Сон в майскую ночь

Воланду всегда нравилось есть. Поглощение человеческой пищи доставляло ему неизъяснимое удовольствие: острое, соленое, горькое, сладкое, пряное – любые вкусы, спускающиеся по пищеводу в глубину желудка и мерно в нем переваривающиеся, насыщающие тело и наполняющие его силой, казались блаженством. Воланду всегда нравилось пить. Алкоголь, будоражащий чувства и наполняющий голову искрящимся весельем, был приятен и на вкус, и своим эффектом. Перепробовав все напитки мира, дьявол остановился на шнапсе, водке и настойках, разнообразие которых повергало его в восторг. Воланду всегда нравилось курить. Никотин щекотал легкие и драл глотку, заставляя с непривычки кашлять, но его резкий запах казался приятным, и дьявол не мнил себя без сигареты в зубах, благо в портсигаре появлялись любые, стоило лишь пожелать. А еще Воланду всегда нравилось ебаться. Мужчины, женщины, животные, нечисть и ангелы — он не опускался разве что до детей. Тактильное ощущение тепла, идущего от чужого тела, всегда казалось завораживающим, и за возможность испытывать его снова и снова, согревая кому-то постель хотя бы на одну ночь, можно было многое отдать. Но Мастер был совершенно другим. Ему хотелось принадлежать вечность – ну, или пока не закончится отмеренный ему краткий миг человеческой жизни – и желание это казалось нестерпимым. Прикасаться к его лицу и телу, гладить всюду, куда дотянутся руки, целовать до безумия и боли в припухающих губах, брать и отдаваться для Воланда было бы высшим счастьем, и думать об этом он начал, еще когда только увидел потерянного смешного человека в арке под проливным дождем. Однако не далее, как вчера, когда дьявол потянулся к весьма желанному для него лицу с намерением впиться в губы Мастера поцелуем и протолкнуть в его рот язык, тот резво отстранился и закрылся руками. Они оба были пьяны как раз достаточно для совершения необдуманных поступков, но что-то помешало пошлому разгульному веселому разврату начаться. – Stimmt etwas nicht, Kumpel? – спросил Воланд, наклоняясь вперед – они полусидели, полулежали на диване в квартире, которую позаимствовала для своих нужд его немаленькая свита. Ее, кстати, несмотря на бурные протесты, пришлось бесцеремонно выставить, потому что мессир рассчитывал славно провести вечер, а, если повезет с первого раза, то и ночь, и даже утро. – Простите, – пробормотал Мастер, пьяно моргая, и в глазах его сквозила сложная смесь страха, отвращения и брезгливости. – Что вас беспокоит? – понимая, что затуманенному алкоголем мозгу тяжело говорить на чужом языке, Воланд перескочил на русский, – я сделал что-то не так? – Я не могу, – горлом всхлипнул Мастер, – с вами. – Почему? – недоуменно приподнялись тонкие брови, – что вам останавливает? Маргарита? – Дело не в ней, – человек сокрушенно мотнул головой, – не могу с мужчиной. Это ужасно. Настал черед Воланда ощущать отвращение. Он нахмурился, стряхивая с лица растрепавшиеся волосы, выпрямился, спина привычно заныла. – Думал, что человек со столь свободным воображением и столь пламенной любовью к истине будет обладать более гибкими взглядами. Мастер встал, застегивая неловкими ватными пальцами верхние пуговицы рубашки, которые он недальновидно расстегнул из-за духоты в натопленной пылающим камином комнате. – Вы же понимаете, что в любви человека к человеку одного с ним пола нет ничего грешного? – уточнил на всякий случай Воланд, провожая его взглядом и попутно наливая себе шнапса из стоящей на столике у дивана бутылки в опустевший недавно бокал, – это предрассудок, придуманный людьми, что бог уж точно не против любви в таком проявлении, и что сам он был вовлечен в нечто подобное, чего вы коснулись в своем романе, описав чувства Понтия Пилата? Мастер печально икнул, опуская стыдливо глаза, но по облику его было понятно, что всего этого он не понимал, и цветистый монолог Воланда был произнесен зря. – Уходите, – как хлыстом ударил его по рдеющим от стыда щекам дьявол, отхлебывая горечь с яблочным запахом, – прочь. Вы мне противны! Ситуативная минутная слабость требовала выхода, и для этого как нельзя лучше подходил гнев. Мастер убрался с глаз долой, неловко извинившись на пороге, и Воланд, окончательно отдаваясь завладевшему им чувству, швырнул вновь пустой бокал в стену, чтобы полюбоваться брызгами осколков. Следовало что-то делать. Тело требовало внимания, член, налившийся кровью еще добрый час назад, когда Мастер развалился на диване, раздвинув ноги, болел так, что отдавалось в бедра, ткань тесных брюк давила на плоть похлеще железных монашеских вериг, и Воланд, не особо задумываясь, принялся сбрасывать опротивевшую одежду. Разбитое накануне зеркало усыпало пол блестящими треугольниками стекла, и дьявол щелчком пальцев восстановил его, чтобы взглянуть на обнаженное тело, которое теперь внушало ему только ощущение ненависти к своему себе. – С мужчинами ему не нравится, видите ли, – пьяно пробормотал Воланд, разглядывая плоскую грудь, впалый живот и выпирающие острые бедренные косточки, – тьфу ты, ребра пересчитать можно. Жру как лошадь на убой, а тощее смерти. Проведя ладонями от ключиц до солнечного сплетения, он взглянул на маленькую, но неуловимо изменившуюся женскую грудь с темными ореолами сосков. От прикосновения к шее стал меньше острый выпирающий кадык, сузились щеки и скулы, сгладились морщины, удлинившиеся волосы легли на плечи темной мягкой волной. Воланд повертел головой, разглядывая новое лицо. Чуть светлее крупная родинка в уголке рта, чуть нежнее грубый доселе подбородок, но черты остались прежними. Набухший побагровевший член покачивался, пачкая низ живота прозрачными каплями предэякулята, но после пары раздраженных движений маленькой увитой сетью вен ладони исчезла и эта досадная помеха, сменившись гладким безволосым лобком и узкой щелью, уходящей меж бледных ног. В животе тоже что-то изменилось, во всяком случае, присутствие нового органа дало о себе знать едва заметной тяжестью, недовольно заныли сдвинутые петли кишечника. – Так-то лучше, – буркнула фройляйн Воланд, крутанувшись перед зеркалом и на всякий случай оглядев себя с ног до головы, – а что, очень даже. Ничуть не хуже Елены Троянской, я бы ради себя тоже начал войну. Тьфу ты, черт, начала. Стоит привыкнуть. Женское тело было легче, тоньше, гибче и во всех отношениях прекраснее мужского, и дьяволица закружилась по комнате, переставляя узкие ступни по паркету в вальсовых па. В ее голове все еще говорил алкоголь, но ненависть сменилась вдохновляющим самолюбованием, и теперь перспективы представлялись самыми радужными. Помеха в виде нежеланного пола устранена, теперь Мастер непременно оделит ее своим вниманием, и цель будет достигнута, а там уж ни один мужчина не сможет устоять, и из плотских утех – боже, ну до чего же смешное слово «утехи» – родится любовь, и все непременно будет хорошо. Смех вышел грубоватым, и Воланд потратила пару секунд на то, чтобы немного растянуть голосовые связки, сделать тембр голоса выше и тоньше, оставив бархатную хрипотцу заядлой курильщицы. В гардеробе совершенно не было платьев, одеяния Геллы оказались ей маловаты, а уменьшать объемы тела до болезненной худобы Воланду не хотелось, поэтому она, потратив добрый час на ругательства, расшвыривание вещей и примерку разных рубашек со штанами, остановилась на свободной блузе с пышными рукавами и открытым воротником, выставляющим напоказ шею, ключицы и приподнятую лифом грудь, декоративном корсете, утянувшем талию, клетчатых темных брюках и туфлях с невысоким каблуком. Мужская одежда с женским телом выглядела так заманчиво, что Воланду немедленно захотелось разложить себя любимую на кровати, но заниматься рукоблудством оказалось лень, и она предпочла допить шнапс из бутылки, поваляться в ванне с лавандовой солью и пеной и завалиться спать. Она спала сном праведницы, разбросав руки и ноги по огромной постели в окружении десятка подушек, и не слышала, как глубоко за полночь явилась свита, уставшая от ночных приключений в городе. – Что это мессир придумал? – философски полюбопытствовал Коровин, разглядывая свои расшвырянные по полу штаны в клетку, – своей одежды что ли нет? – У меня пропали туфли, – сообщила Гелла, цепко оглядев гардероб, – интересные, однако, дела. – Я понял, – промурлыкал Бегемот, запрыгивая на край постели и принюхиваясь к спящему телу, – наш мессир теперь Светозарная. Лапой он приподнял край одеяла и сощурился зелеными глазами. – Видимо, афера с писателем не дала плодов, – поморщился Азазелло, – еще одна женщина на корабле к беде. Гелла прицельно швырнула в него грубым ботинком, который как раз собиралась убрать в шкаф, и с присущей ей меткостью попала в обтянутый мундиром живот. – Закрой пасть, а то и тебя бабой сделаю, понял? – Понял, не дурак. Поздним утром выспавшаяся Воланд сладко потянулась и села на кровати, сбросив одеяло. Нагота ничуть ее не стесняла, к чему стыдиться телесности, если тушки у всех примерно одинаковые, а предрассудкам в голове у древнего существа попросту нет места. В отличие от голов всяких там закрепощенных советской моралью граждан. Ее превосходное настроение само подсказало план действий. – Мессир, вы очаровательно выглядите, я считаю, что так ваша демоническая красота играет новыми красками, – мурлыкнула еще одна ранняя пташка – Гелла, корпящая над кофейником и жмурящая красные глаза от его жара, – одолжить вам косметику? – Давай, – Воланд снова взглянула в зеркало краем взгляда, чтобы убедиться, что вчерашние манипуляции ей не приснились, – будем наводить марафет. Густо подведенные черным жирным карандашом глаза, длинные ресницы с тушью и аккуратно причесанные холодной волной волосы добавили шарма, и пусть моргать с непривычки было неприятно, но Воланд приноровилась и принялась одеваться, прихлебывая кофе из высокой кружки. Пока она собиралась и наслаждалась утренней рутиной, уже перевалило за полдень. – Bon voyage, – Гелла помогла закрепить в появившихся на мочках ушей проколах тяжелые крупные серьги и на открытой ладони протянула несколько узорчатых колец из серебра, – нужен инструктаж, как пользоваться? Дьяволица закатила глаза и цокнула языком. – Мало ли! – вампирша вскинула руки в примирительном жесте, – держите в курсе относительно приключений. Каблуки бодро цокали по мостовой, пару раз хрустнула лодыжка, когда Воланд неудачно наступала на край тротуара, и нога предательски подворачивалась, но в целом ходить было можно, однако она пообещала себе при первой же возможности вернуться к привычным ботинкам и сапогам. До домика в Мансуровском переулке она дошла быстрым шагом за полчаса, насладившись сполна и видом цветущей поздней сирени, и улыбками похожих, и ароматом материализовавшегося в руках шоколадного торта в большой картонной коробке. Все-таки женскому телу доставалось гораздо больше внимания, и это поднимало до поры до времени настроение. Руки, занятые тортом и бутылкой ликера, освобождать было неудобно, поэтому в ворота скромного жилища Мастера Воланд постучала каблуком. И когда ей открыли, не без восторга присвистнула: – Bonjour, Mademoiselle! Вы же Маргарита? Женщина, одетая в легкое кремовое платье, неловко улыбнулась и перегородила проход во дворик. – Да, с кем имею честь? – Мы не знакомы, – Воланд переступила с ноги на ногу, – нас не представили, но я о вас наслышана, как и, полагаю, вы обо мне, если вам доводилось читать тот восхитительный opus magnum, над которым трудится хозяин сего дома. Маргарита непонимающе моргнула. – Я Воланд. Вернее, его прообраз. Повисла неловкая пауза. – Но, позвольте, – Маргарита очевидно старалась изо всех сил подобрать слова поделикатнее, – я думала, что Воланд – это знатный дворянин–иностранец, – она помедлила и на всякий случай добавила, – мужчина. Вымышленный. – Для дьявола нет никакой сложности в том, чтобы превратиться в кого угодно, – Воланд аккуратно отодвинула женщину плечом с дороги и прошествовала к розовым кустам. Над Маргаритой благодаря природному росту и каблукам она возвышалась, как настоящая каланча, поэтому легкие возмущения весьма просто оказалось проигнорировать. – Но мы не ждали визита… – Марго поспешила следом за ней. – Я прихожу когда захочу и куда захочу, chéri, – Воланд обернулась и ехидно подмигнула, – как и вы, не так ли? Мастер в халате задумчиво курил, восседая за столом над кипой чистой бумаги – видимо, пытался поймать за хвост верткие мысли, навеянные вдохновением, когда Воланд гордо прошествовала по ступенькам. – Вуаля! А вот и я, любезные Мастер и Маргарита, доброго вам утра! Писатель подавился сигаретным дымом и подскочил ей навстречу. – Мы не ждали… – Да-да, я слышала. К моему приходу невозможно подготовиться, – Воланд просияла, водружая торт на край стола, – но вот, я здесь, это не неожиданность, а факт. Пришла прочитать новые главы, ведь вы трудились всю ночь. Она без всяких церемоний выгнала Мастера из кресла, как уже делала это не раз, уселась на него как на трон, вцепилась в рукопись и всем своим видом дала понять, что собирается углубиться в чтение. – Позвольте, но что-то изменилось, – заторможенно протянул Мастер, протягивая руки к ее волосам, – будто бы прическа? Воланд почувствовала на себе взгляд Маргариты и засмеялась так заразительно, что женщина невольно присоединилась к ней. – Неужели мужчины всегда так невнимательны? – А что? – Мастер сощурился, – я не прав? – Вы вчера сказали мне, что вам противна сама мысль о сношении с мужчиной, и я внес некоторые коррективы в свой облик, чтобы не внушать вам такое отвращение, – Воланд положила ногу на ногу, открыла папку и прокашлялась, – ешьте торт, пока я читаю. Маргарита Николаевна, вы же любите шоколад? – Больше жизни, – щеки Маргариты покрылись трогательным розовым румянцем, – я принесу нож и тарелки. Она убежала по лестнице в переднюю, загрохотала посудой в ящичке и вдруг – до нее видимо долго не доходил смысл сказанного – осторожно уточнила, замерев с ножом в руках: – Я услышала «сношение» или мне показалось? Воланд, нагло опустошившая портсигар и щелкающая зажигалкой, улыбнулась столь лучезарно, что сердиться на нее оказалось попросту невозможно. – Думаете, вы единственная, кому приглянулся безработный гений с пропиской в подвале? Liebling, только не думайте ревновать, я не посягаю на ваше семейное счастье. Для меня элемент векового профессионального престижа соблазнять творцов, просто обычно все весьма покладисто соглашались на мужчину, и только ваш ненаглядный решил покапризничать. – Мне сложно это осознать, но я постараюсь, – честно пообещала Маргарита. Мастер оскорбленно шмыгнул носом, но возражать не стал. На некоторое время воцарилась блаженная тишина, нарушаемая лишь стуком приборов, шелестом страниц и звуками пережевывания десерта. Не отвлекая от чтения, Воланд протянула руку к торту, собрала пальцем плотную массу шоколадной глазури и рассеянно сунула его в рот, слизывая сладость с подушечки. Мастер и Маргарита синхронно сглотнули. – Какая душевная глава, – сообщила дьяволица, когда с чтивом было покончено, и рукопись вернулась в слегка подрагивающие руки автора, – мне нравится, и понравилось бы Гелле, которую вы описали столь жутко. Да вы знаете толк в демонических женщинах. Наверняка, постаралась ваша очаровательная ведьма? Маргарита покраснела еще очаровательнее и опустила ресницы. – Простите, но я все еще не понимаю смысл вашего визита, – Мастер отложил папку со страницами в ящик стола, – вчера вы выгнали меня в самых нелицеприятных выражениях. – Я готова извиниться за это, – Воланд улыбнулась уголком рта и повторила манипуляцию с тортом и глазурью, – однако дьявол не терпит отказов. – Вы хотите сказать, что у меня нет выбора? Маргарита переводила взгляд с Мастера на Воланда и обратно, явно испытывая к разговору сплошное любопытство без тени раздражения. – Не я это сказала, заметьте. Со стола на колени к дьяволице спрыгнул кот, та принялась ласково чесать пушистую голову, и Бегемот моментально заурчал как трактор. – Почему бы нам не вернуться к этой теме, когда мы привыкнем к вашему новому облику, а я к тому же смогу как следует с вами познакомиться, – вдруг подала голос Маргарита, – простите, это весьма увлекательно, однако я все еще удивлена вашим нежданным появлением, и, мессир, если вы позволите, попросила бы немного времени для себя. – Как восхитительно женское здравомыслие! – Воланд хлопнула в ладоши и пружинисто вскочила, – предлагаю отправиться на пикник, если у вас не было каких-то серьезных планов, а после отобедать где-нибудь в приличном месте. Маргарита Николаевна, у вас ведь есть время до пяти, я не ошибаюсь? – Можно без отчества, – поправила ее женщина и кивнула, – до пяти. После я вынуждена буду вас оставить. Наскоро собравшись и прихватив возникшую из ниоткуда корзину с легкими припасами, свежеобразовавшийся триумвират отправился на прогулку. Пикник с шампанским и устрицами устроили в Нескучном саду, затем состоялся долгий променад с беседами по набережной Москвы-реки, а после ноги сами привели их к «Арагви», и там Воланд, слегка переборщив с вином, начала стрелять глазами не только в сторону Мастера, но и обращаясь к Маргарите. Разговор скользил вдоль опасных тем, срываясь то во флирт, то в легкие взаимные подколы с нотками иронии. Время утекало, Маргарита слишком часто косилась на часы, и хоть общество Воланда и Мастера было ей приятно, в половине пятого она принялась извиняться: – Прошу, мне нужно идти, – печально говорила она, порываясь вставать, но Воланд, наклонившись через стол положила ладонь поверх ее руки. – Мой водитель домчит вас домой за четверть часа, дождитесь его, умоляю. Коровьев появился на пороге ресторана не далее, чем через пять минут с недовольной миной на лице. – Куда прикажете, мессир? – Отвезите Маргариту домой, любезный Фагот, – приказала Воланд, отправляя Маргарите свою последнюю за день улыбку, – и завтра к двенадцати заедете за ней, чтобы привезти на Арбат. – Слушаюсь, – Коровьев щелкнул каблуками, – как прикажете, профессор. – До встречи, милейшая Маргарита, – Воланд отсалютовала новой знакомой вслед, – увидимся завтра. Сгораю от нетерпения! Стоило женщине покинуть ресторан, как дьяволица убрала улыбку с лица и повернулась к Мастеру, глядя исподлобья так гневно, что несчастный мужчина испытал, как его будто бы прижимает к земле тяжесть глубоко посаженных глаз. – Я чем-то снова прогневал вас? – спросил он негромко, наполняя бокалы вином. – Любезный Мастер, я всего лишь завидую вашему счастью с такой Музой, – хмыкнула Воланд, забирая предложенный сосуд и поднося стеклянный край к губам, – хочется отнять ее у вас и сделать частью своей свиты, однако сперва первоначальное намерение. – Вы похожи на очаровательного суккуба из того бестиария, над которым я трудился на заре карьеры историка. – Возможно, я она и есть или же я писала этот справочник по классификации нечисти, уже и не помню, – Воланд утерла кончиками пальцев краешек влажной от вина верхней губы, – вы симпатичны мне, очар-ровательнейш-ший, – по слогам прошипела с издевкой она, – Мас-стер. И я не отступлюсь от своего желания заполучить вас хоть на одну ночь. Подарите мне ее, и я оставлю вас в покое трудиться над романом и вознагражу всем, чем вы пожелаете. Мастер торопливо опустошил свой бокал жадными короткими глотками, сморгнул пьяную хмарь и криво улыбнулся: – Никогда не думал, что меня будут соблазнять так. – Не считаю нужным размениваться на флирт и ухаживания, предпочитаю искренность и прямоту, – Воланд постучала пальцами по краешку стола, – вы достаточно пьяны для осознания того, как стали дороги мне за эти жалкие короткие весенние дни? – О да, – человек поглядел на нее сквозь винные разводы на бокале, – прекрасно осознаю. Некоторое время они пили в блаженной тишине под стук чужих бокалов и гул светской болтовни советских элит. Воланд с любопытством скользила взглядом по лицам выпивающей коммунистической буржуазии, Мастер накачивался вином. – Поедемте домой, – в конце концов потребовал он, положив на стол ладони, – в конце концов, как же я могу упустить такую возможность, если ни вы, ни Маргарита очевидно не против происходящего. – Симпатичнейш-ший Мастер, обожаю ваше творческое благоразумие, – по-змеиному ласково просияла Воланд, поднимаясь – с непривычки на каблуках она пошатнулась, бокалы на столе жалобно зазвенели. – А платить? – заикнулся было Мастер, но по щелчку тонких пальцев на столе появился веер цветастых ассигнаций с портретами вождей, и вопрос отпал сам собой. Они долго бродили по парку Горького и по отстраивающимся Хамовникам, погрузившись в новый виток беседы об искусстве, и даже не заметили, как над рекой загорелся алый закат, плавно переходящий в бархатную черноту душной майской ночи. – Гроза будет, – философски сообщил Мастер, поглядывая на сияющее россыпью звезд небо, когда они шли по вздыбленному мосту в сторону Красной площади. – Дивное время для шабаша, – Воланд покосилась в сторону гладкой воды, – и в этом году отчасти благодаря вам я смогу его посетить. – Что? – Мастер недоуменно моргнул. – Мужчинам вход на ведьмовские праздники строго заказан, старая традиция, а мне, признаться, давненько не приходило в голову сменить облик, чтобы обойти этот запрет. С тринадцатого века не была на шабашах. Остаток пути они преодолели в полном молчании, а в подвальчике первым делом откупорили появившуюся на столе незнакомо откуда бутылку водки. – Я так с вами алкоголиком стану, – пожаловался Мастер, залпом проглатывая содержимое рюмки и морщась от крепости спирта в горле, – вы ведь не трезвели со вчерашнего вечера? – Был момент постыдной трезвости рано утром, – Воланд устроилась с ногами в кресле и блаженно зажмурилась, снова поглаживая толстый бок кота, – но, к счастью, он миновал. Не моя беда, любезный Мастер, что вы так робеете. Они напились в рекордные полчаса, и веселье снова заплясало в их сердцах, наполняя тела ощущением любовного безрассудства. Воланд сбросила жилет и чуть распустила корсет, избавилась от туфель и не без удовольствия пошевелила уставшими за день ходьбы ступнями. Мастер, присевший на край стола, бережно дотронулся кончиками пальцев до ее плеча, будто бы прося разрешение, и благосклонным кивком головы оное было подтверждено. – Так странно, – ладонь скользнула к открытой шее, спустилась к ключицам, – вчера был мужчина. Я писал роман о мужчине. А сегодня женщина, но суть та же. – Любой каприз, – Воланд склонила голову к плечо, волосы прикрыли ее лицо, от прически не осталось и воспоминаний, прямые волосы плохо держали форму, и теперь растрепанные пряди выглядели скорее трогательно, чем строго, как это было утром. – Суккуб, – пьяно пробормотал Мастер, склоняясь к ее губам. Воланд не чувствовала ничего, кроме злого торжества, пока они целовались, и руки шарили по ее телу, стискивая талию и лапая бедра. Мастер не чувствовал ничего, кроме похоти, она сквозила в его мыслях, обрывки которых улавливала дьяволица через прикосновения кожей к коже. Женское тело прельщало, но отвращала суть, и это почему-то пробудило где-то глубоко в ее нутре волну жаркого первобытного гнева. – Halt! – приказала она, когда неловкие пальцы принялись распутывать шнуровку корсета, – стоять! Немедленно! – Хватит мной помыкать, – возмутился Мастер, – вы же сами этого хотели. Теперь-то чего не нравится? – Я чувствую исходящую от вас мерзость, – Воланд стиснула его кисти, но хватка ее оказалась слишком слаба, чтобы остановить напор, – вы неискренни со мной. – А вы хотите искренности? – мужчина презрительно скривился, а затем вдруг засмеялся как-то горько и зло, – вы, которая соблазнила меня так нагло и грубо. Явились сюда в новом теле, да как вы посмели! – Знаете что? – дьяволица почувствовала, как гнев начинает закипать, а глаза неумолимо чернеют, – со своей Маргаритой вы тоже так притворяетесь, жалкий человек? – Не смейте даже упоминать ее! – Мастер перехватил ее руки и сдавил с такой силой, что на бледной коже остались краснеющие следы будущих синяков, – вы недостойны даже ее имени! – А вы достойны такой Музы? – колючий бешеный взгляд сощуренных глаз впился ему в лицо подобно иглам. От пощечины у Воланда мотнулась голова, а щека загорелась болью, отдавшейся в челюстях. Это было уже слишком. Обеими ногами, распрямив их, она ударила Мастера в живот, отталкивая от себя, кресло заскрипело, но устояло, не опрокинувшись назад. Летать с непривычки было тяжело. Тело казалось неповоротливым комком плоти, вздернуть его вверх оказалось непростой задачей, но Воланд справилась, поднявшись почти под самый потолок. Она стояла на воздухе словно на полу, и это было ни с чем несравнимое чувство ощущения собственного всевластья. – Господи! – Мастер проводил ее глазами, – воистину, зря я связался с нечистью! – Тяжело признавать поражение? – голос дьяволицы двоился, троился, распадаясь на жуткий дребезжащий хор, – ты жалок. Гениальность дара не искупает глупой натуры. – Вместе с женским телом появилась бабья ревнивость, – огрызнулся Мастер, – так и будете болтаться в моей квартире как огромная моль? Неужели так сложно принять отказ? Жаркая волна сшибла его с ног. Воланд спикировала вниз ястребом и вцепилась в лацканы так и не снятого пиджака. – Дьявол не терпит отказов! – проревела она в лицо Мастеру, и ее рот треснул, превращаясь в раззявленную пасть, из которой пахнуло сырым мясом и дымной серой. Человеческое тело оказалось впечатано в стену с такой силой, что с потолка посыпалась штукатурка. – Я видела твои мысли, – рычала Воланд, встряхивая его как тряпичную куклу, – ты думал об обладании. Ты думал о насилии надо мной! Думал, отличаюсь ли я от Маргариты, и эти мысли были грязными! – Дьявол проповедует нравственность, – презрительно выплюнул ей в лицо Мастер. – Есть разница между сладким очарованием порока и пошлой мещанской мерзостью, – длинным раздвоенным языком Воланд прошлась по его лицу, оставляя едкий след серной слюны, – ты недостоин своей Музы, и я начинаю думать, что недостоин женщин в принципе. Гадость! Одним движением руки она швырнула Мастера на диван. – Счастливо оставаться. Я явлюсь за романом, и ты не будешь знать, когда, однако допишешь его, потому что, если я приду, и он не будет написан, я вырву тебе сердце и сожру его с черным перцем в виде тартара, а кишки скормлю коту, понял? Мастер нервно и торопливо закивал. Отбитая о стену спина начинала ныть, но злить Воланда хотелось теперь меньше всего на свете, потому что зависшая в воздухе сущность теперь не была похожа ни на мужчину, ни на женщину. Гневное горделивое великолепие в чистом виде с огромными черноперыми крыльями за спиной, щелкающими раздвоенными копытами на по козлиному изогнутых ногах и изогнутой тяжелой короной рогов в ворохе волос внушало священный ужас, а остатками здравомыслия человек понимал, что вдохновение идет с этим ужасом рука об руку. Однако морок рассеялся уже через мгновение, и на дощатый пол опустилась уже ставшая привычной своим видом женщина. Щелчком пальцев она избавилась от опротивевшей одежды и с восторгом расправила плечи, чувствуя всем телом прикосновения теплого воздуха. – Ich höre keine Antwort auf meine Frage, – безжалостно сообщила она Мастеру, облизнувшись и плотоядно подмигнув, – ты понял? – П-понял, – Мастер послушно наклонил голову, – роман будет дописан, м-мессир. – Auf Wiedersehen, nicht mehr mein Schriftsteller, – снова подмигнула ему женщина черным, как опал, глазом, – счастливо оставаться! Окна были слишком маленькими, чтобы драматично покинуть дом через одно из них, однако и двери оказалось вполне достаточно. Обнаженное тело обхватила волна ночной прохлады, в небе постепенно скапливались тучи, и к ним Воланд рванулась стремительно, как птица, выпущенная из клетки, тело ее распрямилось и напряглось как струна, а растопыренные руки скользили по воздуху словно по плотной воде. Взлетев к самым облакам и почувствовав их свинцовый холод, дьяволица окинула взглядом засыпающий город и устремилась стрелой к дому Маргариты. Упоение полетом оказалось сродни давно забытому блаженству, и гнев прошел от струй ветра, ласкающих тело и треплющих волосы. Пролетев от земли до верхнего этажа высокого здания, Воланд заглянула в каждое окно и наконец обнаружила квартиру Маргариты Николаевны, где в лунном свете – ночное светило еще не скрылось за тучами, сияя на крошечном чистом кусочке неба – женщина спала возле мужа на огромной постели. От легкого стука по оконному стеклу Маргарита проснулась и, очаровательно зевнув, сонно сощурилась в сторону источника звука. От увиденного зрелища глаза ее испуганно расширились, но она смогла удержать вскрик. – Что вы здесь делаете? Почему вы голая? – шепотом осведомилась она, открывая створку высокого окна и с опаской оглядываясь на спящего мужа. – Не волнуйтесь, шепот ни к чему, – Воланд спикировала на паркет, – он не проснется, даже если вы, любезная Маргарита, выльете ему кофе в постель. – Что-то случилось? – женщина зябко поежилась, ее тело в тонкой шелковой ночнушке покрылось мурашками, – вы от Мастера? С ним все хорошо? – Чудесно все с вашим ненаглядным, – презрительно прошипела Воланд, – позаикается, седые волосы вырвет и будет как прежде. – Что-то случилось, – утвердительно кивнула головой Маргарита и порывисто взяла ночную гостью за руку, – ой, что это с вашей кистью? Синяки за время перелета успели побагроветь и налились кровью. Выглядело так, будто бы запястья Воланда кто-то пытался сломать. – Это подарок вашего Мастера на память. Да не убивайтесь так, я не стала покушаться на его верность вам, передумала, когда прочитала в его мыслях, что и как он хочет со мной сделать, – дьяволица с досадой и болью потерла набухшие кровоподтеки. – Он… что, простите? – Он думал о насилии. Бог называет всех добрыми людьми априори, а я предпочитаю считать дурные помыслы прегрешениями наравне с деянием, – Воланд помедлила и выпалила, глядя женщине в глаза, – он вас не достоин. – Не вам судить, – Маргарита не отвела взгляда, – сатана – отец… мать, простите, лжи. Вместо ответа Воланд деликатно прикоснулась пальцами к ее ладони – даже видоизменившаяся рука, ставшая после смены облика маленькой и вполне себе женственной, выглядела на фоне запястья Маргариты грубо. Прямо в мысли хозяйки спальни дьяволица спроецировала собственные воспоминания и сумбур из пьяной головы Мастера, и та отшатнулась, прижав руки ко рту. – Какой ужас. Нет-нет, я вам верю, теперь верю, – вздохнула она, переварив впечатления, – однако, что же с этим делать… – Полетели на шабаш, – честно предложила Воланд, – сегодня дивная ночь, и на Воробьевых горах собираются ведьмы, чтобы поплясать после грозы под луной и попрыгать через костер. Маргарита взглянула на нее исподлобья и огорченно приподняла тонкие брови, лицо ее приобрело детское выражение едва сдерживаемого желания: так ребенок вожделеет предложенное ему пирожное, зная о строгом запрете и неминуемом наказании. – Но у меня муж, – едва слышно всхлипнула она, телом оборачиваясь к постели со спящим мужчиной, – а Мастер? Да еще утром я думала, что вы – всего лишь книжный вымысел, мужчина с дурными сатанинскими намерениями! Воланд улыбнулась и прижала ее ладонь к своей ледяной груди под ключицами – ночной полет охладил тонкое тело. – Могу понять ваши опасения, любезная Марго, однако клянусь сердцем, что не стану вам вредить. Если вы пожелаете, то сможете вернуться в свою супружескую спальню в любой момент. Да и сейчас: если ваше желание остаться в рамках привычной жизни так сильно, я оставлю вас и более не потревожу. Вдруг, удерживая руку Маргариты, она встала на одно колено, глядя снизу вверх умоляюще синими, как речная прохладная гладь, глазами: – Я не приказываю и не соблазняю, а лишь прошу разделить со мной упоение странствия и майской ночи. Вы вольны решать, я повинуюсь вашему слову. Маргарита медлила. В ней метались впечатления долгого дна, бились внутри черепной коробки отголоски чужих мыслей, сумбур этот наполнял ее сомнениями, однако женское любопытство оказалось сильнее. Не доверять коленопреклоненной женщине перед собой оказалось невозможно. – Я согласна. Летим на этот ваш шабаш, хочу взглянуть на других ведьм, если они хотя бы вполовину так же прекрасны, как вы. – Благодарю, ma lune, – Воланд просияла, вставая с колен. Откуда-то из-за спины – то, что на голом теле не виднелось карманов, Маргарита была уверена – она извлекла треугольную шкатулку малахитового цвета и открыла ее. В комнате запахло болотной сыростью, горечью полыни и еще какими-то травами. – Потрудитесь раздеться, я намажу вас этим кремом, он позволит вам раскрыть те способности, Марго, которые хранит в себе ваша кровь цвета алой розы, – попросила Воланд, набирая легкий светящийся крем на кончики пальцев, – его сварила в чугунном котле одна моя знакомая ведьма, и, уверяю, снадобье это первоклассное. Краснея и смущаясь под чужим взглядом, Маргарита сбросила ночную рубашку, расстегнула лиф и отправила его на пол. – Полностью. Голос Воланда казался бесстрастным, однако Маргарита чувствовала, что где-то там в омуте мечется тлеющий и грозящий разгореться огонь. Нерешительно она взялась за край кружевного исподнего и медленно стянула его до колен, скинула до щиколоток и переступила через атлас лоскутков. – Благодарю, ma lune, – прикосновения показались очень приятными и мягкими. Ладони дьяволицы бережно размазывали маслянистую массу белого крема по ее телу, и широкие мазочки немедленно испарялись, оставляя после себя искристое сияние. Маргарита ощутила, как тело ее наполняется небывалой легкостью, когда пальцы игриво прошлись по ее груди и животу, спустились ниже, скользнули по лобку и двинулись на бедра. Воланд вновь встала – не без тихого кряхтенья – перед ней на колени, щедро обмазала стройные ноги, а в чувствительной подколенной чашечке мазнула языком, глядя хитро и смешливо. Маргарита нервно сглотнула и почувствовала, что на полу ее удерживает только чужая хватка. – А теперь постарайтесь не бояться, – мягко напутствовала Воланд и разжала руки. Марго взлетела под высокий потолок, словно шар, наполненный летучим газом. Балансировать было непросто, но она очень быстро поняла, что на воздух можно опираться, и что он держит ее тело будто плотная морская вода, насыщенная солями, или перина, набитая мягчайшим птичьим пухом. Через мгновение Воланд воспарила и зависла рядом с ней, посмеиваясь себе под нос. – Нравится? – Очень, – Маргарита попробовала опуститься и замерла в метре от пола, – это такой восторг! – Тогда полетели, нас ждут великие дела, – по щелчку пальцев распахнулось огромное окно, в спальню ворвался свежий ветер, и женщины покинули комнату вместе с его ласковым дуновением. Полет вышел упоительным. Они то взлетали к облакам, то срывались к самым улицам и невидимые никем скользили между зданиями, кувыркаясь под окнами и дотрагиваясь босыми ногами до верхушек московских тополей. – Это свобода! – кричала Маргарита, расправив крыльями тонкие длинные руки, – как же прекрасно! Воланд подхватывала ее на руки и отправляла ввысь, вытягиваясь, как птица перед атакой, догоняла в считанные секунды, чтобы затем уйти в пике и замереть в миллиметрах от остывающей после дневной жары брусчатки. Они поднялись к самой вершине уродливой статуи на постаменте дворца Советов и проводили взглядами покидающий город дирижабль, искупались в лунном свете досыта и только после этого, летя над самой рекой, отправились в дикий сад на Воробьевых горах, где мелькали отблески огромных костров. – Неужели эта способность останется со мной навсегда? – спросила Маргарита, когда свист ветра в ушах несколько утих, и они замедлили свой бешеный полет, чтобы неспешно катиться по речным волночкам как на коньках по льду. – Если пожелаете, моя королева, – загадочно ухмыльнулась Воланд, – у вас есть время поразмыслить над этим. – Это великий дар, я не могла его оценить, – вслед за спутницей с водной дороги Маргарита свернула в лесную гущу на высоком холмистом берегу. Они осторожно летели меж деревьев, уворачиваясь от веток, а затем путь им преградили две женщины, спустившиеся с раскидистых верхушек откуда-то из кленовой и дубовой листвы. Они тоже были практически обнажены, но тела их покрывала полупрозрачная сияющая ткань, словно созданная из солнечного света. – Стойте! – темноволосая красавица с россыпью кудрей, похожих на львиную гриву, и с длинным змеящимся по животу шрамом, выставила руку перед Воландом, – я чувствую незваных гостей. Взгляд ее скользнул по телу дьяволицы и замер где-то на уровне груди. – Мессир, мое почтение, – голова с достоинством склонилась, – вы знаете, что путь на ведьминский шабаш вам заказан. – Вы знаете, любезная донна, что путь на ваши праздники я запретил всем мужчинам, дабы ведьмы могли насладиться покоем в безопасности, не опасаясь чужих глаз, однако распространяется ли на меня этот запрет ныне? Вторая ведьма – она тоже была белокожей, но притом блондинкой с короткими прядями у лица – повела кончиком тонкого носа. Ее полноватое тело колыхнулось, черные вытатуированные рисунки, украшающие руки и ноги, пошли рябью – Маргарита обратила внимание на огромного дракона на левом плече, грудь, иссеченная рубцами, высоко приподнялась от глубокого вдоха. – Думаю, можно сделать исключение, раз Светозарная явилась к нам в женском обличье, – заявила она, – почему бы не позволить ей и прекрасной леди потанцевать при луне в эту дивную ночь? Некоторое время ведьмы переглядывались, и Маргарите показалось, что общаются они вовсе без слов, однако спустя минуту женщины расступились, пропуская их через арку сросшихся ветвей на огромную поляну. – Добро пожаловать, мессир! – хором провозгласили они, – добро пожаловать, Маргарита! – Откуда… ах, неважно, – Маргарита, завороженная открывшимся ей зрелищем, махнула рукой. По большому пространству под вогнутой чашей опрокинутого над головами звездного неба плясали, веселились, пили из больших кубков и пели десятки женщин, облаченных в одеяния разной степени открытости. – Прошу минутку, я подберу нам наряд под стать тематике вечера, – Воланд нахмурилась, сведя брови к переносице, – как вам? Маргарита оказалась одета в прозрачную белого оттенка ткань наподобие римской туники, подпоясанной на талии широким поясом с золотой пряжкой, руки ее увили золотые же браслеты – легкие, несмотря на холодный блеск металла – а волосы оказались собраны лимонной диадемой с крупными камнями. Воланд же облекла свое тело иначе – грудь и пах ее закрыли извивающиеся черные ветви из плотной ткани с проблесками темных искр, а остальное тело осталось нагим, но на ногах, руках и шее возникли украшения в виде листьев и цветов багрового цвета. На голове появилась невысокая тонкая корона, спускающаяся на лоб и переносицу цепочками в форме буквы «W», а пальцы потяжелели от десятка перстней с кровавыми рубинами. – Вполне в духе, – Маргарита подпрыгнула, подвески в волосах и ушах зазвенели, – мне нравится, я в восхищении. – Это главное, моя королева. У края поляны восседал оркестр со скрипками, роялем с резьбой на открытой крышке и несколькими изогнутыми медью трубами. – Прошу жаловать, Марго, лучший женский оркестр за всю историю существования музыки, – наклонилась к ее уху Воланд, – и, заметьте, почти все – представительницы славной немецкой нации: особенно жалую я Клару Шуман, вон она, за роялем, а дирижирует сем действом… – Неужели сама Фанни Мендельсон? – Маргарита прижала руки ко рту, – ох, какая коллекция бриллиантов. Музыка будоражила ее сердце, ноги сами просились в пляс. Ладони Воланда легли на талию поверх кожаного ремня, и они влились в круг танцующих мазурку ведьм. Пышный праздник только-только вступал в свои права, и музыкантки играли на славу, загоняя пляшущих до приятной усталости в теле. Закончилась мазурка, началась кадриль, и Воланд вынырнула из толпы, чтобы ухватить с парящего в воздухе подноса два кубка. – Не бойтесь, Марго, это всего лишь сладкое вино с медом и специями, – сказала она, подавая спутнице, проследовавшей за ней, чашу, – вкуснее в жизни вряд ли вы пробовали, не так ли? Прохладная сладость осела на языке, и Маргарита согласно кивнула, опустошая свой сосуд в несколько глотков. – Восхитительно, хочу еще, – потребовала она, на что Воланд погрозила пальцем. – Не спешите пьянеть, ночь долгая, до рассвета еще далеко. Впрочем, пойдемте танцевать, пока не закончилась кадриль. Маргарите никогда не нравились буйные странные народные танцы, она предпочитала спокойные и неспешные строгие танцевальные па или джазовые импровизации, раскрывающие телесную пластичность, однако звуки, доносящиеся со стороны оркестра, напоминали ей своей мелочной свободой о далеком беззаботном детстве, и тело само тянуло ее двигаться. Уже знакомые ведьмы, охранявшие проход на поляну, оставили свой пост и, подобрав повыше юбки, весело скакали вокруг костра, взявшись за руки. Пламя вздымалось к небесам и ревело, изгибаясь в такт скрипичным руладам, ступни Маргариты ласкал мягкий травянистый ковер, холод ночи и жар огня терзали кожу своей контрастностью. – Как же мне весело, – прокричала она, наблюдая за бликами света на прекрасном лице Воланда, – спасибо вам! – Благодарите ведьмино племя. Ноги Воланда выделывали какие-то немыслимые па, она поднимала их, пружинисто сгибала и подпрыгивала как балерина, волосы, выбившиеся из-под короны, ореолом окружали голову, оттеняя высокие скулы. Расслабленные пьяные женщины вне круга танцев бродили меж деревьев, болтали, пили вино, пахло элем, мёдом, золой, громко трещали поленья в большом столбе пламени, отбрасывающим теплый блеск на тела танцующих. Воланд и Маргарита танцевали до упаду, их тела горели, сердца колотились, разгоняя кровь и насыщая легкие дымным воздухом с букетом ароматов, а, утомившись, падали под кустами прямо на траву, давая передышку натруженным ногам, и опустошали кубок за кубком. После снова шли плясать, и Воланд фамильярно обхватывала Маргариту за талию, а та не возражала, и клала руки на покатые мягкие плечи своей спутницы. Лицо ее, обычно печальное, сияло довольной улыбкой, и она громко заразительно смеялась, когда Воланд нечаянно задевала ее ступни. Глаза дьяволицы горели — в тёмном цвете тлеющих углей отражались всполохи пламени, ее длинные волосы окончательно растрепались и разметались по плечам, завиваясь на висках в колечки, Женщина тяжело дышала — Маргарита видела, как рвано поднимается ее грудь под сплетением ветвей. Люди вокруг принялись с энтузиазмом хлопать в такт музыке, поддерживая танцующих. Музыка экстатично поднималась все выше и выше, постоянно ускоряясь, босые ноги Воланда мелькали в траве, узкие щиколотки тянулись, позвякивали украшения на голенях, и Маргарита почувствовала, как в ее груди скользким кольцом сворачивается приятный будоражащий мысли жар. Воланд прыгала все чаще, и выше, Маргарита не успевала за ней, они оттаптывали друг другу ноги и громко хохотали, флейта свистела на последнем издыхании, а когда скрипка в такт зазвучала на грани истеричного веселья, в мелодию проникли тревожные нотки. Жар из груди Маргариты медленно, но верно подбирался к ее горлу, стремительно вспыхнуло лицо, заныли зубы — она заскрипела ими, слушая музыку, которая неслась все скорее и скорее, и на пике её опасной финальной рулады Воланд, обхватив лицо женщины перед собой, поцеловала ее в губы, замирая во время своего последнего движения. Маргарита невольно почувствовала и сбитое дыхание на своих губах, и заполошное биение чужого сердца, и бархатистость покрытой потом кожи, и перекатывание сильных мышц под ней. – Ой! – только и смогла сказать она, когда Воланд отринула ее от себя и взглянула странно – нечто среднее между вожделением и мольбой сквозило в расширенных от скачки по траве зрачках. – Дайте мне минутку, – попросила Маргарита, выводя ее за собой с поляны в тишину на берегу небольшого чистого озерца, – позвольте это осмыслить. Воланд кивнула и щелчком потянула за собой левитирующий поднос с двумя полными багровой сладости чашами и россыпью очищенных фруктов. Они устроились на теплой, но остывающей земле у воды, дьяволица села, скрестив ноги и медленно восстанавливая дыхание, а Марго легла, пристраивая голову у нее на мягко подрагивающих ляжках. – Там есть виноград? – спросила она задумчиво, указывая рукой на поднос. – Да, есть клубника, голубика и… вот, виноград. – Дайте мне. Некоторое время они спокойно любовались колыхающейся водой, Воланд жевала крупные клубничины, запивая их щедрыми глотками вина, Маргарита объедала виноградную гроздь. Дьяволица вздрогнула, когда внезапно ее сомкнутого рта коснулись нежные пальцы, удерживающие зеленую упругую ягоду. – Попробуйте, – приказала женщина, проталкивая меж гладких зубов виноградину, – он восхитителен. – Когда-то давно я предложила яблоко первой женщине в райском саду, чтобы теперь потомок этой женщины кормила меня с рук виноградом? – невнятно спросила Воланд, вгрызаясь в сочную мякоть крупной ягоды, – никаких вопросов, меня все устраивает. Некоторое время они наслаждались виноградом, каждую ягоду которого дьяволица брала губами с пальцев Маргариты, а затем случился второй поцелуй. Женщина взяла дьяволицу за волосы и мягко потянула к себе, вынуждая наклониться. Наполовину ободранная гроздь упала на траву, но это уже никого не волновало. – Погружаться в вашу любовь все равно что входить в глубокую заводь, – пробормотала Маргарита, обведя языком губы Воланда, – стремительно, опасно, но вода затягивает, и остановиться невозможно. Водятся ли черти в этом тихом омуте? Воланд засмеялась, меняя позу и ложась на Маргариту сверху. Они целовались так долго и яростно, что у обеих заболели губы. Язык Маргариты исследовал рот дьяволицы, а затем перебрался вместе с губами на шею, с которой исчезло цветочное колье, и уже через минуту горло и ключицы Воланда оказались покрыты куда более ценным украшением – цепочкой розовеющих нежных поцелуев и легких следов россыпи укусов. – Маргарита, моя Маргарита, вы моя королева, – шептала Воланд, тоже пятная засосами шею женщины под собой, – рано еще говорить о любви, не хочу напугать вас словами, но я почувствовала, как колотится сердце, когда увидела вас сегодня утром. – Вы и правда дьявол в женском теле, – смеялась Маргарита, запуская руки в волосы Воланда, – и как же можно вас не любить, не обожать, не боготворить, когда вы такая чудесная. Они валялись по траве, перекатываясь, то одна, то другая оказывалась сверху, и со стороны это походило на шуточную борьбу. Платье-туника Маргариты разметалось, пояс оказался снят и выброшен, а края подола Воланд разорвала, ткань жалобно затрещала. В какой-то момент Марго почувствовала, как ее крепко придавили к земле, прижав бедра ладонями. – Вы позволите? – деликатно осведомилась Воланд, нависая над обнаженной грудью женщины и облизываясь на нее, как кошка облизывается на сливки. – Позволяю, – по-королевски с достоинством кивнула Маргарита, и к ее груди немедленно прильнули чередой поцелуев. Маленький сосок оказался втянут в жаркий плен неистового рта, напряженной бусинки коснулись края острых зубов. Только истерзав грудь Маргариты и пометив ее со всех сторон, вылизав каждый сантиметр мраморной кожи и заставив ареолы налиться кровью, Воланд спустилась ниже, повторила все с чувствительным до щекотки впалым животом, и только затем ее голова оказалась у Марго между ног. Сперва наглая дьяволица с манерами старой хозяйки этих самых ей ничуть не принадлежащих ног облапала обе ляжки бедной и щедрой на стоны женщины, затем исцеловала особенно тонкую в местах соприкосновения бедер, а затем, пристроив на покрасневшей плоти узкое лицо, прижалась губами к набухшим от прилившейся крови губам. Маргарита вскрикнула, вцепляясь в растрепанные волосы своей новоиспеченной любовницы, и прижала ее голову теснее к себе. Обильно выделяющаяся смазка пачкала подбородок и щеки Воланда, губами и пальцами она собирала пахнущие чужим телом прозрачные капли и размазывала их сильнее, делая кожу скользкой и гладкой. Кончик ее языка обводил каждую складку, иногда ныряя внутри жаркого упругого тела, иногда с силой и быстро оглаживая тонкие створки. Маргарита стонала, выгибаясь и мечась по траве, которая казалась ей самым благословенным ложем на свете, свободная рука ее впивалась пальцами в теплый дерн. Воланд вбирала шелковистую кожу в рот и тихо мычала, заставляя губы вибрировать и передавая это зудящее чувство соприкосновением, вплетая его в сложную гармонию чужого удовольствия. У нее затекла и заныла челюсть, зачесались краешки рта, но она продолжала со всей присущей своей натуре необузданной страстностью вылизывать тело Маргариты, и ощущалась эта ласка как нежность животного в отношении своего горячо любимого детеныша. Игра кошки с мышью, подумалось Марго, когда она почувствовала пульсацию между разведенных бедер. Волна наслаждения поднялась по ее телу откуда-то изнутри вверх и заставила раскинуть руки, посылая громкие протяжные стоны куда-то к поющим в небе звездам. Маргарите казалось, что весь мир вокруг нее – одна сплошная музыка ангелов, и сладкие блаженные судороги, сковавшие тело, будто бы тоже звучали по-своему, но мелодично и приятно. – Было ли вам приятно, моя королева? – лениво осведомилась Воланд, утирая блестящий от выделений подбородок, – я вот, как вы говорите, в восхищении. Маргарита из-под прикрытых век наблюдала, как дьяволица облизывает методично каждый палец, и от этого внизу расслабившегося было живота снова копилось тяжелым грузом напряжение. – Прекраснее меня еще никогда никто не ласкал, – сообщила она, любуясь движениями изящных кистей возле лица, успевшего стать из прекрасного любимым. – Предлагаю смыть с себя негу и искупаться, – Воланд пружинисто поднялась – усидеть на месте ей очевидно представлялось задачей невыполнимой, – вам жарко, да и я бы не отказалась охладиться. Они подошли к озеру, спустившись по пологому покрытому песком вперемешку с зеленью берегу, и Маргарита не успела ответить – настолько захватила ее открывшаяся картина. В черной чаше тихо плещущейся под ногами воды отражалась огромный диск серебряной луны, и одно небо как будто бы легло на небо другой, поражая воображение плавными линиями бесконечной перспективы, уходящей вверх на горизонте. – Господи, теперь я понимаю, почему ведьмы так счастливы на своих шабашах, если все они проходят в местах, подобных этому, – едва дыша, выговорила женщина, прижимая к груди руки. Когда она болталась в ледяной пустоте под тучами, в их свинцовом одеяле и над ними, наблюдая за голубым шариком Земли и за россыпью молочных звезд, она испытывал похожее ощущение, спирающее в груди воздух, и сейчас оно дополнялось тем, что рядом с ней в лунном свете сияла ее любовь. Одуряюще сладко пахло лилиями, где-то в кустарнике под плеск воды щебетала ночная птица. Чувство безграничного счастья заполнило собою все. Воланд быстро сбросила украшения, избавилась от одеяния и зашла по колено в легкие прохладные волночки, жмурясь от удовольствия. – Я за тобой, подожди, – попросила Маргарита, тоже избавляясь от остатков одежды и боязливо касаясь воды зацелованной не далее, чем несколько минут назад стопой. Напрасно она испугалась – волны были идеальной температуры, и от их тепла Маргарите захотелось, чтобы и вокруг и внутри было вечное светлое чувство покоя. Она подошла к Воланду сзади и обняла ее за талию, целуя за ухом вдоль линии пахнущих потом и землей волос. Дьяволица мурлыкнула, как большая кошка, и потянулась за новой лаской, а волны, набегая, разбивались об их колени, и обоим становилось спокойно и легко. Маргарита сама не поняла, в какой момент поцелуй из лёгкого стал страстным, прикосновение ее губ к вискам Воланда – жаждущим, но сознание прояснилось сразу же, стоило Марго обернуться и поцеловать в ответ. Тихий вечер, хмельное вино и любовница, тающая от движения рук – всё способствовало желанию принять и вдохнуть новый мир. Но только сохранив кое-что прежнее. Сохранив себя. Воланд без усилий взяла возлюбленную на руки и медленно закружилась, будто танцуя, и целуя ее, и шуршание накатывающих волн то и дело прерывалось стонами Маргариты прямо в губы дьяволицы. Воланд покачала ее и сделала пару шагов дальше к горизонту, во мрачную глубину озера. Маргарита, ощутив, что они стоят в воде уже по грудь, поцеловала Воланда в кончик носа и попросила: – Не хочу на руках. Поставь, тебе тяжело, я не утону, если ты поддержишь меня за талию. Воланд и сама так прониклась вдохновением места, что ей вдруг захотелось ощутить себя живой настоящей ведьмой, и она осторожно опустила Маргариту в плотную гладь воды, поцеловала и притянула еще ближе к себе, чтобы между их телами не осталось свободного пространства. Глаза возлюбленной сияли ярче всех высыпавших на небо звезд, ее желание поскорее целовать ещё и ещё и попытки дотянуться до своенравных губ Воланда, сейчас по-доброму с ней играющей, так заводили и пленяли! Дьяволица одарила ее поцелуем в последний раз и занялась тем, что принялась исследовать кончиками пальцев тело Маргариты по второму кругу, медлительно шевеля руками в толще воды. – Милая, – прошептала Марго, когда Воланд поцеловала ее тонкую ключицу, – мы теперь одной крови, мы обе с тобою королевы теперь и… Но Воланд не дала ей договорить. Искусанные губы накрыли рот Маргариты, последовал новый поцелуй, но такой искрящий и наполненный желанием, что женщина, холодея, поняла, как стремительно падает в вожделеющую любовь к дьяволу. Воланд мечтательно положила на ее плечо голову, распахнула шире тускло мерцающие глаза, а затем рывком развернула Маргариту к себе и покрыла короткими и легким поцелуями ее лицо. В такой приятной неге и тишине не хотелось никуда спешить, и Марго это чувствовал, а вот Воланда определенно подстегивала страсть. Движения ее ладоней становились все более спешными и рваными, и возлюбленная стонала вполне довольно. – Все ли тебе нравится, все ли по сердцу, ma lune? – спросила Воланд, запуская ладонь в пышные волосы Маргариты. Каштановые пряди намокли и потяжелели, приятно обертываясь вокруг пальцев. Марго кивнула, чувствуя, как нетерпеливая ладонь пробирается меж ее ног. Она прикусила губу, сверкнула глазами, и Воланд обхватила ее бёдра одной рукой, пальцами другой прикасаясь к вновь наполняющимся кровью губам. – Ты такая красивая, такая властная, настоящая королева, все-таки кровь решает все, – урчала она, каждое движение сопровождая лаской, – но сейчас ты будешь меня слушаться. А если ты сделаешь это хорошо – то и я тебя, и это будет наш с тобою баланс. Хочешь? – Я ужасно тебя хочу, – вырвалось у Маргариты, – это магия какая-то, я никого никогда так не хотела. Пожалуйста, прошу, не останавливайся! – Тс-с-с, – Воланд накрыла ладонью ее губы, отняв руку от желанных бедер, – ты теперь настоящая ведьма, и это твое посвящение. Она медленно протолкнула в глубину тела два влажных от воды и смазки пальца, плотно сжав их между собой, чтобы ненароком не сделать женщине больно. Ладонь ее снова вернулась на бедра Маргариты, пальцы погладили и чуть сжали остро сквозь кожу выступающую тазовую косточку. "Я держу тебя. Я буду держать тебя всегда". Маргарита откинула волосы назад и медленно двинулась, насаживаясь на пальцы и не отрывая взгляда от невообразимо синих глаз Воланда, таящих теперь в себе не только похоть, но и интерес, и нежность. Марго приподнялась, вставая на носочки, и опустилась, беря плавный темп. Ее приятно распирало и растягивало, сидеть на ладонях Воланда было удобно, менять темп как захочется – то чуть скорее, покачиваясь на самом конце, то размеренно, принимая пальцы до последней фаланги, снова и снова не позволять себя поцеловать, дразнить – все это ей слишком нравилось. Видя, что Маргарита скулить готова от возбуждения, Воланд вернула себе инициативу и двинула рукой чуть быстрее, постепенно наклоняясь, и наконец одарила возлюбленную коротким и очень-очень сладким поцелуем. Та ожидаемо сдерживаться не стала – поцелуй сорвал ее выдержку, как поток, волна, напрочь и сразу. Она подалась вперед и вверх, практически садясь на руки Воланда и насаживаясь на ее пальцы с силой и желанием. Дьяволица держала Маргариту, как хотела, целовала, как хотела, и получала максимум удовольствия даже от прикосновения кожи к коже, не говоря уж обо всем остальном. – Стони для меня, да-а-а, вот так, – негромко рычала она, вталкиваясь в тело женщины все сильнее и глубже. Маргарита хныкала от удовольствия, подспудно понимая, что именно такой ласки всегда и хотелось ее истомившейся от одиночества душе. Когда все закончилось жалобным оборвавшимся вскриком, и пальцы Воланда с силой сдавили содрогающиеся мышцы, она высвободила руку и отнесла Маргариту к берегу, вместе они упали на землю на самой границе прозрачной воды. Марго немедленно уложила дьяволицу к себе на грудь и принялась нежно гладить ее волосы и плечи, без конца бормоча слова любви. Ладони ее скользнули на живот Воланда, тонкий и удивительно трогательный. Легкой щекоткой пройдясь по стройным бокам, Маргарита накрыла обеими руками талию дьявола и прижалась к ней всем телом. Мелкие волночки касались их ног и рук, пальцы утопали в песке, зелень и цветы вокруг пахли все сильнее, приятная усталость разливалась по телам. – Я люблю тебя, моя королева – Воланд поднесла ладонь женщины к губам, – никто и никогда не нравился и не понравится мне, как ты, никогда и никого так не любила, как тебя, я клянусь. Не поверить ее словам под огромным звездным бархатом неба было невозможно. Любовь пряталась в каждой лилии и в каждой кувшинке, звучала в пении соловья и разливалась теплом в воздухе. – Милая Марго, скажи мне, гордая женщина, хочешь ли остаться ведьмой и разделить со мной бессмертие? – спросила Воланд, оглаживая кончиками пальцев черты лица, будящие в ее сердце давно забытое чувство влюбленной нежности, – хочешь ли ты не возвращаться к мужу и обрести свободу от земной юдоли в моих владениях? Маргарита перехватила ее руку и поднесла к губам, одарила их прикосновением каждую костяшку и спросила: – Если бессмертие мне наскучит, сможешь ли ты прервать его и дать мне закончить мой путь? – Что угодно для моей королевы, – пообещала ей Воланд, и глаза ее сияли. И тогда над черной тишиной озерной глади веско упало величайшей драгоценностью одно единственное слово: – Согласна. *** Утром Евгений Александрович проснулся как обычно в семь тридцать в своей супружеской постели, но вместо положенного ему поцелуя от верной жены получил лишь бездыханное ее тело, остывающее на примятых во сне подушках. Прибывший по вызову прихрамывающий разноглазый врач ободрил безутешного мужчину как мог и сообщил, что под утро у Маргариты Николаевны просто остановилось сердце, и она покинула этот мир без малейших мучений в сладких объятиях Морфея, что такое случается в медицинской практике весьма редко, однако и женщина во цвете лет может скончаться, что же поделать, человек смертен и смертен внезапно, жаль, красивая была у вас жена, но теперь она в лучшем мире, не стоит скорбеть, поверьте, она бы этого не хотела, и не грустно это вовсе, нет-нет, не грустно, а мы вам сейчас укольчик морфину сделаем, чтобы вы отдохнули. *** Мастер лихорадочно дописывал последнюю главу, и пальцы его болели и ныли так сильно, что хотелось отшвырнуть авторучку и как следует прохрустеть ими, но страх подгонял его похлеще сыромятного бича. Почерк летал по страницам, и они, одна за другой, покрытые вязью подсыхающих чернил, отправлялись в папку, а писатель, отпивая торопливо из бокала глоток вина, бросался к следующим, еще девственно чистым, чтобы запятнать их своею мыслью. Стоило дописать последнюю строчку, как за спиной послышалась россыпь мелодичных смешков на два голоса, будто бы пригоршню колокольчиков кто-то рассыпал по полу. Сладко громыхнул грозовой раскат, запахло озерной свежестью и тугим ароматом перезрелого винограда, уже готового отдать свою спелость в руки садовника. – Ну и что же там у нас сотворил великий гений? – хрипло мурлыкнули справа, и на правое же плечо легла рука с черными ногтями, больше похожими на коготки, в рубашечном строгом рукаве, задранном до локтя. – Давайте взглянем, Светозарная, нам же так любопытно, – вторили слева, и рука в мареве кружев потянулась к роману, – мы так долго ждали этот текст, что можем позволить себе насладиться им сполна. Мастер сглотнул и, коротко выдохнув, оглянулся. Они стояли перед ним втроем: Воланд в мужском костюме, рубашке, распахнутой на совершенно точно не мужской груди и заправленной в брюки с подтяжками и при высоких ботфортах, Маргарита в кружевной блузе, свободных штанах с ремнем и грубых ботинках и Гелла в узком коктейльном платье-футляре с мундштуком и веером в руках. Волосы Воланда держались собранными благодаря китайской шпильке кандзаши с длинной подвеской, Маргарита щеголяла распущенными волнами кудрей, а Гелла – безупречной холодной укладкой. – Рад нам, любимый? Соскучился? — ласково спросила Маргарита, беря из воздуха высокую бутыль вина. – Мы прочитаем твой роман, мой писатель, – пообещала Воланд, прижимая рукопись к груди, – и тогда, если нам понравится, мы постараемся тебя не обидеть. – Отблагодарим, – угрожающе посулила Гелла, открывая портсигар и раздавая всем тонкие пахнущие опиумом палочки. – Или нет, – усмехнулась Маргарита, – все зависит от того, был ли ты хорошим мальчиком… Мастер прикусил губу, закрыл глаза и вспомнил первые строчки «Отче наш», на что ведьмы снова заливисто расхохотались. За окном заливался ранний рассвет, впереди был целый день, а за ним – долгая-долгая ночь.