Wilbur Thinks About God

Он лежит на его кровати, на его одеяле, его подушке, Шлатта; и смотрит, и смотрит, и смотрит. И не может перестать смотреть. Есть причина, по которой, когда мы замечаем, что кто-то смотрит на нас слишком долго, мы начинаем сомневаться в его намерениях насчет нас. Когда тебе нравится человек, в твоей голове отчаянно вибрирует нужда смотреть, наблюдать, побеждающая даже нужду прикоснуться, проигрывающая только желанию быть рядом. Когда ты любишь человека, вибрация превращается в грохот бочки с камнями, несущейся со скалы. А Вилбур знает, что любит его. Себя он не любит; по крайней мере, не до конца. Он считает свою личность, свое тело обязанностью, с которой ему необходимо уживаться. Он не верит в возможность любить что-то, чего он не выбирал. Но, может быть, таким, как сейчас, он может нравиться себе больше всего. — А я люблю тебя в любое время. — говорит Шлатт, когда Вилбур делится с ним наблюдениями насчет своих чувств, — В любое время, в любом месте, любым. Люблю тебя. — Конечно. — поясняет ему Вилбур беззлобно, — Потому что ты меня выбрал. Я тоже тебя люблю. Это выходит у него так легко. — А ты дашь мне свою футболку? — просит Вилбур, обратно в настоящем, уже закрыв один глаз, вытягиваясь на его кровати. Шлатт открывает перед ним дверцу шкафа. — Какую? — спрашивает он, и Вилбур немножечко тает. Когда ты любишь человека, ты любишь его самые обыденные стороны. Вилбуру нравится его щедрость. Ему нравится, что Шлатт позволяет ему выбирать все, что он хочет. Брать все, что он хочет. «Всё, что моё — то твоё». — Красную. — просит он. — А я думал, ты обожаешь быть голым. — невзначай замечает Шлатт, приподнимая стопку маек правой рукой и вытаскивая избранницу левой, — Никогда не догадался бы, знаешь ли. Если судить по твоему каналу. Вилбур разминает плечи. Он любит быть голым, но он не любит быть голым вот так. Ему нужно контролировать то, как он выглядит, и быть развлекательным, и быть сексуальным. Но когда он не может, — он бы лучше прикрылся. — Что, моё боа довело тебя до сердечного приступа? — замечает он, наполовину флиртуя, наполовину с отчаянным нетерпением. Когда они порознь, они посылают друг другу десятки непрямых сигналов, как два сбоящих от влюбленности маяка. Когда они встречаются, они проверяют, какие из сигналов дошли до адресата. — И не говори. — Шлатт покачивает головой, — Я бы деньги заплатил, чтобы сжечь эту дурацкую штуку. — Не ревнуй. — Вилбур улыбается, голос мягкий и примирительный, — Ты же знаешь, что я твой. — Конечно, мой. — выдыхает Шлатт и, наконец, полностью вытаскивает футболку. Если бы это был Вилбур, он бы крикнул «лови!» и швырнул майку через всю комнату. И Шлатт поймал бы: у него совсем не плохие рефлексы. Но это Шлатт, и Шлатт подходит к кровати, с футболкой через руку, и спрашивает: — Хочешь я тебя одену? В его голосе столько ласки, что, если бы Вилбур позволил себе осознать ее всю, он бы заплакал. Наверное. Но вместо этого он качает головой. — Я хочу поскорее закончить с переодеваниями и забраться к тебе под одеяло. — признаётся он. — Хорошо. — Шлатт улыбается как идиот, — Тогда мне лучше побыстрее занять позицию. Ты выключишь свет? — Выключу. — соглашается Вилбур, свешивает ноги с кровати и встаёт. Он щёлкает выключателем и переодевается быстро и неуклюже, вешая часть своей одежды на спинку стула, и кидая остальную часть на сиденье в неряшливую кучу. Он забирается под одеяло, рядом со Шлаттом, в его майке, и наконец обнимает его, крепко-крепко, всем телом растворяясь в этом чувстве. В такие моменты Вилбур практически перестает существовать. Превращается в его часть. В его вторую половину. Часовые пояса работают в его пользу, и все же, Вилбуру требуется больше времени, чем ожидалось, чтобы заснуть. Он дрейфует в тепле, думая обо всем и ни о чем одновременно, пока его веки не становятся слишком тяжелыми, чтобы пропустить хотя бы еще одну мысль. Когда он просыпается, на улице уже светло. Сквозь плотно задернутые жалюзи трудно разглядеть, насколько именно. Вилбур лежит неподвижно и вдыхает всё это в себя. Солнце. Особый комфорт чужой кровати, по которой он так сильно скучал. Их запахи, смешанные на простынях. Шлатт просыпается следующим. Есть простое чудо в том, чтобы проснуться вместе, когда вы заснули в одно и то же время. Как будто Вселенная захотела, чтобы они смогли увидеть друг друга, первым делом, в самом начале утра. Некоторое время они смотрят друг на друга, просто смотрят, в тишине. — Проснулся? — бормочет Шлатт, его глаза смотрят на Вилбура золотистыми щелочками. В такие моменты Вилбуру кажется, что он способен увидеть всю душу Шлатта, и она действительно такая же добрая, как он всегда знал. — М-хм. — отвечает он. — Я проснулся раньше тебя, — объясняет Шлатт, — но мне так не хотелось, поэтому я снова заснул. — Хорошо. — говорит Вилбур, а потом улыбается, потому что это, действительно, так хорошо. Шлатт вытаскивает руку из-под одеяла и осторожно гладит Вилбура по щеке. Когда Шлатт смотрит на него, в его взгляде вертится это странное недоверие, не к самому Вилбуру, но к ситуации в целом. «Не верю,» — как смотрел бы на солнце в своих руках. Как будто он постоянно себя от чего-то удерживает. Но когда они вместе и наедине — зачем, от чего ему сдерживаться? — Меня пугает то, как сильно ты мне нужен. — говорит Шлатт, одновременно вытаскивая Вилбура из размышлений и, косвенно, отвечая на его незаданный вопрос. — Как сильно? — немедленно спрашивает Вилбур. — Господи. — выдыхает Шлатт, — Постоянно. Всё время. Иногда я забываю скучать по тебе, но потом бум — ты снова. В моей голове. Делаешь меня счастливым и всякое такое. — Ого. — бормочет Вилбур. — Да. Если я хочу что-то, и не могу понять, что, девять из десяти случаев это ты. — А что насчет десятого случая? — спрашивает Вилбур. — Эх. — Шлатт пожимает плечами, — Обезвоживание? Смех распирает Вилбуру грудь, и он едва набирается воздуха, чтобы притворно фыркнуть. — Ладно, я не против проиграть жизненно необходимой жидкости один раз. — Больше такого не повторится. — обещает Шлатт театрально низким дрожащим голосом. Вилбур смеётся громче. — Ты же знаешь, что тебе не нужно меня соблазнять? — говорит он искренне, — Я ведь уже здесь. Шлатт разыгрывает легкое возмущение. — А при чём тут соблазнение? — говорит он, — Это предупреждение. Я пытаюсь тебя отпугнуть. Я страшный человек, Вилбур. — Ну конечно. — отвечает Вилбур тоном таким нежным, что Шлатт ни за что на свете ему не поверит. Он придвигается ближе к уху Шлатта и оставляет легкий поцелуй на верхней части его скулы, обнимая ладонью его подбородок. — Хочешь быстро потрахаться, — шепчет Вилбур, — прежде чем мы займемся чем-нибудь еще? Принимая Шлаттовское «мм» за, как минимум, проявление интереса, Вилбур поднимается на колени. Одеяло и остатки сонливости соскальзывают с него, и он вот настолько близок к тому, чтобы оседлать его бедра и забыть о том, что остальной мир мог чего-то от него хотеть. Но всё ещё есть шанс, что Шлатт скажет «нет»; и из-за этого Вилбур ждёт. Он хочет убедиться, что его желания взаимны. Хочет позаботиться о Шлатте так же, как Шлатт заботится о нём: давая ему выбор. Он двигает одно колено так, чтобы оно касалось ноги Шлатта. Между ними возникает маленькое пятнышко тепла, и Вилбур очень, очень хочет большего. — Может быть, я все еще растянут после вчерашнего. — добавляет он как бонус. Шлатт двигает свои руки ближе к Вилбуру. — Я просто обязан это проверить. — довольно тянет он. — О, правда что ли? — дразнится Вилбур в ответ; но тут Шлатт зевает, и атмосфера разваливается на куски. Вилбур разражается смехом. — Не смей зевать, когда я с тобой флиртую! — грозится он, что заставляет Шлатта легко закатить глаза и переложить одну из своих ног между ног Вилбура, чуть присгибая ее в колене. И Вилбур давится своим воздухом, потому что чёрт возьми, даже не касаясь его, Шлатт может ему напомнить, как же отчетливо и сильно Вилбур возбужден. Возбуждение клубится под его кожей мягкими волнами, но это совершенно не значит, что оно не может взлететь на поверхность, вспоров его медлительность и лень. — Ты что-то говорил? — спокойно спрашивает Шлатт, и Вилбур наклоняется и целует его. Он хочет остаться в этом поцелуе, он хочет втаять в Шлатта, и он хочет, чтобы Шлатту пришлось разбираться с этим самому. Он хочет остаться внутри блаженства. Он хочет Шлатта в себе, так глубоко, что Вилбур начнёт верить в чакры. Вилбур просовывает руку под одеяло, на теплую от постели кожу Шлатта, его утренний стояк, и стаскивает с него одеяло окончательно. Шлатт слегка посасывает его нижнюю губу, и Вилбур отстраняется, чтобы задать вопрос, заглядывая ему глубоко в глаза. — Ты бы разрешил мне съесть тебя? — Какие специи бы ты использовал? — отвечает Шлатт, как всегда, без какого-либо волнения реагирующий на Вилбуровские осознанно идиотские выходки. — Хз, томатный соус из банки? — выдох Вилбура взболтан с бисерным, кипящим смехом, — Я похож на парня, который умеет готовить? Шлатт задумчиво молчит пару секунд, а потом: — Ты когда-нибудь был в Чак-И-Чиз? — спрашивает Шлатт, у которого, как водится, мысль бежит в три раза быстрей диалога. — Давай продолжим этот разговор, когда твой член будет внутри меня, окей? — постановляет Вилбур. Но разговор не продолжается, потому что как только они оба затыкаются и Вилбур касается Шлатта, ещё только сквозь боксеры, они оба превращаются в задыхающееся, без-мысленное месиво. Шлатт проталкивает один, затем два смазанных пальца внутрь Вилбура, и Вилбур облизывает ладонь, чтобы обхватить его член. Никто из них не пытается быть привлекательным. Утренний секс и не должен быть таким. Слишком много всего видно, ты слишком ленивый и мягкий, и твой рот пахнет сном. Ты можешь только любить. Ты можешь только быть любимым. Вилбур не любит себя таким почти совсем: но Шлатт любит, и это знание помогает ему держать себя в руках. — Я разленюсь после где-то… пяти или шести толчков. — признается Вилбур, усевшись на его бедра, с ладонью на задней части своей шеи. — Я знаю. — говорит Шлатт, и в его глазах так много любви, что на секунду Вилбур теряется в ней. На секунду он не может найти выход. — Ты слишком много меня любишь. — подытоживает он. — Я люблю тебя ровно настолько, насколько ты этого заслуживаешь. — говорит Шлатт твёрдо, — И это ещё в те моменты, когда я не веду себя как мудак! — Нечестно… — стонет Вилбур. — Была моя очередь самоуничижаться. — Нет. Смех вырывается из его груди, как пар из горлышка чайника. — Ты не можешь просто сказать «нет»! — Я могу, и я говорю. — глаза Шлатта спокойные, — Нет. — но потом они становятся легче, заботливее, когда Шлатт просит, — Иди сюда. Он берет лицо Вилбура в обе руки и целует его так много раз, что всё лицо Вилбура становится розовым от прикосновений. Его кожа почти жжется, точно то, что целует Шлатт — маска, в шаге от того, чтобы стать частью его лица. — Красивый, — говорит Шлатт между поцелуями, — Такой красивый. Такой бесценный. Такой заслуживающий… — он делает глубокий вдох, — любви. Посмотри на себя. Посмотри на себя. Вилбур дышит, горячо и счастливо, ему в рот, в нос, в щеки. Вилбур почти полностью обнажен и все еще растянут, прикосновения Шлатта тлеют внутри него, и это заводит его так сильно, что его бедра сами начинают искать трения. Красная футболка Шлатта сбивается в складки между ними, как напоминание того, почему он здесь, чей он. С рукой под боксерами Шлатта, Вилбур целует его сладко и выпрямляется в предвкушении наконец-то его принять. Как вдруг, в его голову врывается внезапная мысль. — Подожди, подожди, я вспомнил сон, который мне сегодня приснился. — сообщает он с энтузиазмом, — Хочешь? — Конечно. — соглашается Шлатт. — Хорошо, так… — Вилбур роется в нагрянувшей мысли, пытаясь распаковать ее на подробности, как картонную коробку с вещами после переезда в новый дом, — Мне немного сложно сосредоточиться… — Вилбур. — тон Шлатта, строгий и немного тяжелый, возвращает Вилбура к реальности, — Стоп. Хватит нервно перебирать мой член. После стыдливого осознания того, что он механически поглаживал Шлатта всё это время (и это ему-то сложно сосредоточиться!), Вилбур решает, что безопаснее всего будет держать свои руки вместе, и вцепляется в свои пальцы. — Значит, было такое высокое существо, — рассказывает он, — в моем сне. И я помню, что подумал, что это женщина, хотя у нее вообще не было ничего женственного. Чертовски высокая. Вместо ее лица была просто… темнота, почти бесформенная, покрытая рябью; и у нее был рот, но он был таким… мультяшным, просто белая, улыбающаяся дыра. И я помню, как что-то обвивалось вокруг ее головы, как змеи. Мы были в каком-то плохом городском районе, и я убегал от нее, но потом в какой-то момент… знаешь, как иногда сон сменяется, типа, другим сном? А в другом сне я от нее уже убежал, и похоже, я был единственный человеком, который смог это сделать, и поэтому они считали меня супергероем, или типа того. И я помню, как стоял на вершине какой-то высокой пирамиды. Вроде всё. — Поразительно. — отвечает Шлатт с иронией в голосе, — Кинематограф. — Тебе не понравилось? — Эй. — ирония исчезает после первого же намёка на то, что Вилбур может расстроиться из-за его тона, — Я рад, что ты спасся. Если бы мне пришлось выбрать одного человека, чтобы спасти его от страшной женщины, я бы выбрал тебя. — Самая сексуальная вещь, которую я когда-либо слышал. — шепчет Вилбур преувеличенно томно; но слова Шлатта, пусть даже сказанные в шутку, много значат для него. — Правда? — с любопытством спрашивает Шлатт. Вилбур соглашается. — Может быть. Они трахаются. Вилбур обнимает его коленями и двигается на нем медленными, чувственными движениями, проворачивая бедра вместо того, чтобы поднимать и опускать их, удерживая его внутри. Руки Шлатта на его бедрах и талии, обнимают его, прижимают его к себе. Они тяжело дышат в унисон, глупые и свободные от всего. Вилбуру нравится это куда сильнее, чем он ожидал. Его движения ускорятся: неравномерные, требовательные. Он упирается руками о бедра Шлатта для поддержки, для того, чтобы нащупать ту самую, нужную точку, отдающуюся искрами в его черепе, всплесками густой слюны в его рту, мягким покалыванием во внутренней части его бедер. Шлатт бормочет его имя, его пальцы погружаются глубже в мягкие части Вилбуровских ног, но не настолько, чтобы причинить боль. Вилбур выдыхает «Пожалуйста», с членом в собственном кулаке, скользким от слюны, и Шлатт кончает в него, наполняя его без остатка. Когда Вилбур кончает сам, ему кажется, что он плывёт. — Итак. — сообщает Вилбур, падая обратно на кровать, — О чем мы говорили? Рататуй. Шлатт приподнимает бровь, так, как только Шлатт умеет. — Почему бы мы говорили о Рататуе? — Томатный соус. — напоминает Вилбур, — Речь шла о том, чтобы ты съел меня. — Нет, нет, — поправляет Шлатт, — наоборот. — Хм. — Вилбур перекатывается на бок и подставляет локоть под щёку, — Если бы мы съели друг друга, как ты думаешь, кто бы кого съел? — Я надеюсь, что ты меня. Хоть немного бы откормился. — рука Шлатта соскальзывает вниз по талии Вилбура к его бедру и бесцеремонно хватает его. Вилбур резко выдыхает. Ощущение погружается под кожу, словно его тело, все еще розоватое и соленое, сглатывает прикосновение в себя. — А я надеюсь, что ты. — отвечает Вилбур, — Я думаю, что быть съеденным ощущается лучше, чем съесть. И он действительно верит в это. Если тебя едят, тебе не о чем беспокоиться. У тебя есть только тепло и покой, и соль, и перец, и лавровый лист. Едок продолжает существовать. Едок постоянно голоден после своего маленького пиршества. В мире не так много людей, которых ты хочешь съесть. В мире не так много людей, которых ты хочешь настолько сильно. Он и так всегда жаждет того, от чего получает лишь крохи. С другой стороны, может быть, забрать его полностью, наконец, только себе, навсегда, насытило, успокоило бы его? Успокоило бы? Шлатт переворачивается на живот и утыкается лицом в подушку. — Я думаю, ничего из этого не хорошо, и думаю, что у тебя что-то не в порядке с головой. — говорит он приглушенно. — Я тебе нравлюсь. — требует Вилбур. Шлатт поворачивает голову, чтобы посмотреть на него, губы изогнутые, глаза сверкают. — Конечно нравишься. — соглашается он. Вилбур оставляет попытки завязать разговор и прижимается к нему теснее. Некоторое время они лежат молча. — В этом году «Микки на лодке» войдет в публичную собственность. — говорит Шлатт задумчиво, — Ты знал? Мы говорили о мультяшных мышах. — объясняет он. Вилбур медленно качает головой. — Как думаешь, — продолжает Шлатт, — после того, как это случится, люди начнут использовать его для личных целей? — Например? — Например, я не знаю, — Шлатт смотрит в потолок, точно потолок поддерживает его фантастические идеи, — Вступление к свадебному фильму. Похороны. Ты бы согласился выйти за меня замуж, если бы я сделал тебе предложение голосом Микки Мауса? Вилбур смеется, до покраснения растирая ладонями свое лицо. — Боже. — говорит он. Достаточно ли он отчаян? — Наверное, согласился бы.