Вечерами

Алёнушка резво шагала по скрипучему снегу, вздёрнув покрасневший от мороза носик. Ещё вчера она вернулась с командировки — летописец всё-таки, а уже успела отдохнуть и заскучать. По двору муженёк её все дела сам уладил, ведь негоже девушке дрова колоть, а по хате дела делать она была не охотница. Вот и решила она к самой старшей из них сходить, к Настасье Филлиповне, спросить, как поживает она, чем будни скрашивает. Всегда они с Любавой к ней ходили за советами — женщиной Настасья была опытной, на всякой вопрос у неё дельный ответ найдётся. А какая статная была жена Добрыни Никитича!.. Только косу её увидишь, и уже зауважаешь. Щёчки Алёнушки, как и нос, тоже покрылись лёгким румянцем, только от мороза ли?.. За думами разными девчина уже подходила к заветной калитке, как недалеко показалась знакомая фигура хозяйки дома. Уголки губ Алёнушки поползли вверх, однако тут же резко опустились: очень уж странная походка была у Настасьи. Алёна согнула руки в локтях и быстрым шагом подошла к женщине. Чем ближе виделось ей лицо её и общий вид, тем более она уверивалась в догадках своих беспокойных. — Алёна, это ты, здравствуй, — услышала в свой адрес девушка, когда оказалась совсем рядом. — Уж извини, что не встречаю, нужно было воды набрать. Настасья закашлялась, и коромысло с вёдрами тоже задрожало. Вид у Настасьи Филлиповны был болезненный: ясные глаза подёрнуты паволокой, а щёки пунцовые. От неё так и веяло жаром. — Да что же вы, Настасья Филлиповна, заболели? — тревожно вопрошала Алёнушка, хоть ответ уже знала. — Зачем тогда работаете всё? — Нет-нет, — тяжело замотала она головой. — Просто... Тут женщина прикрыла веки и слегка пошатнулась. Алёна бросилась к ней, силясь поддержать, но мешало треклятое коромысло с двумя полными вёдрами. — Ну нет, Настасья Филлиповна, это уже никуда не годится. А ну-ка, — она юркнула за спину женщины и, подцепив коромысло, опустила его на свои плечи. — Что ты, что ты, Алёнушка, — властный, но мягкий, глас её сейчас был каким-то надтреснутым. — Не стоит... — Стоит-стоит, пойдёмте, — кряхтела девчина, дивясь богатырской силе соратницы, которая даже в таком состоянии тоскала такие тяжести. Схватив Настасью за горячую ладонь одной рукой, а другой придерживая тяжеленное коромысло, Алёна зашагала к дому, благо, он был близко.  

***

С трудом отворив дверь, Алёнушка совсем не по-девичьи ввалилась внутрь и с грохотом поставила вёдра с водой на пол, едва не расплескав содержимое. Сейчас это было не главное, а потому девушка тотчас снова выскочила за порог, чтобы завести Настасью, однако столкнулась с ней нос к носом и отпрянула. — Я, может, и приболела чуток, но не думай, что я уж ходить не могу, — с едва заметной угрозой в голосе сказала она, захлопнув за собой дверь. Алёна сглотнула, мысленно постучав себя по своей дурной голове. — Простите, Настасья Филлиповна, — промолвила она. — Просто вид у вас уж очень болезненный, не обессудьте. Настасья усмехнулась, и она невольно поджала губы, будто опять ляпнула какую-то несуразицу. Но подкралась к женщине, только она села на стул и прижала пальцы к переносице, неприятно скривившись. — Да, что-то я расклеилась, — устало вздохнула богатырская жена. — А ведь даже печь ещё не затопила... — Да как же? — алёнины глаза округлились. — Уже ведь стемнело почти, а вы всё время в холоде в таком? — Коли б я дома была, то давно бы всё сделала. А так спозоранку то дров наколю, то на рынок надобно наведаться, то, вот, за водой случай вынудил, — пересчитывала на пальцах Настасья. Алёнушка похлопала оттаивающими от морозца ресницами. — Стало быть, дома даже не были и с утра самого ничего в рот не брали? — на это девушка получила стыдливый отрицательный кивок головой вместо ответа. — Настасья Филлиповна, да даже в здравии так обращаться с собой негоже, а уж если хворь... — Знаю я всё это, да только работа сама себя не сделает, — оправдывалась женщина. — Сейчас вот за дровами схожу — затопим, — с этими словами она уже хотела подняться, но тонкие ладони, опущенные ей на плечи, вернули её в прежнее положение. — Сама я всё сделаю, отдохните. На неё зыркнули недовольные, но понимающие лазурные глаза, однако Алёнушка не отступила, хоть это и было нелегко. А затем и вовсе в подтверждение своих слов понеслась к двери и, уже отперев её, услышала сзади: — И хватит меня на "вы" звать, я ещё не так стара. Алёна быстренько кивнула и выскочила во двор, где колючий мороз остудил её пылающее лицо. Она уж подумала, не заразилась ли она от Настасьи. Она сказала на "вы" не обращаться, а если не на "вы", то значит на "ты". Это волновало Алёну, сложно будет перестроиться, но, кажется, придётся. Под навесом она нашла свеженаколотые дрова, и вдруг ей стало совестно. Она сюда от скуки пришла, заняться было нечем. Илья ей дров прозапас наколол, домашние работы не привлекали, да и в общем — поговорить хотелось, от забот житейских отвлечься!.. Могла же она себе такое хоть иногда позволить, правда? Алёна зашла в дом, с трудом удерживая охапку дров и положила их на пол около печи. Там уже на табуретке сидела Настасья и распаливала огонь с помощью заготовленной смолы. В комнате посветлело, насколько то было возможно — Настасья зажгла несколько свеч, стоящих на столе. — Спасибо, сейчас потеплеет, печка накалится — и мы чаю вскипятим, — мягко улыбнулась женщина, и Алёнушка случайно зацепилась за её лицо в мерцающих бликах огна: за её полные вишнёвые губы, пушистые ресницы и золотящиеся на свету волосы, обрамляющие её лик. — Да-а, — отрешённо согласилась девушка. Настасья Филлиповна была красива, не зря её полюбил Добрыня. Краса её была зрелая, статная, и это читалось даже во взгляде её больших глаз из-под полуопущенных ресниц. Алёна подошла к печи и села прямо на колени подле женщины. Язычки пламени переливались и грели замёрзшие пальцы, которых касался подол бирюзового платья. — А не холодно ль на полу, дорогая? — обеспокоенно поинтересовалась его обладательница. — Нисколечки, возле огня даже жарко будет. Девушка колыхнулась, когда на её плечи обвила нежная рука. Алёнушка подвинулась ближе, почти касаясь талии сидящей своей головой. Она мазнула искрящимся взглядом по профилю Настасьи и, нежданно наткнувшись на яркие лазуриты, тут же опустила его в пол. Слово за слово завёлся разговор. Говорили, о чём разговаривали всегда: о подвигах бесконечных мужей своих, первых богатырей на Руси славной, о житейских радостях и новостях, Алёна делилась впечатлениями с дороги. На это Настасья сказывала, что в Княжестве нового. — Эх, вот вы... ты, Настасья, — в порыве говорила младшая, — ты дольше нас троих замужем, и не тяжело тебе всю жизнь ждать да ждать Добрыню Никитича с подвигов его? Неужто не надоедало порой, не хотелось бросить всё это?.. Она порывисто притихла, надеясь не схлопотать гнева за такую речь. Настасья дёрнулась, уже наливая закипевший чай по кружкам. Ох как и её саму вопрос этот мучил! — Все горючие слёзы и воздух на эти пламенные речи по поводу судьбинушки нашей незавидной у меня давно закончились, Алёнушка, — тихо, но вкрадчиво прошептала старшая, передавая дымящуюся чашку. — Аккуратно, не обожгись! Алёна трепетно ухватилась за ручку и поднесла кружку к носу, чтобы почувствовать на лице жар ароматного чая. Пахло смородиной, согретой летним солнышком, мятой и ещё чем-то, чего девушка не различила. — И что же, — отвлеклась она от сего наслаждения. — Ничего и изменить нельзя? Настасья вздохнула. Алёнушка уловила мелькнувшую в прекрасных очах тоску. — А как иначе? — спустя некоторое время молчания заговорила она. — Коль не хочешь старой девой остаться, то замуж, а больше целей в жизни у нас быть не может. — И так всю жизнь нам по дому работу делать? И где в такой жизни счастье отыскать? — Ну что ты, мы всё же мужей своих любим, а они нас. А разве любовь — не счастье? — Счастье, и ещё какое! — Алёна засмотрелась окно, за которым уже была тёмная ночь. — Только вот мы всегда в ожидании. Ждём, пока с подвигов своих повозвращаются, пока взгляд свой обратят... А остальное время вторем здесь за чаем обмениваемся впечатлениями о еденичных моментах их ласок. — И что же, тебе компания наша нелестна? — усмехнулась женщина и сделала глоток чая. — Ну что т-ты, я совсем о другом... На этом диалог ненадолго затух, но Алёна не смогла стерпеть долгого молчания: — Тебе уже лучше? — О да, чай со смородиной всегда в таких случаях помогает, — ответила Настасья. — Завтра буду новехонькая. Скоро чашки опустело, и было принято решение укладываться спать. Иногда они все втроём оставались у Настасьи Филлиповны, ложились на печь и ещё долго шептались, засыпая на полуслове, в особенности Любава, самая младшая. Настасья тогда смотрела на неё заботливо и, укрывая одеялом, проговаривала, каким та была ещё дитем. Сейчас в сущности ничего не изменилось, только они были вдвоём. Скоро старшая расстелила постель, а затем они остались в одних сорочках. Забравшись на печь, Настасья принялась расплетать тугую косу, чтобы заплести на ночь новую. Золотстые волосы рассыпались по плечам и прядями свисали с краёв печи, приковывая внимание Алёнушки. Тогда младшая предложила ей помочь с этим. Настасья кивнула и развернулась спиной. Конечно, ей не было это в тягость, она с раннего детства плела себе косы. Но, почувствовав расслабляющие прикосновения тонких пальчиков, она позабыла обо всём и блаженно прикрыла веки. После того как Алёна закрепила косу на конце, Настасья нехотя вновь ступила на прохладную древесину пола и задула последнюю свечу, после чего в кромешной тьме снова взобралась на печь и легла рядом с девушкой. — Знаешь, — вдруг зашептала Алёна. — А ведь есть своя прелесть в том, что мы извечно ждём богатырей. Мы здесь свою жизнь живём, делами своими занимаемя, а им хоть бы хны. Настасья вновь незаметно изогнула губы в усмешке. — Да, в чём-то ты права. Спокойной ночи, Алёнушка. — Спокойной, Настасьюшка, — хохотнула девушка. «Мы с вами втроём и... мы с тобой вдвоём», — о чём-то думала Алёна, проваливаясь в сон. Напоследок она взглянула на умиротворенное лицо Настасьи, глаза опять задержались на сомкнутых устах. Алёнушке казалось, будто она во сне. Внезапно она медленно приблизилась к лицу и оставила короткий поцелую на губах Настасьи. И сразу после этого девушка наконец по-настоящему окунулась в царство снов, не увидев, как лёгкая улыбка коснулась уст Настасьи, которая ещё не успела заснуть.