Dum Dum Dum

В Таиланде наркотики запрещены, и он даже не принимал. У Баркода голова кружится, и перед глазами темно. Как будто бы где-то в голове переключателем постучали, отключая и свет, и музыку, и чувства на пару долгих секунд. Перед глазами поверхность глянцевая, на которой царапины оставлять жалко, и пальцы сильнее на самой крышке сжимаются. Ему по позвоночнику с оттягом проводят, и он дрожит, выдыхая прямо на дорогое обработанное дерево. В номере пахнет травой, удовыми духами и дорогой кожей. Пахнет люксом, и не вывести этот аромат показушный никакими сквозняками. Душно настолько, что голову поднимать сложно, дышать сложно, а думать невозможно. Душно. Как же, сука, душно. И тихо. Тихо настолько, что каждый вздох заглушить хочется, и слезы кажутся чересчур яркими на этом чертовом черном глянце. Баркод и не думал, что все дойдет до этого, потому что с ужина и двух часов не прошло. И днем он себя настоящим туристом чувствует, и толстовки у них одинаковые, и селфи висят в телефоне до сих пор не опубликованными, тем более — не разобранными. И Баркод не спрашивает даже, зачем и почему они вообще здесь почему именно сейчас. Джефф его пальцы в кафе аккуратно перебирает, и шепотом что-то про то, что это одно из самых романтических мест в городе, и что все сюда на свидание попасть только мечтают. И вроде бы хорошо все, и клубника с шампанским в номере невероятным чем-то кажется. Но ночью случается это. Окно зашторено, и дверь едва заперта. Постель не тронута, а кондиционер едва-едва дышит. Баркод тоже едва-едва дышит, а до него едва ли дотронулись. Он не помнит, правда, не помнит, как его на спину переворачивают и едва сжимают дрожащие пальцы, успокоить и не пытаясь. Его в губы целуют невесомо, последний кислород забирая, и как будто сразу как-то легче становится. В голове сразу так пусто становится, пусто настолько, что глаза закрыть сложно. Как будто секунда — и темнота накроет настолько… Он так медленно начинает перебирать клавиши, что на секунду кажется, что все. Как будто в голове это, шум какой-то где-то в височной доле коры головного мозга. Звук приглушенный с закрытой крышкой, но, кажется, что высокие ноты через дерево прямо в голову бьют, и Баркод не выдерживает и стонет, прижимая руку к лицу. По щекам слезы, легкие как будто откажут сейчас, а потом появляются руки. Джефф одной рукой продолжает клавиши, эти чертовы клавиши чертового рояля перебирать невесомо, как будто пытаясь прямо под кожу вживить, вбить четвертую, сука, октаву. А другой так медленно-медленно по лодыжке водит, постукивая по выступающей кости, и от этого мажет, мажет сильнее, чем от полноценного секса. И стон выбивает громкий, такой, что резонансом с этой чертовой пятой октавой. И руки, эти чертовы руки, останавливаются, блять. Пальцы медленно вверх, вдоль лодыжек и голени, замирая на бедрах. И под стон, громче и сорваннее, он медленно клавиши перебирает октавами ниже, левее и громче. И у этого нет ритма, размера и такта, нет нот и тональности — но сказать об этом словами нельзя. Есть только выдохи, стоны и хрипы, и подобрать под них ноты, как будто, нельзя, но клавиши, эти чертовы клавиши… И слезы не высыхают, потому что дышать, говорить, думать нечем, и он даже не чувствует пальцы внутри. И спину ломит и выгибает, и после такого он точно не встанет на завтрак к восьми, и дрожью пробивает невозможной, и хочется просто вздохнуть. И его Джефф медленно-медленно по спине гладит, с щек слезы собирая губами, и Баркод надышаться не может, не в силах голову поднять от плеча. В Таиланде наркотики запрещены, а он даже не принимал, но руки мелкой дрожью прошибает, и он не в силах удержать стеклянный стакан.