Я с тобой моя родная, даже там, на небесах.

Он пришёл ко мне однажды,

И душою не скупясь, взял за руку,

В том же часе,

Тихо слово прошептав:

«Ты прости меня родная,

Был я строг, а может горд,

Может думал, что однажды,

Я скажу, все что не смог…»

Может думал, что ты скажешь:

«Не неси ты чушь свою!

Ты ведь жив, и проживёшь,

Еще множество годов!»

Я же голову подняв, посмотрела на него. Улыбнулась, не тая, в тёмном часе своего. Приложив его я руку, к сердцу где таилась грусть. Испустила слезы скорби, проводя в последний путь. Он все тот же: лысый, смуглый, Морщи‌нистый, но с душой. А улыбка словно солнце, опаляющее жило. Грело душу, грело сердце, грело взгляд собой маня. Он все также ждёт приветы, ждёт пока наступит май. Ждёт когда к нему приедут, стоя на своих ногах. Ждёт пока приедет папа, чтобы сидя с ним бубня, Разводить лихую схватку, где была судья родная: «Любочка моя.» Он все также не горюет, не скупится и не лжёт. Он такой же милый, щедрый, доброту свою несет. И не знал он слово «Нету,» и не знал «Я не прощу.» Он прощал, а так же верил, восседая за столом. Верил в то, что солнце встало, верил он в свою судьбу. Продолжал он верить в чудо, ночью глядя на луну. Верил он и глядя в фото, что добьюсь всего- всего. Верил, где надежды нету, но всегда твердил он: «Помогу.» Он был твёрд, а так же груб, Он был совестлив, отзывчив. Кучу мудрости копил в голове своей седой. Юмором он мог однажды, море дыр в душе закрыть, рассмеявшись в одночасье, счастье по небу разлить. Мог он помощью своей, все проблемы залатать. Словом мог помочь душевно, мог обнять, поцеловать. Слушал он в захлеб, пытаясь, все-все-все запоминать. Он командовал, однако, не во вред себе и нам, Когда поле, сутки, дважды, мы пытались перебрать. Он был верный и чудливый, балагур и просто Дед. На рыбалку спозара‌нку, он с собой меня не брал, Говорил он: «Что вы, что вы, сладко спит, будить не стоит!» Он учил любить себя, за поступки поучал и всегда твердил: «Не стоит, время гнать, его с полна.» В ностальгию окунувшись, я смотрела на него, Где робеющие щёки, томный взгляд и свет его… Мне напомнили былое, там, где вечное тепло. Руку сжав, в глаза взглянув, я замолвила: «Родной мой, не печалься, всё я помню. Не сказал? Так суждено. Ты сиди пока, не стоит, улыбнись мне, ты чего?! Свет мой ты и помни это, больше нету никого. Ты один такой на свете, радость нёс, ну, а с того, Погрущу с тобой, а после, отпущу, такой исход. Буду помнить, буду мыслить, буду в сердце я носить. Вспоминать тебя и помнить, кем ты был и как любил. Да, мне больно и тоскливо, без тебя, Дедуля мой Больше нету света в доме, нету милого: «Я дома.» Больше Лапушкой не кличут, и порог уже пустой, Ведь ты стоя на терассе, с кружкой чая по утру, наслаждался утром добрым, собираясь на работу. Ты прости меня за злобу, ты прости меня за ложь. Ты прости, что я так поздно поняла всю эту суть. Ты прости меня дедуля, что была я далеко, Ведь простишь ты всё былое, ты же добрый и простой.» Он рукой своей стирая, слёзы скорби на лице, Улыбнулся мне кивая, взяв слова мои на счёт. Он обнял меня, а после тихо-тихо прошептал: «Я с тобой моя родная, даже там, на небесах.» С той минуты я сидела, без него и без огня, И не знала, что же делать, много думая сидя. Я прошу, останься с нами, не прошу тебя быть тут. Будь ты рядом, будь на фото, будь в душе моей, родной.