, пока я получаю нервный срыв, о’кей?!       Байерс будто только что сказал, что небо зелёного цвета.       — Ты серьёзно переживаешь из-за тех придурков? — я не мог поверить, что тупая Дженни Стивенс могла задеть хоть кого-то своими недонасмешками. — Какая тебе разница, что они говорят?       — Может, потому что они говорят правду!       Я нашёлся, что сказать лишь спустя десяток секунд.       — Конечно, тебе не понравилось целоваться с Норой на глазах девушки, которая тебе нравится. И… ты ведь целовался с Холл, а не с ней.       — Боже, — пробормотал Уилл, хватаясь за голову.       — Что?       — Это ведь был мой первый поцелуй…       — Да брось… — начал я, но вдруг решил придерживаться другой стратегии. — В смысле… я понимаю, что это расстраивает ещё сильнее. Но ты признаешься той девушке, и вы поцелуетесь, потому что ты очень классный, Уилл. Можешь даже не считать этот поцелуй за первый — это всё такие условности, что тебе не стоит волноваться.       И когда Уилл резко оторвал голову от рук, я понял, что только что точно расколол льдину понимания, на которой мы с Байерсом всегда стояли вместе. С самого дня знакомства, когда нам было по пять, и вплоть до этой весны, когда Уиллу уже исполнилось восемнадцать, а меня всё ещё отделяло десять лет от клуба Джими Хендрикса.       — Майк, ты вообще слышал, что они скандировали, пока мы поднимались?       Я чувствовал себя двоечником на уроке истории.       — Да. Абсолютную чушь, которую они всегда говорят.       Взгляд Уилла потяжелел ещё сильнее.       — Ты вообще слышал меня минуту назад?       — Да, Уилл! И я сказал, что это можно даже не считать за первый поцелуй!       Байерс тяжело выдохнул и опустил взгляд на колени; всё его тело устремилось вниз, будто на нём решила отыграться сама гравитация.       — Не то. Ты даже не близко, — голос Уилла звучал тихо, но настолько безэмоционально, что хотелось упасть на колени и молить о пощаде; хотелось пожертвовать миром ради любимой улыбки.       Я лишь склонил голову, чувствуя себя маленьким, непонимающим щенком, которого ударили по морде без внятных объяснений. Точнее, он эти объяснения не понял. Я эти объяснения не понимал напрочь.       — Я гей, Майк. — Тишину не разрывало даже тиканье часов. — Мне не понравилось целоваться с Норой, потому что она девушка. Я мечтал о первом поцелуе с парнем с двенадцати лет.       Время остановилось. Перестали работать все магазины. Мужчины в дорогих костюмах вдруг перестали править миром. Наступил конец света.       — Что? — мой голос задрожал, прямо как и руки. Хотелось закурить ещё сильнее, чтобы голова не раскалывалась от нервов. Чтобы не думать о том, было ли это божественным благословением или шуткой Уилла.       Хотя какая разница, если он любит парней, если я всё равно на последнем месте в списке кандидатов на возможность вплести пальцы в наверняка мягчайшие на свете волосы?       — Я гей, Майк, — повторил Уилл ещё раз. И когда я поднял голову, чтобы посмотреть в глаза-кофейные зёрна, то увидел в них лишь пустоту. По щекам самого важного для меня человека со скоростью весеннего ручья текли слёзы. — Я… я люблю парней. Всегда любил. И всегда молчал.       Сердце пропустило удар. Ещё один. Сердце остановилось.       — Оу, я… — слова закончились. Во рту были лишь сухость и непонимание. — Эм… это… это нормально, Уилл. — Я не знал, что мог сказать тому, кто признался мне в вещи, которую я отвергал в себе сотни мучительных лет.       — Я же вижу, что нет, — повторил он мои слова. — Конечно, у тебя с этим проблемы, — голова Уилла опять покоилась в ладонях. — Как я мог надеяться на что-то иное?       Хотелось забраться на Эверест и взять с неба самую яркую звезду, чтобы показать Байерсу, что она светит тусклее его глаз во время улыбки.       — Нет! — я машу руками, надеясь, что это хоть как-то поможет. — Всё хорошо, Уилл, правда! Всё хорошо.       Мой самый любимый человек на свете продолжает плакать; плечи содрогались в беззвучных рыданиях; влага слёз размазывалась по предплечью от безуспешных попыток вытереть лицо.       — Уилл, Уилл! — Я хватаю его за руки. — Всё хорошо, я рядом. — поглаживаю ладони большими пальцами. — Я всегда с тобой. Всё хорошо. — И в тот момент я пытался убедить лишь его — сам знал, что ничего не поменялось.       Кроме луча надежды, который пыталась скрыть туча самоненависти.       — Ты правда тут? Ты меня не бросишь? — голос Уилла дрожал; он звучал как ребёнок, который только что нашёл мать после того, как потерялся.       В тот момент были лишь наши руки — мои ладони нашли его. Апокалипсис и Второе пришествие вдруг решили не обрушиваться на Землю. Байерс снова стал пахнуть чайными травами и гуашью.       — Я люблю тебя… — вдруг шепчу максимально тихо куда-то в его плечо. Под губами лишь тепло кожи и слишком сильно стучащееся сердце. Я сгорал в пламени своей любви.       Но всё же Уилл слышит меня. Как и всегда — то ли благословение, то ли проклятие.       — Правда? — шепчет он в ответ, и я слышу, как Байерс расслабляется.       — Да. — И всё кажется сном. На первом этаже не кричат люди, а Уилл — фарфоровая кукла. Я бы никогда не признался самому лучшему на свете другу, будь он настоящим.       Моя голова покоится на плече Байерса, и фарфор кажется слишком уж мягким.       — Ты пьян… — прерывает он тишину. — Сам-то потом не вспомнишь, а мне об этом думать ещё месяцами. А не годами ли?..       — Я выпил полтора стакана пунша, Уилл, — шепчу я.       — Ты накурился? — смеётся он, потому что знает, что это не так.       — Не-а. Без тебя не так классно. — Я ёжусь на плече Байерса: тело пронизывает холод. — Так кого ты там высматривал? — голос прозвучал непривычно хрипло; захотелось выпить микстуру от кашля и лежать под тремя одеялами.       — Хм? — Уилл звучал настолько обескураженным, что я почувствовал себя глупым. Ну конечно, ведь я раскрыл все карты, а Байерс сидел с почти что полной колодой. Я хотел заглянуть хотя бы одним глазком.       — Ты ведь высматривал кого-то. Янг заметила. И я. Когда тебе задали правду. — Тело покрылось мурашками и неподъёмной тяжестью; эйфория прошла, и я остался таким же глупым Майком Уилером, только теперь признавшимся своей первой и последней любви.       — А-эм… тебя? — Уилл слегка дёрнул плечами, будто хотел пожать ими, но моя голова оказалась слишком тяжёлой.       Я нахмурился; но почему-то поверить в это сейчас, после прошлого разговора, было намного легче. Уилл не был фарфоровой куклой — его обтягивали кожа и любовь к рисованию. Но мне необходимо было прояснить.       — Правда? — прозвучало более жалко, чем я думал. Я прокашлялся.       — Да? — Когда Байерс включал функцию «неуверенного ответа», хотелось скупить все справочники по психологической самопомощи и вручить в руки в пятнах от краски.       — Ты как-то не уверен, Уилл, — решил я его поддразнить. — Ты точно это имел в виду?       — Да. — Я почувствовал, как моя улыбка отзеркалилась в его интонации.       — Мне кажется, я слишком долго ждал этого момента, — сказал я, выдохнул и прикрыл глаза. На плече Байерса было тепло и спокойно.       — В плохом или хорошем смысле?       — Не знаю. Главное, что теперь это случилось.       Я взял его ладонь в руки и изучал пальцы, будто они с этого момента были продолжением меня. Хотелось верить, что так оно и было.       — Я люблю тебя с детского сада, — произнёс Уилл и положил свою голову на мою. Как ни странно, эта тяжесть успокаивала ещё больше.       — Брось, я же был таким глупым ребёнком. — Улыбка отдавалась мягкостью в груди.       — Это далеко не самое твоё «глупое» время, — в голосе Байерса слышится ответная улыбка.       — А какое тогда самое?       — Весь пубертат, — сказал он, судя по звукам, улыбаясь ещё сильнее.       — Эй! — я шутливо толкнул его плечом. — Я пытался найти себя!       — Мог бы вспоминать обо мне почаще, — фыркнул Уилл.       — Прости, — только и мог ответить я.       Тишину нарушали крики снизу и вибрирующий пол.       — Когда ты понял, что любишь меня? — спросил Байерс.       — Ну, я люблю тебя… класса с третьего, и…       — Нет, Майк. Когда ты понял, что любишь меня?       Я приоткрыл рот в удивлении. Наверное, это выглядело комично, но Уилл всё равно не мог увидеть.       — А-а… — протянул я. — Месяца три назад.       — И ты всё ещё встречался с моей сестрой? — Байерс, кажется, нахмурился.       — Я пытался не думать об этом, Уилл! И расстались мы в итоге, потому что я любил тебя. Всегда любил. Люблю, — поправил я себя же.       Я открыл глаза и посмотрел на комнату, освещаемую лишь уличными фонарями.       — Кстати, Джейн говорила, что ей кто-то нравится, — прервал тишину Байерс. —Как думаешь, у неё появится кто-нибудь в ближайшее время?       — Не хочу думать об этом сразу после катарсиса, Уилл — я поморщился. — Давай как-нибудь попозже.       — Ну, хорошо, — Байерс засмеялся.       В голове возник вопрос, скребущийся по стенкам черепа.       — А ты когда понял, что любишь меня?       — Ну… — протянул Уилл. — За пару месяцев до того, как захотел тебя поцеловать. Получается, опять в двенадцать.       — Понятно…       Я лежал у Уилла на плече, но одновременно утопал в океане из любви и бабочек в животе. Сердце вдруг разрослось и вышло за пределы моего тела — чувства были везде: в моих руках, в руках Уилла и даже в свете фонарей за окном. Ощущение реальности то покидало меня, то обрушивалось девятом валом.       — Поцелуй меня, — прошептал я. И если это действительно произойдёт, я смогу ущипнуть себя после. Я смогу доказать, что это реальность.       Уилл поворачивается и берёт моё лицо в руки; под кончиками его пальцев я чувствую заряды электричества. Я чувствую, как губы опаляет чужое дыхание, и разрываю последние сантиметры сам. Губы Байерса холодные, как февральский лёд, и вкусные, как припрятанное мамой шампанское. Уилл абсолютно не умеет целоваться, а я учу его на практике, ведь любой теории хватает в школе. Однако, его неумелые движения и мягкость губ под моими зубами дают о себе знать — я стыдливо разрываю поцелуй и прячу лицо там, где плечо Байерса переходит в шею.       — Всё в порядке? — Уилл кладёт руку мне на спину и поглаживает; я чувствую себя мейн куном. — Тебе не понравилось?       Я ощущаю, как напряжение скапливается где-то в затылке.       — Нет, всё было… хорошо, — и перед тем, как Байерс сможет что-либо вставить, добавляю: — Правда, не волнуйся, мне просто надо отдохнуть. Переизбыток чувств? Да, наверное.       — Оу, я, кажется, понял, — в голосе чувствуется улыбка; та хитрая улыбка, которую Уилл припрятал в своём арсенале для особых ситуаций.       Я чувствую, как горят плечи, как сгорает грудная клетка и как пламя охватывает низ живота; я чувствую безудержную дрожь, когда Уилл кладёт руку на мне на колено. Я словно прыгаю с парашюта, а он не раскрывается; лицо прошибает ветром, пока я лечу вниз. В личную Вальхаллу, где я буду убивать одного демогоргана за другим, лишь бы почувствовать губы Байерса на своих хотя бы ещё один раз.       Я шумно выдыхаю, пока тело прошибают то жара, то холод. Рука Уилла по-опасному близка к выпуклости, которую так заметно обтягивала ткань шорт.       — Кажется, я зря переживал насчёт того, что тебе не понравится, — съехидничал Уилл, пробираясь ладонью всё ближе.       — Заткнись, Байерс — промычал я в его плечо, и губами почувствовал тепло своего же дыхания.       По вискам начинал течь пот, чуть позже растворяющийся в ткани синей футболки.       — Хорошо, я буду делать всё молча, — от шутливого тона хотелось скулить.       Однако заскулил я секундой позже, когда рука Байерса всё-таки накрыла мой член, спрятанный под боксерами и твиловыми шортами. Уилл поглаживал выпуклость, пока я был где-то между раем и адом; рай ощущался во всём теле, а вот ад точно находился под вибрирующем полом.       — Уилл, Уилл, — зашептал я, словно в бреду; потом прошибало всё сильнее. — Уилл?       — Ты сказал мне заткнуться, — напомнил с улыбкой Байерс, надавливая ладонью всё сильнее; ад перестал существовать — мы с Уиллом возносились прямо сейчас, пока я скулил от ощущений.       Я отлепил голову от плеч Байерса только чтобы найти его губы; чувствовал, как грею их своим горячим, даже жарким, дыханием. Провожу языком по нижней губе Уилла; по ощущениям будто просил для себя весь мир, а не разрешения на исследование чужого рта. И Уилл мне разрешает. Я провожу языком по кромке зубов, чтобы позже почувствовать языком чужой, сплетаясь и точно приближаясь к нирване, ведь весь внешний мир сосредоточился в наших с Уиллом телах.       Мы отдышались даже не разомкнув губы — я ощущал мягкие губы Байерса на своих, пока он довольствовался моими потрескавшимися. И если Уилл мог дышать спокойно, то я переодически всхлипывал, наверное, создавая вибрацию в его рту. Я залез на чужие колени и впился в любимые губы вновь, руками прощупывая кожу под футболкой на спине. Она удивительно контрастировала с его губами — ей можно было обжечься, что я делал, не отрывая от горячей кожи руки ни на секунду.       — Всё, Уилл, нет, — беспорядочно шепчу в его губы.       — Что такое? — обескураженно спрашивает он.       — Я не хочу спускаться вниз с мокрой от спермы одежды, — говорю я. — Хватит… — выдыхаю напоследок.       Уилл на это лишь улыбается прямо мне в губы. Через пару секунд он всё же отрывается от моего лица.       — И что же ты предлагаешь делать? — спрашивает он.       — Подождать несколько минут.       — Чтобы добраться до тебя и продолжить? — говорит Байерс своим специально-невинным тоном.       Я громко выдыхаю.       — Ты не помогаешь.       — Между прочим, не ты один тут со стояком, — Уилл вскинул бровь и смотрел на меня в упор.       — Мне жаль? — произношу я не убедительно, и на Байерса это не действует. — Тогда нам тем более нужно переждать.       Я слезаю с его колен, чтобы сесть на кровать и понять, что даже на Байерсе было мягче, чем здесь — пружины впиваются прямо в мою задницу, и по ощущениям я словно нахожусь в пыточной. Теперь я понимаю, почему Стейси (если это её комната) так любит ночевать у других парней — на её собственной кровати можно откинуть коньки, если пролежать слишком долго. Если бы мама купила мне такой же матрас, я бы просыпался ни свет ни заря; благо, она даже не знает ни Стейси, ни её родителей.       Удивительно, но теперь, когда мне нужно было вслушиваться хоть во что-то, чтобы отвлечься от отзывающихся внизу живота мыслей, я расслышал, как тикают часы на прикроватной тумбочке. Звук почти неуловимый в этом шуме, но всё же он есть. Прислушиваясь к тиканью так, будто от этого зависит моя жизнь, я отсчитал две минуты, и мне полегчало. Потом посмотрел на Уилла — натяжение в его джинсах определённо спало.       — Пойдём? — спрашиваю я, протягивая руку. Сразу же понимаю, что зря это сделал, но Байерс уже сплёл наши пальцы. Приятно до боли, но мимо пьяных подростков мы так не проскочим.       Я чувствовал себя чёртовым шпионом. Ниндзя, который скрывает не внешнее, но внутреннее. Сама мысль о том, что никто, кроме нас с Уиллом, ни о чём не догадывается, подогревала меня. Я маленький ребёнок, играющий в шпиона. Я долговязый подросток в около депрессивном состоянии с около зависимостью от травки. Передвигаюсь на цыпочках, точно находясь в какой-то игре. Два Марио и ни одной принцессы — мы спасали друг друга миллионы раз и готовы защищать один другого в любой момент. Мы закрепили этот акт поцелуем — никто не знает, но мы связаны клятвой верности навсегда. Теперь, когда Векна мёртв, а апокалипсис и Второе пришествие даже не думают нас беспокоить, мы вместе навсегда.       Я разъединяю наши с Уиллом руки только когда мы спустились с деревянной лестницы. Протискиваемся между пахнущих как дерьмо и водка подростков и проскальзываем в предварительно открытую мною дверь.       На улице пахнет дождём и почему-то — химозными яблоками. Около крыльца стоят несколько потерянных и курящих ребят, но даже так огромный груз боязни быть пойманным освобождает плечи под воздействием мысленного гелия. Я засовываю руки в карман шорт; включаю «мне-на-всё-плевать» Майка Уилера. Чуть позже приоткрываю калитку и пропускаю вперёд Уилла, как настоящий Майк-джентльмен. Мы коротко обмениваемся взглядами: я полушутливо приподнимаю брови, а Байерс на это закатывает глаза. Но улыбка, сотрясающая весь мой мир, всё же играет у него на лице.       Парадоксально, но чем меньше нам остаётся до продолжения, тем хуже у меня получается спокойно ждать.       — Нам осталось совсем немного, нам осталось немного, нам осталось сов…       — …Сем немного, да, Майк. Возьми себя в руки, иначе ничего другого держать ты сегодня не будешь.       — И когда ты стал таким заносчивым? — я приподнимаю бровь.       — Когда кое-кто решил, что поцелуи с Эл интереснее, чем десятичасовые ДнД-сессии, — цокнул Уилл, но потом улыбка расплылась ещё шире.       — От поцелуев с Эл у меня никогда не вставал, — зачем-то говорю я; хочется ударить себя по лицу, но Уилл увидит.       — Я очень рад, — восклицает Байерс. — Не смей мне говорить ничего, что связано с моей сестрой в этом контексте.       — Но ничего не было… — неуверенно протягиваю я.       Уилл вскидывает бровь.       — Я не знаю, считается ли это за «этот» контекст, поэтому просто скажу, что рад.       Мы доходим до моей (её мне одолжила Нэнси) припаркованной машины, и я усаживаюсь за водительское сидение. Уилл открывает мою дверь.       — Давай лучше я? — спрашивает он.       — Я выпил всего полтора стакана. Пунша!       — А я выпил ноль, — отвечает Байерс. — Давай я сяду за руль, а ты отдохнёшь. Впереди ведь будет много всего интересного?       Я нехотя — и безумно предвкушая — вылезаю из машины, чтобы плюхнуться на другое переднее сидение. Дорога предстоит не то чтобы долгая, но я всё равно снимаю кеды и закидываю ноги на приборную панель, пока Уилл заводит машину.       — Ты когда-нибудь слышал, что иногда минет делают в машине водителю прямо во время езды? — спрашиваю я и закидываю руки за голову.       — Да, но Нэнси по голове не погладит, если мы разобьём её машину.       — Кстати, — я чуть приподнимаюсь; машина трогается. — Чего ты хочешь от всего этого? От… ну да, всего. Абсолютно.       Уилл вздыхает, сильнее сжимая руль.       — Не знаю Майк, — произносит он. — Я боюсь, что сейчас скажу, а это будет не взаимно, и я останусь полным дураком.       И почему-то эти слова вселили в меня уверенность.       — Я хочу всего, чего хочешь ты. Или даже большего, чем ты. В зависимости от того, чего ты хочешь изначально.       Уилл на секунду поворачивается ко мне, и я хочу впиться зубами в пухлые губы, пока румянец играет на его щеках. Жаль, что Нэнси не сможет пережить несколько царапин на своей машине. Вернее, она-то сможет, а вот я нет.       Мимо проплывают фонари и жилые дома, свет в большинстве из них уже не горит. Где-то в руках пробегает дрожь, когда я думаю о том, что со мной сделают родители на утро за возвращение домой после отбоя.       — Я хочу встречаться, — говорит Уилл, стискивая руль.       — Что? — сразу же отвечаю я, думая, что неправильно расслышал.       — Ты сказал, что хочешь всего, чего хочу я. Я хочу встречаться с тобой. — Уилл закусывает губу, но зардеться меня заставляют не это, а его слова.       Я мгновенно возвращаюсь на несколько месяцев назад, когда лежал дома и мечтал провести время с Уиллом наедине. Когда мои плечи горели от чувств к Байерсу, а я ничего не понимал. И даже тогда я переосмысливал всё наше общение: с пяти до восемнадцати лет. Понял лишь, что такое было всегда — вместе мы будто одно целое. С качелей в детском саду и вплоть до раскуривания травки на пустыре. Я пытался не думать о том, что будет дальше — не хотелось портить сюрприз.       — Майк? — Уилл звучит так, как когда в момент вдохновения у него ничего с собой не оказывается; Байерс постукивает по рулю.       — Я… я здесь, Уилл. Всегда. — В подтверждение своих мыслей прислоняю голову к его плечу. — Я хочу всего, чего хочешь ты, — повторяю ему.       Всю оставшуюся дорогу мы проводим в тишине — вслушиваемся в дыхание друг друга и ощущаем тепло чужой кожи в месте соприкосновения. Когда начинаем подъезжать, я снимаю ноги с приборной панели и наспех надеваю кеды. Уилл чересчур аккуратно и долго паркуется, но в итоге мы выходим и, как по команде, синхронно тянем друг к другу руки. Пальцы снова переплетены, когда мы обходим дом и заходим в подвал через дверь на заднем дворе.       — Нам нужно вести себя тихо, — шепчу я.       — Удивительно, но я понял, — язвит Байерс, но буквально через секунду его лицо озаряет улыбка.       Я притягиваю Уилла за руку и наконец-то впиваюсь в любимые губы. Второй рукой глажу Байерса по скуле, думая о том, что Уилла, вероятно, создали лучшие художники и писатели. Я закусываю его губу, и мы вместе, периодически отрываясь друг от друга, почти синхронно идём в сторону дивана.       Колени Уилла прогибаются, и он садится, опираясь на подушки, утягивая меня за собой. Почти одновременно мы издаём писк друг другу в губы, а потом так же смеёмся, пока я устраиваюсь на коленях Байерса. Чувствую, как затвердеваю снова, когда руки залезают под чужую футболку и оглаживают торс; Уилл никогда не занимался спортом, но его живот слегка упругий будто в напоминание о том, что было весной и летом 1986-го.       — Уилл, — словно в бреду шепчу его имя.       — Что, Майк? — таким же тоном отвечает Байерс.       — Я тебя люблю, — говорю я, ощущая себя по-настоящему правильно; по правде, я никогда себя так правильно и не чувствовал.       — Я тоже, Майк. Всегда любил и буду любить. — Уилл зарывается пальцами в мои волосы и слегка царапает кожу головы. И хоть кожа слегка болит от таких манипуляций (прикосновения к коже головы всегда были для меня болезненными), я мычу в его губы не от неприязни, а от удовольствия.       Мы целуемся ещё несколько минут, проходимся по телам друг друга под футболками, и я ёрзаю на его коленях, когда понимаю, что у нас обоих стоит. Стону в чужие губы от такого идеального трения и отрываюсь от Уилла.       — Чего ты хочешь сейчас, Уилл? — выдыхаю прямо в его лицо.       — Не знаю, — Байерс дышит так тяжело, будто пробежал марафон. — Я хочу всего, чего хочешь ты, — говорит он и широко улыбается.       А я вспоминаю о журналах, что храню внутри комиксов прямо тут, в подвале, чтобы родители ничего не узнали. Вспоминаю, как мы с Робин раз в пару недель ездили в Чикаго за взрослыми журналами и книгами. Вспоминаю, как вникал в новости из The Advocate и как пытался не скулить на всю комнату, когда просматривал страницы Freshmen . Вспоминаю, как Бакли проводила мне целые лекции о том, как гомосексуальные мужчины занимаются сексом друг с другом. В конце концов, вспоминал, как лоб покрывался испариной, стоило только представить, что это может произойти со мной. Я начинаю дышать тяжелее, когда понимаю, что это может произойти прямо сейчас.       — Я хочу тебя. Всего, — говорю я так, словно вылез из очередного бульварного романа своей матери.       — Хорошо, — Байерс почему-то начинает посмеиваться. — Я весь прямо перед тобой.       Я в каком-то неистовом порыве хватаюсь за низ футболки Уилла и тяну вверх. Байерс поднимает руки, а я всё не могу продеть его голову сквозь воротник; это так неловко, что почти стыдно, но мы лишь тихо смеёмся, разделяя этот момент. Я наконец-то снимаю футболку и бросаю куда-то в сторону, заворожённо прохожусь пальцами по его груди, словно тактильно пробую на вкус. Прижимаю губы к его шее, целую её и чувствую, как Уилла пробирает до мурашек; тогда я повторяю это действие.       Байерс начинает тихо скулить, издаёт звуки за нас двоих, потому что я занят его кожей. Но Уилл в какой-то момент проходится пальцами по моей спине, залезает под футболку, прощупывает позвонки, и теперь дрожу уже я. Руки Уилла не очень холодные, но я чувствую неистовый холод в сравнении со своей кожей, и мне так хорошо, будто за секунду все проблемы исчезли. Пока его руки на моей спине, в мире нет войн и голода. Пока его руки на моей спине, есть только мы и подвал, который сохранит каждый произнесённый шёпотом секрет; и делаем мы всё тихо не из-за того, что кто-то может услышать, а лишь потому, что счастье любит тишину.       Уилл перестаёт проходиться по моей спине, теперь он держит края футболки и поднимает их наверх, как пару минут назад делал я; и, несмотря на полное отсутствие опыта в отношениях (хоть в сексе мы одинаковые дилетанты), у Байерса получается снять с меня футболку почти мгновенно. Уилл тоже отбрасывает одежду в сторону, нам обоим не важно, что с ней произойдёт. Я громко выдыхаю Байерсу куда-то в скулу, когда наваливаюсь своим телом на его; когда наша голая кожа соприкасается и в голове взрываются фейерверки. После я утыкаюсь в его губы, почему-то от Уилла начинает пахнуть ежевикой — запахом, который всегда ассоциировался у меня с вечной безопасностью.       Байерс разрывает поцелуй, чтобы сказать:       — Пожалуйста, Майк.       — Что, Уилл? — Дыхание спирает, и я задыхаюсь в ежевичной любви и клубичной похоти. Стало так жарко, что, кажется, влага начала покидать моё тело, превращаясь в пар.       — Раздень меня… себя… я хочу чувствовать тебя всем своим телом, — говорит он с придыханием, и по моей спине пробегают мурашки.       — Да-да, конечно Уилл, конечно, — шепчу я и чуть сползаю.       С замиранием сердца касаюсь пуговиц на джинсах Байерса, пока тот выдыхает куда-то в пустоту, которую я хотел бы занять своими губами. Я чувствую себя католиком, внезапно открывшим для себя грех; мальчиком, который рос в парадигме страха перед недоступным, трансцедентным существом, которое видит всё и вся, а потом всё же решил поддаться настоящему — не мыслям а том, что будет после жизненного пути. Материя вокруг меня будто разрывается, я не слышу ничего, кроме дыхания своего и Байерса; я понимаю, что делаю что-то по-настоящему важное. Я принимаю себя, Уилла и все последствия. Я принимаю жизнь и то, каким меня сделала природа. Я принимаю всех и вся, особенно свою сексуальность, которой так стеснялся; особенно свою сексуальность, ведь её отрицание понесло за собой сотни проблем, навалившиеся огромным комом.       Пуговица поддаётся спустя несколько секунд и пары глубоких вдохов, язычок молнии скользит без проблем. Я смотрю на член Уилла, скрытый лишь под одним слоем одежды и чувствую себя пятилетним мальчиком, который нашёл тайник с конфетами; когда я был пятилетним мальчиком, то даже представить не мог, что в восемнадцать буду любить своего первого друга, а он будет любить меня в ответ. Хотя, на самом деле, мне кажется, что знал я всё это ровно с того момента, когда наши взгляды с Уиллом пересеклись. Думаю, мы заключили клятву верности, когда поздоровались друг с другом или согласились дружить — что именно, уже не важно, ведь столько воды утекло.       — Давай уже… — шипит Байерс, и я его слушаюсь.       Я спускаю тёмно-синие боксеры, и член Уилла ударяется о его живот. Я чувствую, как кровь приливает к щекам, и ноги начинают трястись. Встаю с чужих колен, чтобы снять джинсы с нижним бельём полностью, когда понимаю, что мы оба до сих пор обуты. Уилл, как и всегда, понял, о чём я думаю.       — Сейчас, я сниму, — сказал он и наклонился к своей обуви. Я проделал то же самое со своей, думая о том, чтобы наклониться всем телом, но быстро осознав, что сломаю себе спину, а Байерс моей задницы увидеть всё равно не сможет. Пришлось (было ни капли не жаль) избавиться и от кислотно-оранжевых носков, их я отбросил в стороны, как проделал это ранее с футболкой Байерса.       И вот мы оба остались без обуви и носков, всё ещё тяжело дышим и смотрим друг на друга с предвкушением.       — Ты не снял джинсы? — спрашиваю я Байерса.       — Подумал, что ты можешь снять их, — сказал Уилл и отвёл взгляд в пол.       — Как скажешь, — я могу лишь пламенно улыбнуться и украсть секундный поцелуй.       Я вернулся на несколько лет назад, когда помогал матери одевать Холли, но потряс головой в надежде избавиться от этого сравнения. Кроме того, почувствовал укол страха, когда понял, что и Холли, и мать, и отец спят в своих комнатах. Сожалел я только о том, что у меня с собой не было прозака, но никак не о том, что мы сейчас делали с Уиллом.       Я почувствовал себя немного неправильно только когда отбросил одежду Уилла в сторону — теперь он был обнажён, а я всё ещё стоял в шортах. Слегка прикусив губу, я принялся стаскивать их с бёдер.       — Стой, Майк, — шепнул Байерс, как только я начал тянуть шорты вниз. — Давай это сделаю я.       — Хорошо? — на момент захотелось провалиться сквозь землю от бури захлестнувших меня эмоций. Я не знал, как показать это Уиллу, но я любил и желал его каждой клеткой своего тела.       Уилл оттянул резинку моих шорт и придвинулся ближе. Я пытался, как мог, не думать о том, что ещё несколько дюймов, и Байерс бы смог зарыться в паховую область шорт, однако стыдливые и трепещущие мысли не оставляли меня. Уилл изучал моё тело взглядом (я горел от неловкости) и будто растягивал удовольствие — сначала стянул с меня шорты, и уже потом потянул вниз боксеры. Я выдохнул с облегчением, когда последние элементы одежды держались где-то на уровне колен; потом вынырнул из шорт и нижнего белья, оттолкнув их в сторону ногой. Меня озарило.       Мы. Были. Голыми. Стояли. И. Смотрели. Друг. На. Друга. Без. Одежды.       Я боялся, что в любой момент могу схватить сердечный приступ.       Что стоит говорить в таких ситуациях? Что-то слащавое или поэтичное, как у Шекспира? Стоит ли рассматривать Уилла столь внимательно, как я это делаю сейчас? Не испугается ли он? Не… оскорбится? Не наступит ли конец света, если…       — Ты очень красивый, — шепчет Уилл; его ресницы подрагивают, а на лице играет улыбка.       — Ты ещё лучше, — говорю я невпопад, пока моя челюсть изо всех сил старается не упасть. Я всегда был слишком медлительным, когда дело касалось любви. Как я недавно понял, любил я только Уилла, так что не повезло ему единственному.       — Что нам… делать дальше? — спрашивает Уилл. — Я почти ничего об этом не знаю.       — Оу… — говорю я немного в панике, потому что объяснять у меня получается плохо. — Я… я думал об… анальном сексе. Как… как в книгах, — последнюю часть предложения я прочитал зажмурившись.       — Книгах? — переспрашивает Байерс.       — Бакли купила мне несколько, — отвечаю я. — Много, — признаюсь секундой позже.       Уилл засмеялся.       — Так вот, почему вы стали так много общаться! Я серьёзно ломал над этим голову.       — Она помогала мне со всем этим… с информацией, — продолжил я. — И теперь я знаю о гейском сексе всё? — на лице появилась неловкая улыбка, как будто я выступал с докладом.       — Вау… — лицо Уилла приняло такое же выражение. — Так что нам нужно делать?       Я пытаюсь вести себя уверенно. Я Супермен, у меня отсутствует страх, и я абсолютно идеален. В это поверить сложно, но на минуту я представляю, что так оно и есть.       — Подожди, — говорю я Уиллу и, повернувшись к Байерсу спиной, подхожу к книжном шкафу, почти полностью забитым комиксами.       — Что ты делаешь? — Я прямо слышал, как Байерс поднимает бровь.       — Мне нужно достать то, что нам понадобиться.       Я никогда не любил сортировать комиксы, мне не хотелось тратить на это время, хотя потом я жалел. Из раза в раз это за меня делал Уилл, привыкший к порядку, когда дело касается его любимых вещей. Я проходился пальцами по корешкам, на самом деле, просто оттягивая время — я прекрасно знал, где лежит то, что мне нужно. Думал всё же, стоит ли наклоняться, и в итоге решился на это, заливаясь краской. Пальцы легко нащупали небольшой бутылёк и несколько упаковок из фольги.       Когда я встал и обернулся, Уилл смотрел в стороны, закрыв рот рукой, что и льстило, и смущало ещё больше.       — Теперь можно начинать, — говорю я, подходя ближе к дивану.       Мне нужно глубоко вздохнуть, как сказал бы психолог. Мне нужно закрыть глаза, как сказал бы гипнолог. Мне нужно прошептать аффирмацию, как сказал бы эзотерик. Мне нужно протянуть «ом» и произнести мантру, как сказал бы буддист. Но я не делаю ничего из этого. Я неловко улыбаюсь, возможно слишком широко, подхожу к Уиллу и целую его в губы, согнутыми коленями опираясь на диван.       Во время поцелуя я кладу смазку и презервативы на диван, чуть сбоку от ног Байерса. Робин говорила, что предварительные ласки иногда важнее самого секса. Даже если бы это было не так, я хотел прикоснуться к Уиллу. Пальцы проходятся по груди Байерса, обводят соски и спускаются ниже, минуя пупок. К щекам приливает кровь, когда я запускаю в пальцы в полоску волос прямо над лобком, а затем спускаюсь ещё ниже, обхватываю основание члена и на пробу делаю движение вниз-вверх. Уилл скулит в поцелуй и хватается за мои плечи, и я чувствую себя ещё лучше. Я продолжаю совершать те же движения, пока второй рукой прохожусь по груди Байерса и на этот раз играю с его сосками. Уилл целуется ещё отчаяннее, будто ласкает в ответ.       Спустя минуту, Уилл кусает мой язык; я отпрянул от неожиданности.       — Что ты делаешь? — спрашиваю я, волосы лезут в лицо.       — Теперь моя очередь, — говорит Байерс с таким энтузиазмом, будто ему выпал шанс сыграть Бэтмена в ещё одной адаптации.       — Хорошо, — и я расплываюсь в улыбке, которую не могу контролировать, сколько бы ни старался привести губы в привычное положение (в положение «угрюмого-по-жизни» Майка Уилера).       Уилл хватает меня за плечи и пытается поменяться со мной местами, перекатившись влево, спиной натыкается на бутылёк смазки, а ещё видимо, не рассчитывает, что я не сижу на нём — мы соскальзываем с дивана. Мы пытаемся смеяться не громко и периодически закрываем друг другу рты.       — Садись, — говорит в итоге Байерс, принимая серьёзное выражение лица. Я сглатываю и делаю то, что он просит (приказывает?). — Майк, раздвинь ноги, а то мне будет неудобно.       Хочется закрыть рот рукой и смотреть куда угодно, но не на Уилла — от одного его взгляда я чувствую, как возбуждение усиливается. Но всё же я смотрю прямо Байерсу в глаза, когда садится на колени передо мной. Тяжело вздыхаю я уже от этого.       — Представь, что ты водитель, — говорит Уилл, и я не успеваю спросить «Что?», потому что издаю писк.       Уилл обхватывает моё основание и одновременно с этим касается головки языком, обхватывает ртом и совершает круговые движения. Я начинаю умирать от внутреннего возгорания. Уилл продвигается чуть ниже, я хочу толкнуться, почувствовать тепло его рта всем своим членом, но сдерживаюсь. Байерс двигает головой туда-сюда, насаживается всё больше и больше, хотя мне всё равно мало; но в какой-то момент он с кашлем отодвигается, и я решаю, что мне вполне достаточно и того, что Уилл делал до этого.       Я шепчу какие-то бредовые вещи, сам не запоминая того, что говорю. Кажется, я бесконечно повторяю имя Уилла, говорю, как он хорошо справляется и как я его люблю. Но вполне возможно, что я говорил, что трава фиолетового цвета или что Земля круглая — в тот момент я совершенно не следил за своим ртом.       — Хватит, Уилл, — выдыхаю я и отталкиваю Байерса за плечи. Мне надо отдышаться, и, наверное, это займёт месяц, но у нас нет столько времени.       — Ты очень вкусный, — губы Байерса расплываются в слабой улыбке.       — Заткнись, — я неловко отвожу взгляд.       Мы сидим практически неподвижно где-то полминуты, оба переводим дыхание.       — Садись теперь ты, — наконец-то говорю я и ухмыляюсь.       Сползаю с дивана сразу на пол, пока Уилл занимает моё место. И вот уже я смотрю на него снизу вверх. Облизываю губы. Чёрт, так страшно, но всё тело кипит от вожделения. Я повторяю за Байерсом — оборачиваю руку вокруг его члена и пробую головку на вкус. Солоновато и пробирает до дрожи. Почему-то я чувствую небывалую силу. Постепенно насаживаюсь глубже, рукой совершая поступающие движения. Рот растягивается; я чувствую себя странно, но вовсе не в плохом смысле. Хочется насадиться на член полностью, и я даже подавляю рвотный рефлекс, сосредотачиваясь на том, куда я смотрю; а смотрю я на Уилла и вижу, что он смотрит в ответ. Рот открыт, а волосы растрёпаны, но глаза открыты, хотя кажется, что он хочет погрузиться в темноту и наслаждаться всеми остальными органами чувств. Мой взгляд не даёт ему это сделать.       Я отпрянул через пару минут с пониманием, что на завтра рот будет болеть.       — Нам… — и тут я кашляю, прикрывая рот, — нужно продолжить. Я… подумал, что сейчас самое время, пока никто не кончил.       Возбуждение слегка спало, и хоть я наслаждался, пока сам делал минет, это не шло в сравнение с тем, когда мне его делал Уилл.       — И как это работает? — спрашивает Байерс.       — Сначала нужно растянуть… — начинаю я. — Пальцами. Сначала один, потом два и так до… трёх или четырёх. Так мне рассказывала Робин.       — Она рассказывала тебе об этом настолько подробно? — Глаза Байерса раскрылись в удивлении.       — Заткнись, — я ещё слегка прокашлялся. — В смысле, да, но это сейчас не важно. Нужно использовать смазки. Много. Чтобы ничего порвать.       — Порвать? Боже…       — Да, порвать. А потом… а потом вводится член, — произношу я так, будто в чём-то провинился.       — Оу… — отвечает Уилл. — И кто… будет вводить?       — Ты, — отвечаю, не задумываясь.       Я вспоминаю бесчисленные ночи, когда читал об анальном сексе и безумно хотел попробовать. Как пытался вводить в себя пальцы, но после первого, вводить второй было страшно. Я хотел найти «простату», о которой писали в пособиях. И больше всего я хотел, чтобы всё это делал не я, а со мной. Как это будет сейчас.       — Где-то слева должна быть… смазка, — я указал на диванные подушки.       Уилл повернул голову и ухватился за бутылёк.       — Нашёл.       — Нам бы нужно… как-то устроиться. Чтобы ты… ну, ты…       — Я понял, Майк, — ответил Байерс. — Залезай, — он положил левую руку на диван.       Я сел, повернувшись корпусом к Уиллу. Закинул одну ногу на диван, как будто мне не надо было убирать её минутой позже.       — Как мы это устроим? — спрашиваю я. — Как ты… хочешь, чтобы это было?       — Я… — протягивает Уилл. — Просто хочу видеть твоё лицо, — он улыбается и заправляет мои волосы за ухо.       — Ладно… — чувствую огромную неловкость; я не смогу себя контролировать, я уже еле это делаю, я буду выглядеть ужасно, боже.       Но всё же я расслабляюсь и падаю на диван. Выпрямляю согнутую ногу, но так как она была около Уилла, то падает ему на колени.       — Давай так? — робко произношу я.       — Как скажешь, милый.       Уилл перемещается, нависает надо мной, наши губы соприкасаются. Я чувствую себя уязвивым; я чувствую, как внутренняя броня, которую я наращивал слой за слоем на протяжении долгих лет, разрушается под гнётом любви. Я чувствую себя уязвивым, но защищённым как никогда. Уилл прикроет меня, Уилл обо мне позаботится. А потом я позабочусь о Уилле, когда он будет нуждаться в этом.       — Тебе нужно раздвинуть ноги, — говорит Уилл, когда отрывается от моих губ; пряди его волос падают на моё лицо.       — Хорошо, — и вновь кровь приливает к щекам.       На диване невозможно разместить широко расставленные ноги, но левую я свешиваю с дивана, а правую подгибаю в колене и двигаю ближе к диванным подушкам.       — Молодец. — Уилл целует меня в лоб, а я таю, как мороженое во рту.       Байерс встаёт на колени между моих ног, наверное, стоит он прямо на упаковках от презервативов; в его правой руке бутылёк с сердечками на этикетке. Уилл выдавливает себе несколько густых капель на палец и распределяет на кончике. Опускает руку и подносит ко мне. У меня почти начинается гипервентиляция, когда палец проходится по моему входу.       — Ты уверен, что он влезет? — с сомнением спрашивает Уилл.       — Должен, — отвечаю я. — Я пробовал. Один точно проходит.       — Ох, так ты…       — Заткнись, Уилл, — шикаю на него.       Уилл кружит вокруг входа, я издаю полустоны на выдохе. Я снова уязвимый, и снова меня спасают, и мне так хорошо, что я чувствую, как таю, как скоро буду стекать жидкостью с дивана.       — Давай, — шепчу я. И Уилл слушается.       Он медленно вводит палец, это почти не больно, но приятного мало — терпимо, но удовольствием не отдаёт. я немного стискиваю зубы.       — Что дальше?       — Толкайся, — говорю я, а зубы всё так же стиснуты.       Он входит и выходит; мягко, почти не доставляя боли. спустя минуту мне даже начинает нравиться. Я нахожу растяжение приятным, нахожу восхитительным это чувство наполненности.       — Ещё, — в конце концов, выдыхаю я.       — Хорошо.       Предварительно Уилл выдавливает несколько капель смазки и на второй палец тоже — я понимаю это по звукам, которые издаёт бутылёк. С двумя пальцами больнее, но я всё ещё стискиваю зубы и терплю. Через пару минут и кучу толчков, успокаиваюсь, и Байерс это замечает. Неожиданно для меня, он слегка раздвигает пальцы, а я мычу, сам не понимая, от чего именно. Жжение начинает приносить удовольствие.       — Ещё, Уилл, — я слегка приподнимаю бёдра.       Байерс делает всё, как я говорю, я впадаю в экстаз только от этого осознания. Слабо стону от ощущения заполненности, пока Уилл пытается растягивать сильнее, толкаясь и поворачивая пальцы.       — Чёрт! — выдыхаю я неожиданно; начинаю часто дышать.       — Что такое? — Уилл хмурится.       — Так же… делай так же…       Байерс, кажется, не совсем понимает, что и зачем надо делать.       — Ты нашёл её… — я всё ещё часто дышу, — простату. Просто толкайся туда же, чёрт, это так хорошо.       Уилл продолжает «толкаться туда же», я закрываю рот рукой, чтобы не кричать, а Байерс пока наращивает скорость.       — Пожалуйста-пожалуйста, Уилл, пожалуйста, — скулю я спустя минуту. — Я хочу почувствовать тебя. Чтобы ты был во мне.       — Боже, да, — шепчет он. — Хорошо, да, конечно.       Уилл выходит из меня, и вот теперь я начинаю чувствовать себя непривычно. Я смотрю в потолок и пытаюсь отдышаться, пока Байерс натягивает презерватив и смазывает его. Уилл снова нависает надо мной.       — Посмотри на меня, — говорит он и тянется ко мне. Я не могу не послушаться.       Я нахожу себя загипнотизированным радужками Уилла. Каждая секунда, что я смотрю в его глаза, отдаёт в тело слабый импульс. Я чувствую себя наэлектризованным, напитанным чем-то бодрящим, необходимым. Уилл Байерс — мой кофеин.       Уилл наклоняется ко мне, последние милиметры сокращаю я, впиваясь в губы Байерса. Где-то внутри взошло маленькое солнце, и по всему телу прокатилась волна тепла, даже жара. Уилл поднимает голову.       — Готов? — спрашивает он.       — Наверное, — я виновато улыбаюсь, и Уилл улыбается мне в ответ.       Я приподнимаю голову, опираюсь на локти, чтобы видеть, как Уилл направляет свой член, и внутри всё зудит от предвкушения. Байерс осторожно надавливает, и я уже хочу упасть в обморок от ощущений. Ещё пара секунд и он начинает медленно входить. Я жмурюсь и стискиваю зубы — это слишком много, но я справлюсь.       Когда головка полностью оказалось во мне, дышать стало легче. Стало легче смотреть Уиллу в глаза и слабо улыбаться. Я услышал тихий хлопок, с которым наши бёдра соприкоснулись, и выдохнул.       — Мне нужно… время, — шепчет Уилл. — Если начну двигаться, кончу прямо сейчас.       Почему-то в груди радостью распустилась вербена, и я улыбаюсь. Наверное, выгляжу глупо, но я счастлив; по-детски счастлив от по-взрослому головокружительного секса.       — Мне тоже.       Мы переводим дыхание, дышим глубоко, словно находимся на психологической практике. Уилл проходится пальцами по моей талии, и я хочу задержать его руки, но Байерс расставляет их по обе стороны от моей шеи. Возможно, так даже лучше, думаю я.       — Ты готов? — спрашивает меня Уилл.       — Да. Только начинай максимально медленно, — отвечаю я и заранее стискиваю зубы.       Уилл медленно выходит, так же аккуратно толкается. Я жмурюсь, ожидаю чуда; ожидаю момента, когда тело пронзит раскат удовольствия. Уилл тяжело дышит, мы вместе разделяем этот момент неловоксти и прошибающего удовольствия, которое уже пришло к Байерсу, а мне придётся…       Я стону, в панике зажимая рот рукой. И Уилл понимает, в чём причина, толкаясь точно в простату. Падаю на спину, одну руку всё ещё держу около рта. Я растворяюсь, парю на грани похоти и безудержной любви. Уилл наклоняется, и я убираю свою руку. Мы целуемся; пробуем друг друга, кричим друг другу в губы. Нас разделяют несколько сантиметров между торсами и спящие наверху родители и сестра. Без этого мы одно целое — вокруг нас, словно кислотой, уничтожились все «нет»; есть только «да» и наши имена, что мы шепчем чуть ли не в бреду. Мои губы мокрые, как и Уилла; наши носы периодически касаются друг друга.       Я лёгкость на картинах Клода Моне. Я обнажённая островитянка на картине Поля Гогена — такой, какой есть; открытый и самый честный на свете. Моё тело почти что сводит судорогами, ноги дрожат, и я сосредотачиваюсь на том, чтобы не соскользнуть с дивана, прихватив за собой Байерса. Я замираю на секунду, Уилл опять попадает по простате, и меня окончательно сокрушает удовольствие. В глазах играют звёзды, я рефлекторно вскидываю голову, и губы Уилла теперь касаются моего подбородка. Пальцы ног сжимаются, а правая рука скребётся по диванным подушкам. Я издаю лишь высокий звук, что длится миг — остальное удовольствие будто прячу внутри своего тела, смакую всем своим естеством.       Несколькими секундами позже у меня появляется возможность дышать, коей я даже злоупотребляю. Я замечаю, как сильно сжался вокруг Уилла, уже хочу спросить, не неудобно ли Байерсу, но он падает на меня всем телом и беспорядочно стонет, кончая в презерватив. Я обнимаю Уилла, словно тот поранившийся ребёнок; успокаиваю его, говорю без слов: «Всё в порядке, я здесь. Всё хорошо».       — Уилл? — неловко произношу спустя несколько десятков секунд.       — Да? — Байерс приподнимает голову.       — Ты тяжёлый.       — Оу… Извини. — Он опирается на руки и вновь нависает, целует мой подбородок и слезает с меня полностью.       Мы молчим около минуты, но пялимся друг на друга, неловко отрывая взгляды, когда они встречаются.       — Мне понравилось, — робко шепчет Байерс. — Ты самый лучший на свете.       — Мне тоже понравилось, — я чувствую, как краснею. Мы перестали быть Суперменами и снова стали парнями, сотканных из пубертатной неловкости и пристрастию к марихуане. — Ты… тоже лучший, — я улыбаюсь самой нелепой улыбкой на свете; Байерс улыбается так же в ответ, но он с ней выглядит, наоборот, потрясающе.       — Что думаешь сейчас делать? — Уилл болтает ногами.       — Поехать с тобой в какое-нибудь поле и накуриться, — почти не задумываясь, отвечаю я.       Уилл переводит взгляд с пола на меня.       — Это свидание? — говорит он и посмеивается, прикрыв рот рукой.       — Конечно, — я играю бровями. — Самое романтичное раскуривание травки. Лучшая идея для первого свидания со своим парнем.       — Парнем? — переспрашивает Байерс, и я хочу ударить себя по лбу.       — Да? — я смотрю на Уилла, а в душе образуется дыра из стыда и отчаяния.       — Да, — выдыхает Уилл.       Мы обмениваемся улыбками, тянемся друг к другу за поцелуем, от которого у меня почти сводит ступни, а потом начинаем медленно одеваться, чтобы поехать в самое безлюдное на свете поле, чтобы устроить самое лучше первое свидание на свете.