Часть 1
14 февраля 2024 г. в 20:57
– И что же это за важная птица, раз казнь готовят в такой спешке? – Александр закрыл за собой ужасно скрипучую, грубо сколоченную дверцу. Дверца была маленькая, взрослому мужчине, не склонив голову, не получилось бы войти. Приходилось кланяться крошечной, грязной комнатушке, воняющей затхлостью и крысиным дерьмом. О, римляне! – Шпион? Заговорщик?
Узник, неудобно свернувшийся на подгнившем сене, не был похож ни на шпиона, ни на заговорщика, если быть честным. Он был худощавый, почти измождённый, и какой-то острый, словно полностью состоял из углов и трещин. А ещё он был избит так страшно, что его черты едва ли удавалось разглядеть за слоем синяков и ссадин.
Было видно одни только глаза – большие, голубые, ясные; их даже заплывшие веки не сумели спрятать под собой.
Александр сделал шаг вперёд.
– Я… венчал… – почти неслышно прошелестел пленник, с трудом шевеля разбитыми губами. – Императоры не любят, когда нарушают их приказы.
Александр понятливо кивнул. Приказ императора – запретить венчаться солдатам – нарушали редко, но такой торопливой казни на его памяти ещё не было.
Ему явно больно было говорить; по-хорошему его нужно было оставить в покое, дать помолиться о спасении души, в каких бы богов он ни верил, и позволить дожить свои несколько часов в тишине.
Но Александру было любопытно – и любопытство своим пламенем пересиливало жалость.
Впрочем, кое-что у него тоже было.
Он сделал ещё пару тяжёлых длинных шагов, опустился рядом с узником, брезгливо поморщившись, когда гнилое сено противно чавкнуло и прогнулось под его весом, и достал из холщового мешочка на поясе небольшую склянку. Жирной, зеленовато-болотной мази, лучше всего унимающей боль, оставалось там совсем немного, но Александр решительно отвинтил крышку и зачерпнул немного пальцами.
К запахам тюрьмы примешался совсем другой, резкий, свежий травяной аромат. Он напоминал о весне, о густых лесах его родины, о времени, когда Александр был счастлив…
Узник потянул воздух сломанным носом, хлюпнул, утерев подсыхающую кровь.
– Ромашка, – наверное, то, как скривились его распухшие губы, должно было напоминать улыбку – но сейчас оно выглядело скорее пугающей гримасой. – Валериана. Болиголов. Неплохо.
Александр с серьёзным лицом размазал снадобье по его левой щеке, там, где наливался самый пугающий огромный синяк.
– Ты травник? – спросил он, не отвлекаясь от своего занятия. – Целитель?
Пленник дёрнул плечом, тут же поморщился от боли.
Ему явно было больно двигаться. Александр не хотел задумываться о том, сколько же следов было под заменяющей тогу тряпкой. В конце концов, это было даже не его дело.
– Я врач, – прошептал тот, прикрывая глаза, – военный врач. Я видел так много… я был с ними на поле боя, я видел, как они готовы были разорвать врага голыми руками, лишь бы вернуться к женщине, что ждёт их дома… я не мог бы им отказать.
Александр не ответил. Он, казалось, был слишком увлечён, – когда он нанёс мазь на отёкшие губы, тому явно стало легче говорить, – но в горле заслонкой застрял мерзкий склизкий комок.
– Меня зовут Александр, – мягко, но настойчиво произнёс он, тщетно стараясь заглянуть узнику в глаза. Тот отвернулся, словно не хотел видеть. Не хотел смотреть. – Назови себя.
Узник неохотно повернулся обратно – Александр только теперь разглядел, что тот был совсем молодым юношей – и едва заметно повёл подбородком, закрыл глаза; его ресницы опустились на избитые скулы словно птичьи крылья.
– Ярий, – пробормотал он, не открывая глаз, – меня зовут Ярий. Но они знают меня под именем Валентин.
И распахнул глаза.
Александр отпрянул. В голове бешено стучал пульс, складывая отколовшиеся кусочки мозаики воедино.
Валентин. Валентин. Тот самый, что…
Конечно, он слышал сплетни о враче, тайком обвенчавшем добрую сотню солдат с их возлюбленными. Конечно, он слышал слухи, что врач не делал различий. Конечно, он знал, кто перед ним.
Ярий, кажется, заметил, как исказилось его лицо, потому что тонкие, ледяные, удивительно сильные пальцы стиснули ладонь.
– Посиди со мной, – прошелестел он, – а я расскажу тебе… Александр… ты грек, правда?
Александр помотал головой.
– Византиец, – машинально поправил он. Руку, однако, не отнял – чужая ладонь приносила необъяснимое облегчение.
– Не так важно, – Ярий слабо улыбнулся. – Кому как ни тебе понять… Греки выдумали Аполлона и Гиацинта. Зевса и Ганимеда. Ахилл и Патрокл были греками и любили друг друга так, что были готовы убить и умереть друг за друга. Те воины тоже и убивали, и умирали. Разве я мог отступить перед такой любовью?
Александр тяжело вздохнул. Рядом с ним сейчас сидел человек, что, ослушавшись приказа императора, не просто женил солдатов с их невестами, но и венчал мужчин, игнорируя святое писание.
Но то, как этот человек говорил о любви, то, сколько в его словах было света и огня одновременно… эти слова не могли принадлежать человеку, заслужившему смерть, вдруг понял Александр.
– Я не смогу вывести тебя отсюда, – тихо произнёс он, – но, может, я смогу сделать для тебя что-нибудь ещё?
Ярий всё ещё улыбался, но глаза у него были грустные. Александр ни у кого не видел таких глаз – чистых, светлых, почти что прозрачных. Наверное, такими глазами мог бы смотреть сам Господь.
– Посиди со мной, – повторил он, – до рассвета. Знаешь, мне когда-то предсказали, что я никогда не смогу полюбить, потому что человека, который мне предназначен, встречу только перед смертью. Ты знаешь эту греческую легенду, Александр?
И он снова заговорил, рассказывая о том, как людей разделили напополам, и как они вынуждены бродить по свету, надеясь отыскать одну-единственную половину.
Александр сам сжал его руку и поднёс их сомкнутые ладони к своей груди, в которой чересчур быстро стучало, заходилось, измучивалось сердце.
– У тебя есть легенда об этом, Валентин? – тихо спросил он.
Ярий покачал головой. И, словно покачнувшись, прижался к его сердцу щекой.
– Таких историй я не знаю, – ответил он печально. – Но я хотел бы, чтобы она существовала.
Второй рукой Александр огладил его плечи, бережно провёл рукой по его спине, огладил острые лопатки под тонкой хлипкой тканью.
– О тебе сложат истории, – горячо пообещал он, сверкнув глазами. – Я верю, что ты станешь... ты станешь...
Ярий тоже поднял руку, непроизвольно поморщившись от боли, но легонько дотронулся ей до его щеки.
– Кем же я стану, Александр?
– Святым.
За одно это слово его следовало бы казнить на том же месте, рядом с Ярием. Александр прикрыл глаза – но чужой взгляд виделся и в темноте.
– Мне очень жаль, что мы не успели полюбить, – прошептал тот, проведя по коже самыми кончиками пальцев, так, словно уже был призраком неслучившегося прикосновения. – Очень-очень жаль.
Александр сглотнул подступающую горечь.
Ему тоже было жаль.