День за днём

Каждый день Мэй Хаттори расписан посекундно. День начинается с боли. Сразу после пробуждения она пьет лекарства и терпит то, что придворный лекарь называет массажем. Тупая боль в закостеневшей ноге заставляет лисицу раздражённо щуриться. Затем следует короткий завтрак, длительное переодевание и выматывающе скучное перекладывание свитков на рабочем столе. После обеда она, стараясь не зевать, выслушивает короткие доклады советников, общий смысл которых сводится к одной фразе: «Всё хорошо, прекрасная императрица». Затем дежурный ужин в кругу аристократов под песни, танцы или театральные представления. У благословенной Мэй Хаттори, императрицы империи Нойрё, крови от крови Ириса, нет ни единого мгновения на себя и собственную тоску. Она убеждает себя, что это к лучшему. Чем переживать о том, что нельзя изменить, она лучше посвятит себя чему-то действительно важному. У Масамунэ тоже полно дел. В основном потому, что многие придворные с чего-то вдруг решили, что обратиться к императору куда проще, чем к императрице. О Мэй ходят страшные слухи. Слухи о том, что правительница — ведьма, одним мановением руки уничтожившая обманывавших прошлого императора заговорщиков. Мэй боятся, но боятся не открыто, пряча страх за угодливыми улыбками. Зато армия от неё в восторге. То, что принцесса империи вела войско за собой, лично освобождала дворец и пострадала за империю не было забыто. Солдаты открыто восхищались мужеством императрицы, а вслед за ними уверовал в это мужество и народ. Порою Мэй думает, разочаровались бы они, узнав, как страшно ей было? Как она пряталась полуголая на заброшенной лесопилке, как бежала через всю страну словно загнанный зверь, как искала защиты у тех, кого не знала, как отрицала саму свою суть. Как слёзы душат её в тихие безлунные ночи, когда судороги скручивают её больную ногу морскими узлами. Кицуне медленно шагает по залитому светом дворцовому коридору. Походка у неё теперь всегда степенная, под стать титулу. Ненавистная блестящая золотом палка гулко стучит по кленовому паркету. Мэй вспоминает, как в те наполненные ужасом, тревогой и неопределенностью дни она мечтала вот о таком мгновении покоя. Сейчас покой не кажется отдушиной, а дворец тихой гаванью. Лиса чувствует себя запертой в клетке. Просторной, комфортной, золочёной клетке. Масамунэ тонко улыбается, почти невесомо касается гладкого шелка блестящих волос. Мэй жмурится от яркого солнца, положив голову на колени мужа, потешно сдувает с носа упавший лепесток ириса. Здесь, в императорском саду, они порой прячутся от мира, вновь на короткое время свободные. Девушка улыбается, так, как научилась когда-то в укрытой горами деревне — открыто, не связанная устоями и приличиями. Мужские пальцы ласково оглаживают скулы, шутливо проходятся по подбородку. Мэй фырчит — она ему не кошка. Ирисы качаются над головой и кажется, будто они закрывают собою небо. Связь императрицы с кланом Наито беспокоит совет. Якобы это порочит её репутацию. Но она знает — куда сильнее нервирует то, что эта связь крепчает с каждым днём, что семья Хаттори может найти в ниндзя опору, запустив руки глубоко в дела присутствующих, а клан, ощутив поддержку, возвысится. Мэй щурится, светильники вспыхивают ярче. Пока она жива и пока клан находится под управлением Такао, будет жива и память о помощи, оказанной блудной принцессе. Спокойным остаётся лишь Хван Одзаки. Уж он-то знает, правительница держит слово. И пока не забыт вклад ниндзя, поддержку Островной провинции тоже будут помнить. Иногда Мэй и Масамунэ выбираются в город. Тогда девушка замечает и кукол-лисиц, и уличные постановки с участием кицуне, и то, как меняются рассказываемые детям сказки. Тайная служба работает поистине хорошо. В такие моменты бывшая гейша позволяет себе надеяться, что её внуки — или, может быть, даже дети, — смогут жить открыто, не страшась своей природы, не опасаясь презрительных, опасливых взглядов. Йоко Наён выглядит обеспокоенной. Она всегда так выглядит, когда в столице обнаруживают очередного рэйки, сумевшего спрятаться от чисток среди рядов армии, аристократии и крупных торговцев, прошедших сразу после восхождения Мэй на престол. Тварь с синюшно-серой кожей скалится, сыпет проклятиями, изворачивается в своих путах. Кицуне сама не знает, зачем ходит на их казни. Быть может до сих пор ищет мести за мать, отца, империю. За себя. Масамунэ незаметно ото всех крепко сжимает её ладонь и только тогда девушка замечает, что до скрипа сжала зубы. Коротко блеснув, опускается катана. Дело сделано. Мэй кричит, кричит до сорванного горла, до слёз из глаз. Повитуха деловито раздаёт команды, у дверей женского крыла не находит себе места муж. Все обитатели дворца возносят молитвы за здоровье императрицы, а она сама, кажется, слышит каждый звук. Магия рвётся из жил, укрывая собой мать и дитя. Разносящийся по комнате младенческий крик придаёт девушке сил. Она протягивает к сыну руки, а двери уже распахивает побледневший Масамунэ. Мэй, выросшая на южной окраине девчонка без матери, бывшая гейша, не бывшая ею ни дня, колдунья, не знающая магии, лисица, никогда не жившая в лесу, качает на руках ребенка, оперевшись на надёжную грудь мужа, вдруг понимает, что счастлива. Не оглушающе-ослепительно, как порой бывало, когда госпожа Сумико или матушка Кинуё называли её лучшей ученицей окия, а тихо, мягко, но всеобъемлюще. Она знает — будут тёмные дни. Она будет жалеть о принятых решениях. Она будет злиться, плакать, ей будет трудно и больно. Но всегда рядом те, в ком она нашла свой новый мир на руинах старого. И за это самое счастье, за этот свой новый мир, за дом, что она обрела, она будет бороться. И в борьбе своей она будет не одна.