Клинок к сердцу

      Ночное небо сегодня темнее обычного, не видно почти ни одной звезды. Лишь луна блекло освещает тропинку.       Не знает эпистат, куда он идет посреди ночи. Сон к нему никак не хотел приходить, подсознание будто кричало о том, что что-то должно произойти. В один момент не выдержал: вскочил с кровати, наспех надел первое, что попало под руку, и быстро вышел из хижины. Сделал он это резко и внезапно, и сам до сих пор не до конца понимает, зачем вместо отдыха осматривает окрестности лагеря.       По пути встречает нескольких охотников, не обращает на них внимания. Только когда выходит к берегу Нила, немного замедляется. Взглядом проходит по каждой песчинке. Начинает ему казаться, что он просто сошел с ума от количества свалившейся на него в последнее время работы, оттого и сердце не спокойно.       Тревога начинает сковывать его изнутри, постепенно становится сложнее дышать. Легкие будто стали в несколько раз тяжелее, не давая спокойно вдохнуть. Воздуха не хватает.       Вдруг слышит всхлип за спиною. Оборачивается медленно, боясь спугнуть источник звука. Замирает, стоит его взгляду наткнуться на Эвтиду.       — Неферут, что ты тут забыла? — спрашивает отчего-то мягче, чем планировал, слегка выдавая свое беспокойство.       Она не отвечает, и Амен решает подойти к ней ближе. Шаг за шагом, приближается неспешно и рассматривает ее. Заплаканное лицо, красные глаза, дрожащие руки, которые сжимают серебряный острый клинок. Девушка тихо всхлипывает, но мокрые дорожки с щек не пытается смахнуть. Смотрит на эпистата как-то безжизненно. Сама на себя не похожа.       У него внутри все сжимается от этой картины. Сердце пропускает несколько ударов, словно тоже боится напугать ее. Он вспоминает, что сегодня видел ее на ужине мрачной. С друзьями не общалась, даже Ливию ни разу не улыбнулась в ответ на шутки. Еще тогда подумал, что надо будет ее расспросить при возможности.       Странно ему видеть всегда громкую, непокорную и вредную Неферут, такой… сломленной. Она сейчас больше похожа на тряпичную куклу. Безвольную, ненастоящую. Мертвую внутри.       Не успевает подойти к ней, Эва руку поднимает, и лезвие, сверкающее под светом луны, оказывается у ее горла. Он замирает тут же, боится лишнее движение сделать.       — Не делай глупостей.       — Это спасение.       Смотрят друг другу в глаза. Ее тепло-карие. Его голубые, почти прозрачные. Такие разные, но сильно нуждающиеся друг в друге. Особенно сейчас.       Собирается все же сделать еще один шаг к ней, она не позволяет. Клинок ближе к загорелой мягкой коже подносит, касается ее легонько и след красный оставляет.       Амен слышит биение собственного сердце, которое заглушает все другие звуки. Каждый удар отличает.       — Расскажи, что тревожит. Не обижу тебя.       Ему хочется, чтобы она поверила его словам. Убрала оружие, успокоилась. Но этого не происходит. Только усмешка внезапно на ее лице появляется, от которой эпистату не по себе еще больше становится.       — Если расскажу, сам меня убьешь, — голос ее дрожит, но она продолжает говорить, будто не замечая этого, — Лучше сама я.       Проскакивает в его голове мысль, что даже сейчас остается Эва такой же гордой. Все стремится всем доказать, что не слабая. Особенно ему.       Эпистата это всегда скорее забавляло. За поведение, которое она себе позволяла, любого другого уже казнил бы. Но не ее. Нравилось ему наблюдать за ней. По-доброму смеялся с некоторых ее поступков. На людях оставался спокойным и хладнокровным, с ней даже иногда улыбался.       Неужели запала она ему в душу? Сейчас он точно готов с этим согласиться. Никогда так не переживал за чужую жизнь, как в этот момент.       — Разве могу я тебя убить?       — А что остановит? — с явной безысходностью и тоской отвечает она ему вопросом на вопрос.       Отчего-то это его разозлило. Неужели не видела Эва, как он к ней относится? Терпит её выходки, на многое глаза закрывает, помогает во всем, так и ни разу не наказал по-настоящему, только запугивал иногда. А ей это все казалось чем-то обычным. Думает, наверное, что со всеми эпистат такой. Не доверяет ему так же, как он ей.       — Брось клинок, — уже твёрже и серьёзней говорит он.       Не слушается. Упрямая. Непокорная.       — Не подходи, сразу горло себе перережу, — довольно резко говорит она, когда замечает, что он снова хочет приблизиться, — Иди своей дорогой, господин, дай мне с жизнью попрощаться.       Глаза шире раскрывает, не веря её словам. Кому из них сейчас больнее? Сначала думал, что ей, раз стоит здесь вся в слезах, готовая убить себя. Но чувствуя, как каждое её слово и действие режут его сердце так, словно клинок был подставлен к нему, стал думать, что и ему больно не меньше.       Она собирается убить не только себя. Вместе с ней погибнет и часть его души. Та, что с нетерпением ожидает их очередной встречи, млеет от её невинных случайных прикосновений, злиться, когда видит её в компании других мужчин. Та, которая, кажется, влюбилась в неё и заставляет отбросить все подозрения насчёт её тайной жизни.       — А если не хочу, чтобы ты с жизнью прощалась? Может живой хочу тебя видеть.       У него отлично получается не выдавать той бури эмоций, что в нем таиться. Как он думает. На деле же все она читает в его глазах. И боль, и страх, и волнение. Сдается.       Опять ему проиграла. Теперь, как трофей, он заберёт её жизнь.       Клинок беззвучно падает на песок, а за ним и она сама. Амен тут же срывается с места, подхватывая её, пока она не упала. Прижимает к своей груди, одной рукой за талию притягивает к себе, другой — волосы её мягкие, пахнущие персиком гладит. Она трясется вся и снова всхлипывает.       — Слабая я, не смогла… — сквозь слезы бормочет Эва.       Не знает, что ей ответить. Сам не до конца осознает, что только что произошло. Хочется расспросить её сейчас же, узнать причины, но боится. Ближе к себе притягивает, не даёт упасть. Страшно ему отпустить девушку, словно после больше не увидит её никогда.       — Зачем пришел? — уже громче спрашивает она. Говорит с ним так, будто это он её убить сейчас пытался, — Всем бы спокойнее было без меня! Одни беды приношу.       Ругается на Амена, но вырваться из его рук не пытается. Наоборот, как кошка, к его груди льнется. Не может он в ответ на неё злиться, когда так близко тело её, и аромат сладкий лёгкие окутывает.       Будто тяжёлая ноша с плеч упала, когда клинок на земле оказался. Выдохнуть смог, теперь и не хочет вспоминать о том, что произошло пару минут назад. Покоем долгожданным и таким недолгим наслаждается, обнимая свою непокорную Неферут.       Долго так стоят, прижавшись друг к другу. И Эва спустя время успокаивается, кричать и ругаться перестаёт. Теперь тихо носом шмыгает и иногда слезы вытирает с слегка покрасневшего лица. Губы её, щеки и глаза опухли уже.       Он не решается вопрос задать, который мучает его. Но оно и оказывается не нужным, она сама говорить начинает.       — Всё равно ведь убьёшь меня… Не знаешь ничего… Веришь мне.       Действительно верит. Верит в её искренность, честность. Хочет верить. Глаза закрывает на все, что кричало бы о том, что она лжет ему. Сейчас сама ему признается, не может он теперь сделать вид, что ничего не замечает.       Сердце будто не желает её слова слышать. Сжимается от предвкушения чего-то плохого, неправильного. Кажется, сейчас больше всего правду боится услышать. Ищет способ заткнуть её. И находит.       Пальцами Амен аккуратно по её лицу проводит, слёзы вытирая, на подбородок чуть надавливает и наверх поднимает. Снова в глаза друг другу смотрят. Эва замолкает, ждёт его дальнейших действий, не решается прервать.       Наклоняется к ней медленно, но уверенно. На секунду лишь замирает, реакцию пытаясь понять. Накрывает её губы своими. Целует. Нежно, неспешно. Никогда так никого не целовал. Нет никакой страсти в этом. Поцелуй словно наполнен их болью и переживаниями.       Чувствует солёный привкус от её слез. Ближе к себе прижимает, не хочет отпускать.       Она отвечает. Не брыкается, не ругается. Словно тоже ждала этого момента. Не меньше, чем он. Руки на его шее соединяет. Ещё ближе тянется. Да только куда уж ближе то? И так как одно целое сейчас. Друг в друге растворяются. Боятся в реальность вернуться, в которой должны избегать друг друга, не привязываться.       Но ведь уже привязались. Намертво.       Её губы сухие, не такие, как он себе представлял. Но от этого не менее желанные. Ему хочется всегда её целовать, обнимать. Но это невозможно. Один раз. Потом оба поймут, что это было ошибкой. Снова не приблизятся друг к другу. Будут стороной обходить, лишь иногда взгляды беглые бросать.       Но не сейчас. Сейчас они принадлежат друг другу. Ей хорошо в его объятиях, ему спокойно рядом с ней.       Будто так и должно быть. Лишь иллюзия. Оба уверены, что так неправильно. И оба об этом мечтали так долго.       Её руки немного холодные и все ещё дрожат. Не знает, как может её успокоить. Никогда не приходилось ему этим заниматься. Обычно сам до такого состояния доводил других, никак не наоборот. Не учат военачальников такому.       Отстраняется от неё медленно, руки перехватывает и к своей груди прижимает. Из объятий не выпускает, рукой по спине гладит, иногда волосы легонько задевая.       — Зачем жить мне? — тихо шепчет она, больше не запинаясь от слез, смотрит на него уже как-то по-другому. Не может он понять, что Эва сейчас чувствует, в глазах пытается эмоции прочесть, но путается, словно в лабиринт попадает, — Несчастье всем приношу. Сама счастливой не буду и другим помешаю.       — Глупая Неферут, — спокойно отвечает ей, — Почему решила так? Разве не видишь, как тебя друзья твои ценят? Души в тебе не чаят. Что бы они чувствовали, когда о смерти твоей узнали?       — Поймут меня, — говорит она, но как-то неуверенно. Сама сомневается в своих словах, а его пытается убедить. Оттого добавляет уже тише: Наверное…       Боится рассказать ему причину не меньше, чем он её услышать. Понимают, что тогда как прежде не будет. Но он уверен в одном точно, убить её не сможет. Как бы не захотел, не сумеет. Рука не поднимется.       Она же думает, что он расправится с ней без лишних переживаний, как только правду узнает. Уже столько раз представляла, как его руки смыкаются на её шее. Безжалостно, жестоко. Так, как положено Верховному эпистату. Он убивает таких, как она, не раздумывая.       Уверена, расскажет ему сейчас обо всем, и он клинок, который у их ног до сих пор лежит, к её горлу приставит. У него то сил закончить начатое в отличие от неё точно хватит.       — Нет больше смысла жить… Да и разве жизнь это? Сама себе не принадлежу…       Услышав это, он аккуратно от неё отстраняется, осматривает внимательнее, будто что-то особенное в ней увидеть хочет. Понять не может, что её слова означают. Не этого он ожидал услышать.       Про смысл жизнь Эва часто говорила после смерти Исмана. Плакала ночами напролёт, но спустя несколько недель успокоилась. Амен и выдохнул спокойно, когда она в себя начала приходить. Переживал, что вслед за другом своим бросится, близки они все же были, как брат с сестрой. Оказалось, что тревожила ее не только потеря близкого человека.       — Что значит, себе не принадлежишь, Неферут? — спрашивает он, стараясь казаться не сильно встревоженным.       Она выдыхает медленно, с мыслями пытается собраться. На него глядит будто как-то виновато, заставляя его волноваться ещё больше.       Что творит с ним? Никогда эпистат таких чувств не испытывал. Рядом с ней будто все по-другому. Делать хочется то, что раньше себе не позволял. Думать о том, что запрещено. А главное чувствует странное, непривычное что-то. Долго скидывал это на усталость и переутомление. Только недавно понял, что из-за неё таким становится.       — Мною… долг был уплачен, — отводит взгляд от него, не выдерживая. Отчего-то стыдно ей, будто предала его. Но ведь виновата, и понимает это сама, оттого злиться и на себя, и на него, и на весь мир этот, — Не хочу никому зла делать, лучше умереть!       — Что такое говоришь?       Его голос насквозь прописывается злостью. Как можно невинную душу обменять на что-то? Понять не может, кто же на такой обмен готов пойти. Жестоко. Несправедливо.       Эва понимает, что скрывать причины смысла уже нет. Он видел достаточно. И она рассказывает.       Начинает с малых лет. Вспоминает детство, которое ей никогда не казалось беззаботным. Всегда преследовали ее боль и страдания. Отец умер, и мать будто обезумела. Обвиняла во всем маленькую девочку, которая никогда причину ее криков не понимала. Обменяла нежеланную дочь на внимание со стороны мужчин. С того дня жизнь Эвы стала еще хуже.       Помнит по сей день противные прикосновения шершавых рук нового супруга матери. Хоть и старается этот момент пропустить, для ее истории он важен. И она с замиранием сердца кратко пересказывает те вечера эпистату.       Он от ее рассказа переживает не меньше. Сочувствует маленькой беззащитной девочке, злится на взрослых, которые с ней обращались, как с вещью. Подходит к ней и снова обнимает, по волосам гладит и перебивать не смеет. Слушает все. Внимательно, аккуратно.       О Сете говорит немного. Сама о нем мало что знает. Да и разве смеет о Боге что-то сказать. Упоминает, что спас ее тогда от грязных намерений мужа матери. И стала она ему дважды должницей.       Про Исмана упомянуть не забывает, хоть и рассказывала уже о нем Амену. Все же по новой повторяется. Об их детских шалостях и играх рассказывает со слезами и теплой улыбкой. Никогда названного брата не забудет, до последнего вздоха своего благодарить будет за шанс на хорошую жизнь. Смерть его стала для нее началом конца.       Внезапно рассказ свой прекращает, будто боится дальше говорить. Понимает, если расскажет сейчас все, он больше не посмотрит на неё так.       — Черномаг я, — наконец говорит она, почти не дыша. Ждёт, что после этих слов отстранится от неё, руки на шее сомкнет и задушит. Но реакции никакой не получает. Мысли его прочитать не может, но хочет безумно.       Он в правдивости своих подозрений убедился, когда она про Сета говорить начала.       Возможно сильно злится на себя за то, что глаза хотел на все закрыть. Думал, что от этого горькая правда исчезнет. Да только так оно не работает.       Шезму. Она та, за которой он должен охотиться. С чьей жизнью должен покончить без раздумий.       Вместо ответа крепче в свои объятия притягивает. Целует нежно в лоб, слезы с её щёк вытирая. Пытается своими прикосновениями согреть, успокоить, но она от ласки такой только плакать сильнее начинает. С детства верила, что не достойна этого. Он к ней по-особенному относится, не даёт и шанса не полюбить.       — Пойдём домой, — шепчет ей на ухо, а после сразу бережно на руки берет и в поселение несёт.       Она та, которую он любит. И никогда не сможет убить.