твоя неуверенность

      об этом все тактично молчат. возможно, им страшно, что они будут следующие; карвер получил уже достаточно, под его глазами большие серые круги. может быть, умалчивать очевидное просто правильно, воспитывает в коллективе какую-то сплочённость, которую, казалось бы, обычно ожидаешь изначально, когда вы все друзья. но видимо недостаточно хорошие, если не можете поговорить со своим самым главным спутником?       конечно, андерс знает об этом тоже. в последнее время эрик выводит его из клиники всё чаще, очевидно надеясь на продолжение их скромного флирта. андерсу тоже хочется знать, чем это закончится, поэтому отказать хоуку почти невозможно, но андерс совсем не ожидал, что со временем начнёт больше обращать внимание на то, как лезвие ножа рассекает чужую кожу, нежели чем на красиво сдвигающиеся лопатки или небрежно отброшенную чёлку. андерс всё чаще ожидает услышать болезненный крик, а не сладкую похвалу. свой обещанный комплимент андерс получает почти всегда, но обычно после того, как залатает чужие раны. как будто ему мало этого на работе, да?       эрик никогда себя не жалеет, потому что главная цель только одна — победить врага. когда на руках заканчивается место, он переходит на ноги, но это случается редко. конечно, ведь рядом есть карвер, да? жалеть брата никогда не было в характере хоука, а странная тяга младшего к потаканию удивляет по сей день. карвер, конечно, не самый приятный собеседник, но так тяжело смотреть за его преданными мучениями. будто ему кажется, что это его тяжёлая ноша — жить в тени старшего брата; упиваться этим, словно получать удовольствие от собственной убогости. карвер пропускает сквозь пальцы все оскорбления, все раны, нанесённые самым близким человеком, лишь изредка позволяя себе огрызнуться в ответ. находиться рядом в такие моменты так жалостно и тошно, но, наверное, ещё тошнее смотреть за тем, как радостно карвер виляет хвостом, когда эрик даёт ему заслуженный «пряник». связь между карвером и старшим хоуком особенная, она сильна, прочна настолько, что андерс мог бы даже заревновать, если бы не знал наверняка, насколько тяжело эрику свести с него взгляд.       с этой мыслью приятно засыпать. в этой засранной клоаке бывает особенно одиноко по вечерам, когда все местные твари сползаются по своим углам, а лечебница погружается в темноту. порой андерсу приходится засыпать на собственных коленях, когда вся ночь уходит на то, чтобы следить за состоянием какого-то ребёнка. имена больше не запоминаются, как и лица. в такие моменты сложно избавиться от мысли, что хочется уткнуться в грудь одного вредного мага, но справедливость говорит лишь о том, сколько всего андерс может сделать вместо этого. тратить время на отношения чувствуется грешным, неправильным. это всё классно, это всё замечательно, и спать, думая о том, как много магов страдают сейчас от гнёта, достаточно тяжело, чтобы хотелось все эти проблемы решить, но иногда... только иногда андерсу кажется, будто он немного устал. совсем немного. может, чуть больше, а может именно столько, сколько говорит эрик, но нести эту ношу, тяжёлую ношу мессии, становится всё труднее. хоук бывает грубым, излишне прямолинейным, но он делает то, чего андерс уже давно не ждёт от окружающих — он тянет к нему руку. свою истерзанную руку, и когда андерс вкладывает в неё свою и поднимает взгляд, то видит именно то, что он ожидает. эрик статный, суровый и с хитринкой, готовый за собой не тянуть, а тащить, лишь бы андерс мог позволить себе взглянуть на ситуацию иначе. из-за этого андерс всё чаще ловит себя на мысли, что слишком долго варится в дерьме, в которое сам себя загнал. ему нельзя, но он действительно опустошён. сердце не успевает болеть за каждого, к кому несправедлива судьба, и слова эрика лишь добавляют смысла; действительно, пора больше заботиться о себе и меньше думать о других. всем не помочь. андерс, кажется, всё это время был обессилен настолько, что осознал это только рядом с хоуком, дающим передышки. насколько действительно много он тратил самого себя на людей, которым, порой, сложно даже сказать «спасибо». эрик разрушает привычные границы, «плохо на него влияет», и даёт понять довольно отчётливо. андрес, может, и запретил себе быть любимым, но чужие правила никогда не стояли у хоука в приоритетах. рядом с ним всё будет по другому, всё будет _правильно_.        андерсу, или справедливости, хочется _ненавидеть_ себя за эти мысли. за то, что всё ещё хочется поймать чужой взгляд, даже если хоук ведёт себя излишне агрессивно, за то, что андерс всё чаще начинает закрывать глаза на все порезы, а иногда даже надеяться на новые, ведь тогда эрик обязательно придёт к нему и скажет какой-нибудь из своих обещанных комплиментов. андерсу неприятно от мысли, насколько они не подходят друг другу, насколько порой не сходятся их взгляды на жизнь или даже на мелочи. пугает то, с какой невообразимой силой андерса тянет к этому хоуку обратно. иногда невольно поймаешь себя на мысли, может, это всё тоже магия крови? не может человек резко начать значить для тебя больше, чем ты сам, чем дело всей твоей жизни. сложно признаться самому себе, что в действительности один его взгляд стоит тысячи жизней. в его глазах танцуют демоны и они манят.       фенрис флиртует с хоуком почти бесстыже, и андерс не находит ни одной здравой причины, чтобы злиться, ведь они ничего друг другу не обещали. эрик даёт понять отчётливо, кто действительно его интересует, и тем не менее его мысли и эмоции покрыты тёмным смогом, разгадать его намерения кажется едва ли возможным. андерсу хочется думать, что он понимает ход чужих мыслей, но в действительности это трудно считать правдой. андерс пытается найти подтекст в каждой фразе, в каждом взгляде, которые хоук, порой, задерживает неприлично надолго. нет ни одной адекватной причины, по которой андерс мог бы ревновать, ведь походы хоука в его лечебницу действительно могут значить только посещения, и всё же, когда фенрис, уверенный в том, что они с хоуком наедине, растягивает на языке слова о том, какой хоук из себя мужчина, сердце андерса предательски сжимается. он держится за угол, за которым его оставили, лишь бы не выпрыгнуть, как чёрт, и не закричать, что это _его_ весь из себя мужчина. эти чувства до больного иррациональны и заставляют хвататься за грудь каждый чёртов раз. становится тошно от самого себя, и так сложно понять, как можно так по-блядски таять от одного взгляда, доверять больше, чем себе, но также сильно трястись то ли от злости, то ли от страха, когда взгляд этих ледяных глаз уходит в другую сторону. в-другую-сторону. смотри только на меня.       чувства неприятно ноют в груди, стягивая желудок. в попытке отвлечься от мыслей про хоука, андерс хватает бумагу и начинает что-то писать, но предательски, убийственно, почти каждая буква закручивается в непослушные светлые волосы, а каждая точка превращается в веснушки на чужих щеках. андерсу хочется назвать эти грустные бумажки попыткой переубедить тех, кто на стороне церкви и храмовников, но язык не поворачивается назвать это никак, кроме как шумным желанием привлечь внимание одного конкретного человека. это сводит с ума. этот хоук сводит с ума.       шорохи за спиной едва ли привлекают внимание. в клинике вечно кто-то ходит, постоянно что-то происходит. андерс дёргается в испуге лишь тогда, когда чувствует на своём плече чужую руку, и сразу вскакивает на ноги. эрик ничего не говорит, только ядовито улыбается. именно так, как умеет только он, заставляя коленки подкоситься. даже сейчас, едва держась на ногах, андерс поворачивается лицом к хоуку, перекрывая собой обзор на расписанные бумаги. быть честным, это больше похоже на компромат, чем на пропаганду, андерс старается незаметно скинуть всё на пол. конечно же, это не ускользает от чужих глаз.       — ну так?       хоук нарушает тишину, наблюдая за чужими взволнованными движениями излишне внимательно. это начинает доставлять удовольствие, да? андерс заводит пару прядей за ухо.       — пытаюсь записать доводы для недалёких людей, чтобы доказать им, что круг...       — я понял, — перебивает, но как-то мягко. или андерс неубедительно говорит? конечно, на этих бумагах не наберётся даже слова про магию. начинать про это тоже кажется чем-то… непостижимым. будто бы эрик так часто перебивал или затыкал андерса, что пытаться что-то говорить ему лишь вызывает страх снова быть не услышанным. — мне кажется, тебе пора выйти на улицу. виды, безусловно, не самые восхитительные, но по крайней мере солнышко ещё успеет тебя сегодня поцеловать. андерс смотрит в чужие глаза немного исподлобья и не может отвести взгляд. это всё начинает казаться нездоровой зависимостью, но… лучше ты меня поцелуй. хоук, кажется, подхватывает эту игру. он действительно «весь из себя, такой, мужчина». это не заметит разве что слепой, и, вновь вспоминая чужие заинтересованные взгляды, андерс хмурится. прошло уже три года, но каждый раз кровь в жилах начинает закипать. они накаляли напряжение друг с другом слишком долго?       — честное слово… я не понимаю, мне так хочется, — губы предательски дрожат, и андерс вновь осмеливается поднять взгляд на чужое лицо. — то ли поцеловать тебя, то ли убить.       усмешка на лице хоука нарисована самыми токсичными красками. кажется, они впервые говорят так открыто о своих намерениях друг к другу, и, если от эрика ещё не простыл след, значит андерс всё же не ошибался.       — чем же я не угодил тебе на этот раз, принцесса? — шаг вперёд. андерсу приходится опереться бёдрами о стол позади себя, но хоук всё равно оказывается непозволительно близко, и даже одна мысль об этом возбуждает не только лишь воображение. хочется подыграть, с вызовом поднять подбородок, сложить руки на груди, и андерс это делает.       — ты просто воплощение всего, что я ненавижу, — ещё один шаг, от которого немного трясутся руки. это _точно_ магия крови. — ты думаешь только о себе.       — продолжай, — почти следом, и после такого невозможно не сломаться. эрик подходит так близко, и теперь его выжигающая аура не даёт даже дышать. лицо андерса дёргается в мольбе; то ли поцелуй, то ли добей. хоук выставляет руки на стол, по обе стороны от андерса, и смотрит в глаза властно. кажется, победитель уже известен, и продолжать андерс просто не может.       — и я тоже… думаю только о тебе, — в чужих глазах счастливо играют льдинки. лицо эрика так близко, что андерс может почувствовать чужое дыхание, но всё ещё они словно магниты с одинаковыми полюсами. могут лишь танцевать друг напротив друга. андерса сводит это с ума. — все эти года я убеждал себя, что мне лишь кажется, но всё же… что-то тлеет между нами, тебе не кажется?       эрик хочет что-то сказать, какие-то слова тают на его губах, и их больше никто не узнает, возможно, даже он сам. андерс успевает лишь заметить тень триумфа на чужой улыбке прежде, чем оказаться прижатым к столу. хоук целуется жадно, и, на самом деле, сложно ему в этом не поддаваться. они оба слишком долго этого ждали, когда всё, до чего они не могли дотянуться, так близко, к чему себя сдерживать?       андерсу не хочется даже пытаться отставать. он действительно засыпал с мыслями об этом поцелуе слишком долго, и сейчас, когда хоук в его полной власти, магу хочется делать всё то, о чём он так безутешно думал. андерс гладит напряжённые плечи и чувствует, как чужие мышцы под его пальцами расслабляются, словно развязывающиеся узлы. сплетать свои пальцы с его, немного потёртыми и длинными; провести языком по самым кончикам клыков, и, не удержавшись, немного зацепиться ногтями за бёдра. хоук мягко рычит, окончательно усаживая андерса на столешницу, и они ловят взгляды друг друга. андерс видит какую-то нездоровую покорность в чужих глазах, и эта неожиданная власть пьянит его, он не может сдержать улыбки. он тянет эрика за шею на себя, мечтая о том, чтобы здесь был повод, а не воротник, но в ту же секунду, когда губы хоука должны были накрыть его — из ближайшего угла лечебницы слышится недовольный кашель.       женщина, истомлённая жизнью, смотрит в их сторону с укором и злостью, пока меняет повязку со лба своего ребёнка, но хоука это только веселит. андерс отворачивается от неё и снова наталкивается на ядовито-бирюзовые глаза, полные желания и какой-то непонятной хитринки. все сомнения испарились, и сейчас в голове витает лишь мысль о том, что они упускают, просто глядя друг другу в глаза; андерс сделал ещё не все вещи, которые хотел.       к сожалению, продолжать начатое было бы более, чем неприлично, и они оба это понимают. андерс сползает со столешницы, но хоук всё ещё не отходит. температура вокруг словно поднимается с каждой секундой, и когда андерс поднимает взгляд на эрика, то выглядит особенно разочарованно. нужно что-то сказать? как-то обозначить произошедшее? тупорылые беженцы. андерсу почти стыдно за эти мысли, но он не может не проклинать эту женщину за то, что она их прервала; это определённо точно пагубное влияние хоука. где-то в глубине души ещё теплится мысль о том, что у неё просто нет выбора, ведь её ребёнок болен, а единственное место, где ему могут помочь, внезапно наполнилось похотливыми магами, и… ладно, это неважно. андерс мотает головой и опускает взгляд; всё это время он непозволительно сильно перебирал в руках чужие заклёпки на мантии. на секунду в голову даже пришла мысль, что эта жалостная картина оттолкнёт эрика, и от этого стало невыносимо больно. андерс стремится поднять взгляд; отчаянный, умоляющий, и от прежнего властного наваждения словно не осталось ни следа, но хоук действует первым.       этот поцелуй — нежный, такой нехарактерный, быстрый; андерс успевает только провести языком по чужой нижней губе. он смотрит пьяно и чувствует, как эрик вкладывает что-то в его ладонь, но у него не хватает сил отвести взгляд от любимых безумных льдинок.       — продолжим там, где нам никто не помешает, м? — почти шепчет. андерс кивает, словно в трансе, и ловит чужую улыбку; _улыбку_, не ухмылочку, не оскал и даже не надменную кривую линию губ. это греет душу, и андерс не может не улыбнуться в ответ.       эрик отстраняется и убегает, перед самым уходом поворачиваясь к недовольной беженке и с наигранным возмущением показывая ей на андерса.       — это _его_ клиника.       женщина только закатывает глаза и прижимает палец к губам, призывая мага к тишине. андерс совсем легонько посмеивается. он прижимает к своим губам ключ от чужого дома.       также быстро, как и появился, хоук потерялся в глубоком тёмном городе. между коленей без него стало совсем холодно, но едва ли у андерса остались силы расстраиваться на этот счёт; сегодня вечером он знает, как будет согреваться.