Где ты и где я

Зима. Погода на улице по-февральски мерзкая, но сейчас из приоткрытой форточки приятно дует, продувая переполненное людьми помещение. Кажется, чей-то квартирник. Хозяина в пёстрой толпе уже и не вычленить, а народ сейчас в самом что ни на есть правильном состоянии. Навеселе, но не в говно. Миша сегодня особо разговорчивый. Андрей, приткнувшись задницей к какому-то подоконнику, потягивал дешёвое пиво, изредка лениво перебрасываясь словами с какими-то смешливыми девчонками и малознакомыми парнями. Лица перед глазами давно уже перемешались. Князев на них почти и не смотрит, тупо уставившись в одну точку в середине комнаты. Миха шумный, размахивающий руками, заполняет собой всё пространство. Гогочет над чьей-то шуткой, бурно жестикулирует, трясёт головой, то и дело вплетаясь пальцами в торчащие во все стороны вихры, потирая ухо. Андрей, кажется, лыбится как дурак, сваливает всё на пиво, прогоняя из головы причинно-следственные. Тут, пожалуй, даже гордость берёт. Мишка после этого обязательно уйдёт именно с ним. Он весь такой нескладный, неуклюжий, в хорошем смысле смешной, с худющими аномально длинными ногами. Он такой особенный достался именно Андрею. Потому что у них группа. А группа важнее всего остального на свете. Миха пьяно ржёт над его глупым каламбуром, сказанным, кажется, совсем невпопад, когда они вываливаются на улицу. Вечерняя прохлада тут же опаляет разрумянившиеся лица, мороз покусывает костяшки пальцев, уши и шеи. — Андрюх, а прикинь, так всегда будет. Андрей не сразу понял, вопрос это или утверждение. Оторвал взгляд от спизженной у кого-то пачки сигарет, которую держал в одной руке с полупустой бутылкой пива, уставился слегка озадаченно. Кажется, даже протрезвел. — Как? — живо интересуется Князев, выжидающе подаваясь вперёд. В груди всколыхнулось какое-то совсем детское любопытство. Нутро знало, что ответ будет приятным, кисло-сладким, как шипучая конфета. — Ну, — Миша замялся, подбирая слова. — Так ! — он несдержанно взмахнул руками, обнажая в улыбке отсутствие некоторых передних зубов. — Офигенно! Хорошо! Как щас! Горшок слегка наклоняет голову, поглядывая уже исподлобья слегка пьяным, но игривым и открытым взглядом, походя на щенка. Андрей забыл, что они собирались закурить. Так и мусолил во второй ладони сигарету, пока не встрепенулся, заражаясь мишкиным настроем. — Мих, у нас ещё как только не будет! — Князев от энтузиазма аж покачнулся, взмахивая рукой с сигаретой. — У нас и лучше будет, Мих, мы стадионы собирать будем, помнишь, я обещал? Широченная улыбка Миши была лучшим на свете ответом. Особенный вид коммуникации только для них, когда в одной этой улыбке можно прочитать всё на свете. Вся-вся планета в такие моменты в ней умещается. Андрей чувствует, как теплеет в груди там, где находился нагрудный кармашек рубашки, в котором он носил их мирок с колдунами и лешими, с дураками и принцессами. Всё у них будет. — Андрюх. Князев замирает, теряясь, когда Миша внезапно оказывается ещё ближе, наклоняя голову. Улыбается уже мягче, трепетно как будто. Вот-вот носами столкнутся. — Пиво будешь допивать? Андрей цепенеет. — Чё? — Допивать, говорю, будешь? — вопросительно выгибает брови Миха, тут же выпрямляясь, то ли случайно, то ли специально возвращая дистанцию. Князев разом будто онемел. Облизал враз пересохшие губы, стрельнул взглядом в сторону бутылки, о которой и думать уже забыл. — Не, — легко отмахивается он, протягивая недопитое пиво. Больше вопросов сейчас было не к пиву, к которому тут же присосался Горшок, а к странному чувству. Ничего не случилось. Андрей не знал, что должно было случиться, но понимал, что этого чего-то не было. Как будто бандероль с неизвестным содержимым так и не вручили получателю. Он рассеяно засунул руку в карман, шаря в поисках зажигалки. Глупости в голову, кажись, лезут. Пить надо меньше. — Мы вообще легендами будем! — с энтузиазмом продолжает Миха, отрываясь от бутылки и хватая за плечо, слегка встряхивая и притягивая к себе. Узел в животе тут же развязывается. На губах Андрея вновь расцветает искренняя улыбка. Они сейчас оба на своём месте. Рядом с друг другом.

***

Андрей с досадой отправляет в мусорку пустую бутылку. Не надо было смотреть то интервью. Сколько уже времени прошло? Несколько месяцев? Полгода? У него теперь, кажется, есть всё, чего хотелось. Своя собственная группа, где ему дана полная творческая свобода, где нет этого проклятого Тодда. Почему тогда так паршиво? Со стен рабочей комнаты осуждающе глядят старые афиши Короля и Шута. Где-то среди них затесался и лист с “Тоддом”. Нет, он не пойдёт на постановку. Не хочет снова смотреть, как Миха себя убивает. Сжигает заживо. Себе на радость, ему на зло. Андрей открывает первую попавшуюся тетрадку, начиная наугад корябать морду очередного персонажа, чтобы отвести душу. Без Михи не то. Без Михи их сказочный мир кажется слишком огромным, таким, что можно потеряться. Не как раньше – заблудиться так, что не найдут, забрести в самые гущи тёмных лесов, в недры сырых подземелий. Окончательно подтверждает это лишь факт, что из тетрадки на него теперь смотрит знакомое, вдоль и поперёк изученное лицо. Князь хмурится, зависая. Руки – предательницы, снова выводят одно и то же, даже когда он старается не думать. Особенно, когда стараться не думать. Андрей вздрагивает. Ручка как назло потекла и он, спохватившись, начинает промокать поплывшие черты лица первыми попавшимися под руку листочками с судорожностью утопающего. Испорченные и перепачканные тексты песен отправляются в мусорное ведро. Потом перепишет.

***

Миша меряет комнату беспокойными шагами, прежде чем с обречённым вздохом завалиться на диван. Внутри бурлит детская обида, извивается, острыми углами впиваясь куда-то в нутро, опасно близко к болезненно угасающему сердцу. Ушёл. Бросил. Предатель. И всё-таки мерзкий голосок где-то на задворках помутневшего сознания ядовито заявляет: Андрюхе без него лучше. Вон как улыбается на камеру, спокойно отшучивается от каверзных вопросов. С головой ушел в свой проект. Свою группу. Нет у них теперь ничего общего. Миша затягивается уже выкуренной до фильтра сигаретой и морщится от поселившейся во рту, пронизывающей насквозь горечи. Может, так ему и надо. Это он тут загибается, прячет в стенах родительской квартиры постыдные слёзы, а Андрюхе теперь дышится легче. Никто не мешает, не заставляет переписывать тексты, не тянет туда, куда не хочется. Это он гниёт заживо, а Андрюхе ещё жить и жить. Он, судя по произошедшему, только всё поганит. Он всё это заслужил. Пепельница то ли случайно, то ли специально, падает на пол, раскалываясь на несколько больших кусков.

***

Михаил Юрьевич на пассажирское сиденье автомобиля усаживается с шумным вздохом, как всегда громко хлопая дверью. Он сейчас из себя представляет крайне возвышенное зрелище, хоть никогда этого и не признает, если озвучить данную мысль. Андрей щурится, разглядывая слегка недовольное лицо, отросшие волосы, наполовину подхваченные в неаккуратный хвост, потрепанную косуху. Нет, сейчас его иначе как Михаил Юрьевич не назовёшь. — Андрюх, чё за херня, выруби блин… Андрей тихо хмыкает. И минуты не прошло, а уже бухтит как старый дед. Князев выкручивает звук попсового радио на минимум, но тут же стреляет в сторону Миши хитрым взглядом. — Включить акустический? — Ой, да иди нахуй, – огрызается Миха, впрочем, пряча усмешку за седой выбившейся из небрежной причёски прядью. Андрей едва слышно посмеивается. У него теперь чтобы любоваться есть всё время мира. Их время. И взгляд можно больше не отводить. Андрей наклоняется ближе, чтобы ткнуться губами в уголок обветренных мишиных. У того на секунду изламываются брови, а во взгляде мелькает совсем живое тепло, которое он спешит спрятать. — Ты чё… — слегка отстранившись, шипит Миха. — Не видел никто, — поспешно успокаивает Андрей. Парковка и правда пустая. Но Миша всё равно оглядывается, будто всё ещё боится, что вот-вот поймают. На секунду кажется, что закроется сейчас снова, но он вместо этого осторожно перехватывает князеву руку, мягко переплетая их пальцы. — Чего перчатки не носишь? — тихо интересуется Андрей. — Руки холодные все. Миха фыркает и улыбается почти смущённо. Этот момент сейчас ощущается интимнее, чем любые поцелуи. — Андрюх, ну и кто из нас нудит, как дед? Князев вскидывает брови то ли в удивлении, то ли в наигранном возмущении. Миша не избегает взгляда, больше не старается спрятать собственную уязвимость. Через окошки автомобиля пробивается весеннее солнце. Приятно снова чувствовать себя на своём месте.