Юноши

      шинадзугава санеми умрет в 44 года. рак диагностируют завтра, когда будет уже чуть меньше, чем поздно.       томиока гию умрет в 42 года. завтра его машина угодит в автокатастрофу, спустя тридцать минут пустой трассы.       разница в 2 года и считанные минуты, но пока они здесь. середина ноября застывает над берегом моря, где волны гладят собой песок, а вечера незаметно переходят в ночи. бриз уже давно не щекотит. больше, ветер теперь вычесывает кожу изнутри. санеми давно не молод, но и не стар. он вновь оказывается на перепутье, как будучи подростком маленьким для взрослой, но слишком большим для детской. но сейчас ему 42 года.       ему 42 года и он вторит сомнениям. курит по пачке в день, забирает ребенка на выходные и раз в 5 лет вывозит друга ― томиоку гию ― на один и тот же пляж в одно и то же время на определенный промежуток всего дня. после увозит домой, ложится на кровать и уверяет себя, что натурал, при этом имея приблизительно десяток вкладок порнографии раздела однополой долбежки. санеми из последних сил сжимает член сильнее, пытаясь представить женщину, но после заводится лишь от одних воспоминаний знакомого лица. но да, так-то он натурал. его беспокоит лишь стабильная изменчивость ориентиров на одну неделю с интервалом в 5 лет и всё. томиока тоже натурал. натурал с постоянной депрессией и календарными днями ежегодного запоя. шинадзугава здорово видит характерные признаки алкоголизма и тяжелого эмоционального состояния друга, но в ней ни капли старости. томиока стоит по колено в воде с закатанной, пусть все равно мокрой, штаниной. стоит в одной спортивке, контрастируя своей живостью с фиолетовыми сумерками позади. ему нет дела до смерти, до экзистенциального кризиса и того заката его жизни, когда собственное солнце взорвётся. томиока вовсе не стар, нет. стар только шинадзугава. он чувствует, как солнце окончательно уходит за горизонт.       ему 41 год. томиока чувствует ужасный холод. приехав к своему дорогому другу снова, он ощущает прежнюю остроту бурана, когда бывшая супруга втюхивает ему заявление о разводе. этот холод всецело исходит от него. ядом выливается из рта с многолетним перегаром и с некоторым сожалением за всю половину отжитого века. отжитого в безнадёге и полном, житейском, неестественном отчаянии. томиока чувствует, как пресловутый туннель сужается и он по-прежнему по колено в дерьме, но идёт. оборачивается назад и иногда спотыкается в особенно темных местах, кои успели вереницей встать перед ним. каждый мимо проходящий давно стар и уродлив. их блеклые, растянутые гравитацией лица в многослойных складках утопают рядом, но вот гию отворачивается от морского горизонта. смотрит на песочный берег, на замерзшего, красного юношу. шинадзугава тепло одетый стоит и смотрит. смотрит обыкновенно тепло, с устоявшимся выражением обыденной раздражительности. раздражительность же есть его привилегия его молодости, в какой-то степени детскости. да, санеми такой ребенок. гию думает об этом, краснеет еще сильнее и улыбается с новопришедшими морщинами на щеках.       3 час у них шумит в ушах. уже 20 год подряд они сожалеют о содеянном. о всем, что успели и о том, о чем струхнули сказать однажды.       гию и санеми по 17 лет. они пешком дошли до пляжа в школьной форме, посеяв одну из сумок на заправке. оба стоят в воде, смотрят далеко вдаль. уже задумываются о смерти, но недостаточно сильно, чтобы по волшебному наитию не взяться за руки. ветер в этот и последний раз сильнее настолько, что вода давно брызгами достаёт им по пояс, но санеми сильнее сжимает чужую руку. вся его жизнь впереди, а кожа на руках гию еще очень эластичная и гладкая. для него она останется такой навсегда, потому что нет иного возрастного порога, чем их 17 лет.       им исполняется по 22 года. хмельные, веселые. они приезжают на тот же пляж. глубокой ночью не рискуют прыгнуть в воду, пусть штиль чутка и играет на авантюристских нервишках двух парней. они оба ложатся на песок. зарываются в него конечностями и по-прежнему смотрят вперед. жизнь идёт полным ходом. пусть и не верится, что им удалось перешагнуть порог дивного отрочества и войти в мир постоянного стресса и усталости. они перевели свои взгляды на друг друга. долго смеются, пререкаются до того момента, пока не выползли из песка. они долго смотрят друг на друга, пока телефон шинадзугавы не раздирает его задний карман. на трубке девушка санеми.       стоя по один бок от зеркала перед которым красуется гию, санеми отмечает, что жениться в 24 года не есть хорошо. эта их первая встреча вне их графика. это раздражает шинадзугаву, но тот достопочтенно и в глубоком уважении заталкивает язык в анус и поддакивает родственникам жениха, когда невеста проходит мимо них. он толком не смотрит, просто кивает. санеми уезжает сразу после клятв, просит его сестру передать его искренние поздравления и уезжает восвояси. доехав до пляжа, туда он не попадает. он закрыт в связи чисткой от мусора.       томиока приезжает в свои 29 женатых лет. сидит в машине и весело обсуждает прописанные антидепрессанты. жалуется на импотенцию, одновременно ковыряя палочкой в стакане мороженого. шинадзугава откидывается на спинку водительского сидения, целиком прижатый своим браком. слыша, что член гию вряд-ли когда-нибудь встанет, санеми начинает ржать и с того момента на постоянной основе поглядывает на промежность друга. к морю они не вышли, спецслужбы ищут утонувшего паренька. в 34 года они ненароком целуются. совершенно случайно, когда алкоголизм гию здорово затронул всеобщую священную дату их встреч. они не помнят подробностей, что и как они добрались домой. запомнилось только то, что член у томиоки встал крепче иного другого раза. и то, что ребенок семьи шинадзугава пошел в первый класс.       шинадзугава вспоминает это последние 11 лет. улыбается, не в силах плакать. на двоих у них два развода, 11 вкладок порно, 1 ребенок, семь спрятанных бутылок бренди в кабинетах и одна полупустая пачка сигарет .молодой гию никогда не захочет старого, потрёпанного мужика с природной сединой. а молодой санеми никогда не захочет алкоголика в потёртых трениках.