Хуа Чэн сидел на дереве. Сидел… долго. Достаточно долго, чтобы узнать, что в лесной чаще свое гнездо свил прохвост, которого прозвали Зеленым Фонарем Блуждающим в Ночи. Наверное, сидел настолько долго, что часть его парадных одежд покрылась гадкой паутиной.
А сейчас совершенно такие же гадкие и мерзопакостные прислужники Зеленого демона, которые бродят тут, мешают ему заниматься своими абсолютно неотложными делами. Приходят, осматривают окровавленные трупы, за ноги подвешенные на деревьях, долго ругаются с какой-то вопящей дамочкой, уходят обратно. Хуа Чэн не может сказать точно, сколько времени проходит, пока он не замечает, что проходящих мимо невест и наложниц похищают в храм «Пэя-прелюбодея» на горе Юйцзюньшань. Это… такое своеобразное подношение? Интересно. А какие молитвы в храме возносят? Может, Хуа Чэну пригодится?
— Туда этого урода! Мочи! — одобрительно подсвистывает Зеленый Демон, пока безумица-свирепая крошит оставшиеся неподалеку храмы горе-небожителя Пэй Мина до красивой и гладкой пыли.
Дни текут до умопомешательства скучно, пока Хуа Чэн сидит на дереве, кстати. Становится настолько уныло, что ситуацию не спасает даже чириканье низкоранговых призраков, от безделья зависающих тут же, с Хуа Чэном, на дереве. Они переговариваются, наивно не замечая скрывающего свое присутствие князя, о всяких мелочах: вчера человека сожрал, сегодня выплюнул, завтра нового пойдем искать. Демон только устало вздыхает, шикая на мракобесов, которые от резкого звука тут же разлетаются в разные стороны, а после лениво играется с парой призрачных бабочек, что прилипли к пальцам и не желали улетать.
Еще когда Демон Темных Вод отчитался о том, что Его Высочество снова вознесся, Хуа Чэн не мог найти себе места. Что он сделал, чтобы вознестись, все ли с ним в порядке? Как он себя чувствует? Хорошо ли с ним обходятся на Небесах?
Вопросов было много, а Хэ Сюань — один. Поэтому лишь спустя время Богу Земли удалось узнать о том, какую беду поручили расследовать и устранить в очередной раз новоиспеченному Богу. Что тут такого важного? Исчезновение невест, гора Юйцзюньшань, загадочный «жених», который похищает девушек, хотя «жених» на этой горе был прямо сейчас один — Хуа Чэн.
Бабочки эфемерно звенят хрустальными крыльями, когда под деревом, на котором уже долгое время плесневеет парень, проходит свадебная процессия.
— Так, — хрипло прочищает он горло, готовясь, но, — не мой…
Паланкин проносят мимо, слуги уж слишком заметно дрожат, а из-под красных штор доносится девичий голос. Да, точно не то.
Хуа Чэн принимается ждать дальше.
С весельем рассматривает то, как демоница устраивает «кровавый дождь», подвешивая очередных убитых слуг, со скукой считает количество призраков-волков, прогоняя их кротким рычанием, с грустью провожает очередной паланкин, окруженный кучей даосских монахов и телохранителей. Едва ли эти люди способны справиться с дамочкой, которая тут промышляет воровством невест, но попытка хорошая. Пытаться цепляться за свою жизнь до конца — вообще, в целом, потрясающая репрезентация человеческой силы воли. То единственное, что Хуа Чэн безоговорочно уважает. Но все же… какой прок от его помощи, если сюда послали божество?
Весьма соблазнительное, кстати, божество. Хуа Чэн мечтательно потягивается, представляя их встречу. Как начать разговор? Стоит ли? Или, может быть, Его Высочество не захочет с ним разговаривать, в омерзении отвернется, что делать тогда?
Внутри все вдруг резко холодеет.
И правда. Что же делать?
И как некстати в это же время появляется свадебный паланкин, расшитый дорогими камнями и тонким бисером. Хуа Чэн бы сказал, что задерживает дыхание, да только вот оно ему ни к чему: он просто наклоняется с ветки дерева так сильно, что чуть не падает, пытаясь высмотреть знакомое-выученное-замученное лицо.
— И этот паланкин не мой, — бормочет он с грустью, возвращаясь на ветку, к которой уже почти прирос. — Что за проклятье.
Совсем немного это разочаровывает. Сколько времени должно пронестись мимо них, пока удача Хуа Чэна не поможет им встретиться?
Первый не тот, второй не тот, и тот — не тот, и этот — не тот! Когда уже его паланкин? Устроили тут пробку, понимаете ли! Пусть не задерживают его принца!
И неважно, что время везде относительно, между паланкинами могли пройти месяца или годы, Хуа Чэн просто не понимает, как можно настолько издеваться над ним, предвкушающим и мечтающим, человеком! Демоном. Призраком. Какая разница.
В какой-то момент становится настолько нечего делать, что Хуа Чэн решает побродить вокруг своего дерева, размять ноги и порепетировать свою речь, написанную еще лет триста назад. И именно в этот чертов позорный момент все его существо дрожит и искрится, ощущая наконец присутствие чего-то крошечно-божественного. Энергия Его Высочества едва ощутима, ее не распробовать и не вкусить, но его присутствие демону предельно ясно. Рядом кто-то с большим количеством духовной энергии, из-за этого низшие призраки едва ли смогут уловить запечатанную силу принца.
Но Хуа Чэн — непревзойденный князь демонов. Он, на минуточку,
бедствие. Призрак, которого до дрожи в коленках боятся все небесные чиновники.
Но сейчас тревожно именно ему. Это чувство расползается отчего-то именно из груди, из места, где очень давно у него билось сердце, а после покалывает на кончиках пальцев фантомной судорогой. От мысли, что Его Высочество пришел сюда.
От мысли, что они встретятся.
Демон сжимает ятаган в левой руке, а правой чуть дергает, призывая красный зонт и нервно барабаня по ручке пальцами. Делать шаг в сторону его принца почему-то… не хочется. Вернее, хочется настолько, что впору сорваться на сумасшедший бег, применить путешествие на тысячу ли, подбросив все зачарованные кости разом, обратиться раненой птицей, изо всех сил летящей до гнезда, но… Хуа Чэн не позволяет себе двинуться с места.
Хуа Чэн никогда не был трусом, нет. Он держал саблю за лезвие, воевал в авангарде в самой жуткой войне, расправлялся с бесчисленным количеством демонов за раз, но еще никогда в своей жизни не робел лишь от мысли, что Его Высочество косо на него посмотрит при встрече. Это было так абсурдно и жалко, что хотелось бы дать себе по лицу, но вот портить его непосредственно перед встречей — самому себе вредить, это однозначно.
Первый шаг дается тяжелее — в ушах как-будто разом начинает шуметь кровь от волнения — всего, второй — серебряные цепочки на сапогах тихо позвякивают, утешая мыслью о том, что это хотя бы не сон — уже легче, а на третий Хуа Чэн берет себя в руки, срываясь с места. Трусам не место подле принца, жалким слабакам — не заслужить Его любви. Четвертый шаг Хуа Чэн делает, оказываясь на поляне подле места сражения, стараясь выцепить взглядом Его Высочество из толпы. Процессия небольшая — несколько стражников, два из которых те самые, с духовно-божественной энергией, остальные — обычные люди.
Такое никуда не годится.
Его принца действительно вырядили в невесту и заставили играть роль приманки для той безумной дамочки?
Призраки окружают паланкин так же быстро, как волки запугивают людей, вскоре на лесной дороге совсем не протолкнуться. Небесные подручные о чем-то перекрикиваются с принцем, пытаются справиться с чудищами своими скудными силами, и Хуа Чэн решает немного понаблюдать. Никто не тронет Его Высочество — демон знает это лучше всех остальных. За секунду свора мерзких гниляков рвется на крошечные кусочки духовным оружием — Хуа Чэн даже щурится, стараясь разглядеть, но оружие настолько быстро и стремительно двигается, что ему едва удается.
А потом эти недо-помощники убегают, поджав хвосты, видимо, желая спасти людей. Хуа Чэн хмурится, видя, как к паланкину подступает темное облако, и создает тучу светлее, хрустальнее — сотни призрачных бабочек в момент окутывают черное пятно, рассеивая его своими крошечными крыльями.
Раз уж помощники принца не способны за ним приглядеть, Хуа Чэн сам выведет его из мерзкого леса, завешанного покойниками. Бабочки, повинуясь его желанию, тут же летят в сторону красных занавесок.
Наверное, по-настоящему умереть демон может все-таки трижды. Впервые, когда его смертное тело испускает дух, во второй раз, когда его пепел развеивают по ветру — это всем известно, но Хуа Чэн бы выделил еще одну «смерть».
Это когда перед глазами после смерти сидит тот, ради которого ты готов умереть еще сотни, тысячи, миллионы самых болезненных раз. Тот, ради которого есть силы и желание возрождаться столько же, лишь бы всегда быть рядом.
Красная нить на среднем пальце правой руки чешется и жжется, до сладкого сильно натягиваясь —
нашел. Хуа Чэн немного робеет, но приоткрывает тонкую штору.
— Кто это? — тихий и нежный голос, ласковой и тягучей трелью лаская слух, расходится эхом в голове.
Хуа Чэн забыл его голос уже давно.
Пользуясь тем, что на него пока еще не смотрят, он бегло кусает губы, стараясь справиться с волнением болью, но едва ли у него получается. Дышать, чтобы успокоиться, подражая своей человечности — тоже не получается, когда он смелеет настолько, что позволяет себе кинуть беглый взгляд на Его Высочество.
Наверное, это какой-то неизлечимый недуг. Специально для демонов. Какое-нибудь мощное, неудержимое и жестокое проклятье. С ним абсолютно точно не под силу справиться даже самому сильнейшему воину, самому озлобленному на свете призраку и самому почитаемому на свете небожителю. Потому что все внутри начинает стучать и дрожать, как треснувший кувшин из горного хрусталя, который вот-вот развалится.
В самом деле, это преступление. Говорят, что мужчину красит черный цвет, но Хуа Чэн уверен — сила в красном цвете. И нет, дело не в
кровавом дожде, не чарующе-алых языках пламени, не в гранатовых камнях и не в красных праздничных фонарях. Дело в том, что принцу безумно, просто до дрожи, страха Хуа Чэна и ужаса, просто невероятно сильно идут церемониальные одеяния. Цвета сока спелых ягод, сверкающих рубинов, цвета самой ядовитой киновари, которая отравляет небьющееся сердце Хуа Чэна, потому что оно безумно болит при виде его Высочества.
Его принца в свадебных одеяниях.
Касаться его — благословение, глядеть на него — невиданная роскошь. Демон жмурит глаза, пряча небожителя под зонтом и решая избавиться от червей, которые ползают вокруг, поджидая возможность напасть на беззащитную невесту.
Под сапогами хрустят кости подручных-скелетов, клинок в полете режет гниляков, как масло, а кровавый дождь неприятными пятнами пачкает сухую землю. Хуа Чэн поудобнее перехватывает в руке зонт, стараясь уберечь принца от кровавых разводов на церемониальных одеждах, и хмурится, когда капля скользит в опасной близости от королевского рукава.
— Осторожнее, — едва осязаемо шепчет он, желая каждую секунду своей жизни так же близко идти рядом с ним, а после мягко тянет в сторону от костлявых рук, выползших из-за угла. — Сюда.
Это невыносимо. Темная чаща понемногу светлеет, тучи дают пробиться легкими лучикам лунного света, дорога почти заканчивается — эта неприятная мысль разбивает внутри что-то очень хрупкое. Хуа Чэн не слышит хруста сердца за хрустом чужих костей.
Вот и все.
Он, кажется, неосмотрительно пугает своего принца — Хуа Чэн не смеет бить в ответ, рассыпаясь тучей призрачных бабочек, а сам спешит на очередную ветку дерева, с тоской и осторожностью наблюдая за тем, что будет дальше. Все смешивается в одну большую круговерть: духи, небожители, его принц. Хуа Чэн не знает, что ему стоит предпринять.
И остается в стороне. Снова.
***
— И ты даже ничего не смог сделать, — хохочет от души обычно тихий Хэ Сюань, — сидел на своем дереве и, ха-ха, даже двух слов ему не сказал!
— Сказал, — упрямо супится Хуа Чэн, поигрывая коралловой бусиной, вплетенной в тонкую косу.
— На беличьем? — мерзкое хихиканье растекается по оружейной в Призрачном Городе.
— Не поверишь, — шипит Хуа Чэн, оглядывая этот кошмар во плоти. Скорей бы уже развоплотился.
Тихое хихиканье вырывается из Сюаня вновь.
— И что, ровно два? — ухмыляется Демон Темных Вод, наконец успокаиваясь от приступа смеха.
Стыдно признаться, особенно этому злобному водяному. Хуа Чэн закатывает глаза, отмахивается и шлет рыбу-Сюаня к черту.
— Я и так черт, — брякает он, закатывая глаза в ответ.
— Какой из тебя черт? Знаешь, в народе говорят, что если даже головастик будет стараться стать «лин-юй», «цзяо-жэнь» из него точно не выродится, — издевается Хуа Чэн, наслаждаясь тем, как и без того черные глаза покрываются злобной копотью изнутри.
Он представляет внутри Хэ Сюаня большую-большую печку, которая начинает без остановки топиться где-то внутри него с мощным дымком, который не успевает сбежать из заслонки. Наверное, это выглядит так же нелепо, как и он сам. Тот пыхтит в ответ, дергает рукавами своих грязно-черных одежд и ловит в них крохи своей гордости.
— Тогда, может, такой головастик лин-юй не достоин того, чтобы рассказать Искателю Цветов под Кровавым Дождем, где наследный принц Сянлэ, малоуважаемый…
— Где?
— М-м?
— Часть долга можешь не отдавать.
— Нам следует обсудить, о какой именно части долга идет речь, Искатель Цветов под Кровавым Дождем. Давайте сразу поговорим о процентах? — хмыкает Хэ Сюань.
Только из-за этого несчастного головастика Хуа Чэн оказывается рядом с принцем на порядок позже.
***
— Так ты постоянно держал связь с Мин… С Демоном Темных Вод Сюанем… Чтобы узнать, когда я вознесусь? Поэтому ты так переживал, когда сказал… что не встречал меня, Сань Лан?
Хуа Чэн хочет заворчать о том, что это совершенно неверно — ничего он не переживал. Прикрыть единственный глаз, отвернуться от него, спрятаться и не смотреть в оленьи глаза. Но говорит, решая держать обещание быть со своим принцем честным:
— Я был уверен, что Гэгэ вознесется вновь, несмотря ни на что, — шепчет демон, потираясь щекой об длинные шелковистые волосы, — и готов был ждать столько, сколько угодно, но… мне нужны были гарантии и сила. Это ведь ничего?
Он старается придать себе самый убедительный вид на свете — посмотри, я стал самым сильным, чтобы сметь на тебя глядеть — и улыбается настолько честно, насколько обычно заботится о собственном внешнем виде, чтобы безальтернативно соблазнить своего чудо-принца.
— Наверное, ничего, — кивает принц в ответ, ласкаясь к рукам, когда Хуа Чэн обнимает его еще крепче.
Похож на крошечную птичку, которая все вертится вокруг, ждет, пока ее съест большой тигр. Хуа Чэн позволяет себе даже тихонько мурлыкнуть, прижимаясь к груди принца и роняя его под себя, чтобы игриво распахнуть монашескую одежду на груди.
— Сань Лан, опять? — с притворным возмущением в голосе вздыхает принц, смущенно отворачиваясь, когда чужой язык скользит по его ребрам.
— Что значит опять, Гэгэ? Мы делали это уже очень давно, — убежденно кивает демон сам себе, продолжая нахально осквернять тело своего бога, выцеловывая впалый живот. Стоит проверить расписание перекусов принца, ведь завтракать, обедать и ужинать Хуа Чэн напрашивался с ним. Неужели этих приемов еды недостаточно?
— Но мы же… лишь утром, — хнычет принц, и это очень-очень приятный звук. Хуа Чэна он только дразнит — язык скользит прямо к поясу, который он тут же развязывает, распахивает полы одеяния, распаковывает свой подарок, а после оставляет игривый поцелуй внизу живота, ведя кончиком языка ниже. — Сань Лан!
— М-м? — не отвлекаясь от своего занятия, интересуется демон, но после оставляет лишь целомудренный поцелуй на головке и укладывает щеку на бедро. — Мне стоит прекратить, Гэгэ?
Неужели ему не нравится? Хуа Чэну вот — очень.
— Нет! — тут же слышится спешный ответ, но это смущает принца лишь сильнее, и его щеки пленительно-сладко розовеют, как самые нежные персики. — Нет, Сань Лан, продолжай, пожалуйста… Я лишь хотел…
— Да, Гэгэ? — тут же вскидывается он, стараясь справиться радостью от инициативы своего принца.
— Спросить, — меж тем, продолжает Его Высочество, и Хуа Чэн едва слышно вздыхает, — ты ведь ждал меня там, на горе Юйцзюньшань… столько лет, — шепчет принц, а после жмурится. — Надо было отправиться на задание сразу, как только узнал о нем, чтобы долгая дорога заняла меньше времени…
— Гэгэ не виноват в том, что я очень нетерпелив, — настаивает он, — прямо сейчас я тоже весьма взвинчен, нетерпелив и опасен…
Он касается губами еще ниже, позволяя себе прикрыть глаз, когда Его Высочество дрожит и выдыхает, что волосы Хуа Чэна его щекотят. Хорошо, если так. Пусть почувствует как можно больше. Больше касаний, больше его любви, пусть чувствует все тепло, какое только может отдать ему Хуа Чэн. Тело принца утратило чувствительность к боли, но к удовольствию — наоборот. Неискушенный, нежный и прелестный принц. Демон выцеловывает каждый миллиметр обнаженной кожи, но его вдруг ощутимо-приятно дергают за волосы. Какие… интересные эротические игры. Хуа Чэн только рад.
А вот принц на него шипит. Как котенок.
— Ну позволь мне, — взмаливается Хуа Чэн.
— И тем не менее, — упрямится наследный принц, решая все же настоять на своем, и это чертовски горячо, — Сань Лан, я не чувствовал твоего присутствия, когда стоял на земле после того, как ты провел меня… Ты ведь некоторое время еще оставался в лесу?
Вот черт. Да и он сам черт. Глупый достаточно, просто поразительно неосмотрительный черт!
— Да, Гэгэ, — сдается Хуа Чэн, уткнувшись носом в чужой пах.
Ну вот. Это конец. Не только предстоящего секса, а всей жизни, по ощущениям.
— Тогда где ты… был? — робко спрашивает Его Высочество.
Не скажешь же ему, что сидел на дереве.
Или быть честным?
— Я… был неподалеку… Но я не прятался! Просто подумал, что мне не стоит вмешиваться. Это не значит, что я не хотел помочь, просто я был уверен, что Гэгэ…
— Ш-ш, глупый Сань Лань, — бархатно смеется принц, а его нежные руки вплетаются Хуа Чэну в волосы, мягко массируя, — моему супругу не пристало оправдываться, словно несмышленому дитя.
Ну да, Хуа Чэн сидел на дереве. Сидел… долго. Достаточно для того, чтобы умереть пару раз от скуки и возродиться, повздорить с несколькими Бедствиями и одного послать прочь. Ожидание всегда дается ему хорошо — даже слишком — и легко, ведь он в этом мастер. Но этому ремеслу тяжело учиться.
— Гэгэ, — бормочет демон, мурча от ласки, — а я тебя люблю.
— А я люблю своего Сань Лана, — незамедлительно следует ответ.
И все же это стоило того, чтобы встретить своего принца вновь.
