Сокол, не умеющий кричать

      Витиеватые улочки Сумеру согревало яркое Солнце, и всё живое к нему тянулось, будь то растения, бродячие коты или люди. Жары однако в городе не наблюдалось — лёгкий ветерок приятно освежал, ровно настолько, насколько это было необходимо, чтобы не взмокнуть. Погода и впрямь стояла замечательная, будто все Архонты разом благословили этот день.       Из-за столика кафе "Пуспа" вид открывался весьма умиротворяющий. Перед посетителями представала во всей своей красе улица Сокровищ, по которой прохожие спешили по своим делам, и в некоторой степени было приятно осознавать, что тебе нет нужды придаваться той же спешке. Запах свежезаваренного кофе не очень бодрил, но успокаивал и помогал правильно организовать все мысли в своей голове. Всё же ясность ума такому человеку, как аль-Хайтам, была в повседневной жизни просто необходима. Сам факт нарушения собственного чёткого мышления для него уже был неприятен, хотя бы из-за того, что вследствие этих спутанных раздумий он не мог в полной мере насладиться чудесным солнечным днём. Это даже немного раздражало, ведь причина подобного явления была мизерной и бестолковой, совершенно не стоящей того, чтобы о ней вовсе задумываться. Но она была, и в этом заключалась главная проблема.       Аль-Хайтам лениво опустил взгляд на свою чашку. Оставалось ещё около половины напитка, но желание допивать его отсутствовало. Мужчина вздохнул и, отодвинув от себя медленно остывающий кофе, встал из-за стола. Стоило ненадолго посетить Академию, у него всё же были некоторые рабочие обязанности.       Неспешным шагом он двинулся в путь. Звуконепроницаемые наушники прекрасно работали, избавляя своего владельца от внешнего шума, но, к сожалению, не были способны заглушить шум в его собственной голове, создаваемый из тысячи и тысячи мыслей, вечно роящихся в разуме секретаря. Обычно он прекрасно их контролировал, но только не сегодня.       Аль-Хайтам не верил в общественно признанные приметы. У них не было логического обоснования и сколько бы то убедительных доказательств их реальности, кроме случайных совпадений. Но в свою собственную примету, сформировавшуюся достаточно недавно, но уже успевшую укорениться в его сознании, он верил, и вера эта была столь глупой и противоречащей его взглядам и убеждениям, что это выводило мужчину из себя.       Простая примета гласила, что если снился тот самый сон, значит, следующим днём точно произойдёт что-то плохое.       Он стоял посреди пустого тёмного помещения. Единственным источником света были проникающие сквозь окно лучи заходящего Солнца. Отчего-то неестественно холодного. Неведомая сила резко сваливала аль-Хайтама с ног, и тонкие, прочные словно жгуты, лианы тут же оплетали его руки и ноги, скользили по телу. Он слышал, как кто-то говорил, но не мог понять ни слова́, ни то, кому принадлежал этот голос.       Разум кричал, что что-то происходит. Разум требовал, что необходимо что-то с этим сделать, необходимо выбраться. Но тело этому зову не откликалось, как ни старайся. И он оставался безвольно лежать на гладком полу. Без возможности подняться, без возможности пошевелиться.       Без возможности даже подать голос.       Затем некто умолкал. На долгие минуты наставала гробовая тишина, что была ещё хуже нескончаемого монолога. Лианы стягивались туже, запястья и щиколотки начинали гореть от напряжения. И тогда всё тело пронзала резкая невыносимая боль.       А потом аль-Хайтам просыпался. В холодном поту и со сбивчивым дыханием. С горой спутанных мыслей в голове, шум которых зачастую не удавалось угомонить до окончания дня.       Спустя столько лет снова видеть сны было непривычно. Этим вполне можно было объяснить остроту испытываемых ощущений, и потому спокойно отмахнуться даже от подобных кошмаров. Но в этом сне всё чувствовалось слишком живо, всё казалось слишком реальным, и оттого внушающим крайний дискомфорт после пробуждения.       Для аль-Хайтама хуже было лишь осознание того, что он, поддавшись впечатлениям, сформировал себе примету. Примету, которая ещё и работала, насколько бы иррациональным это ему ни казалось. Всякий раз после этого кошмара какая-нибудь напасть, мешающая секретарю спокойно жить, да всё-таки происходила. У неё даже был определённый временной промежуток — обычно что-то случалось около полудня. Время сейчас, впрочем, к нему и близилось.       За подобными неутешительными размышлениями он дошёл до здания Академии. Аль-Хайтам надеялся, что если какая-то проблема возникнет конкретно в её стенах, то он сможет быстро её решить или вовсе миновать. Но что-то живущее внутри, что-то лишённое логики и здравого смысла, подсказывало, что так не будет.       Он обвёл незаинтересованным взглядом шныряющих по залу студентов и, более не обращая на них никакого внимания, спокойно двинулся вперёд, направляясь на этаж, где располагался его кабинет.       Переступив порог Академии, ему пришлось понизить уровень шумоподавления своих наушников. В конце концов, некоторых претендентов, желающих ему что-то сказать, всё-таки приходилось выслушивать сразу, чтобы те впоследствии не создавали ему больше хлопот. Одна из таких личностей объявилась даже слишком быстро.       — Господин аль-Хайтам! Господин аль-Хайтам! Прошу, постойте! — громкий женский голос раздался за его спиной, и по настырному тону сразу можно было понять, что его обладательница будет ходить за секретарём до тех пор, пока его не дозовётся.       Мужчина утомлённо вздохнул, но всё же остановился, оборачиваясь к ней.       — Да, Ясмин?       — Господин аль-Хайтам, добрый день! — запыхавшаяся студентка почтенно поприветствовала его, прежде чем продолжить. — Простите, Вы ещё не рассматривали мою заявку?       — Нет. Новый срок рассмотрения студенческих заявок составляет пять дней, Вы подали её три дня назад, время ещё не прошло. Не вижу причин с Вашей стороны волноваться об этом уже сейчас.       — Да.. Да, конечно, я понимаю, Вы правы, — с лёгкой нервозностью согласилась она, натягивая неуверенную улыбку, — просто вместе с ней был один документ, который меня попросили Вам передать. На создание резервных копий и архивирование.       — Ясно. Я займусь этим.       С этими словами аль-Хайтам развернулся, тем самым обозначая, что их разговор окончен, и спокойно продолжил свой путь до кабинета, слыша в свою сторону скомканное "Всего доброго!". Он подумал, что если его сегодняшней напастью окажутся всего лишь надоедливые студенты, то с этим будет легко справиться. Достаточно лишь забрать предоставленные ему для проверки бумаги и скорейшим образом покинуть стены Академии. Впрочем, таким и был план аль-Хайтама с самого начала.       На неприкосновенном рабочем столе секретаря его уже ожидала небольшая стопка из папок, содержащих в себе исследовательские материалы, студенческие заявки и различные важные рукописи. Заявка Ясмин лежала сверху вместе с непроницаемым бежевым конвертом. По-видимому, тем самым документом. Мужчина скользнул взглядом по маленькой пометке на нём, но не придал особого значения. Постановление такого типа он оформлял уже не в первый раз за последние месяцы, и потому оно не вызвало у него никакого интереса. Однако чем дольше аль-Хайтам смотрел на него, тем большее, ничем не обоснованное чувство отторжения вызывал у него этот документ. Оно было цепким и колючим, будто опутывающим грудную клетку, в которой нашло трещину, грозящим разорвать её до зияющей чёрной дыры.       Секретарь качнул головой, пытаясь отстранить от себя эти мысли и вместо этого скорее исполнить то, за чем он пришёл — забрать документы и быстро уйти домой. Ему никогда не прельщала мысль подолгу находиться в Академии, а сегодня — тем более. И потому, подобрав со стола стопку папок и пару книг, недавно его заинтересовавших, он ни минутой более не желал здесь оставаться.       Путь до дома казался аль-Хайтаму нескончаемо долгим. Он точно помнил, сколько времени обычно затрачивал на дорогу, и сейчас был сбит с толку тем, как медленно менялся пейзаж вокруг него. Стоило взяться за книгу, — за чтением время протекало куда быстрее даже во время его прогулок — однако мужчина с прискорбью обнаружил, что никак не может сосредоточиться на тексте.       Медленно утекающие минуты держали его в напряжении. Что-то точно должно было произойти сегодня, исключений не было ещё ни разу. Разливающаяся по телу нервозность, никак внешне не заметная, отдавалась усиливающейся головной болью, покалыванием в кончиках пальцев и ноющей тяжестью в мышцах спины. Это, впрочем, возможно было вытерпеть, а вот с неконтролируемым шумом в собственном разуме всё оказывалось куда сложнее.       Шумом из слов, слишком чётких и резких, анализирующих каждую из потенциальных угроз, с которыми он ещё мог столкнуться за сегодня.       Шумом из слов, глупых и несуразных, желающих того, чтобы время текло быстрее, чтобы этот день поскорее закончился.       Шумом из слов, усталых и измученных, молящих о том, чтобы копящаяся внутри тревога отпустила его тело и разум.       Шум. Шум. Шум.       Щелчок поворота ключей в дверном замке раздался в его ушах громче, чем обычно, и будто послужил звуком завершения всех предыдущих, были ли они внутри его головы или вне. Он наконец стоял в молчаливых стенах собственного дома, и тишина эта вдруг показалась ему такой блаженной, что аль-Хайтам даже снял наушники.       Не заметив никаких следов присутствия своего горе-соседа, только спешки отправления на очередную встречу с заказчиком, мужчина покосился на столик в гостиной и, к своему удивлению, отметил, что в этот раз он даже не забыл ключи. Пусть и всего второй раз за неделю. В любом случае это обозначало, что сегодня уже его вряд ли кто-то будет беспокоить вплоть до вечера. А может и дальше, если "Светоч Кшахревара" по приходу решит в очередной раз запереться в своей комнате, корпя над очередным новым проектом. Или одним из недоделанных.       Эта мысль позволила аль-Хайтаму в некоторой степени выдохнуть с облегчением, заставляя даже обострённое его собственной приметой предчувствие стихнуть. Наконец-то.       Аль-Хайтам положил бумаги на свой письменный стол и до самого вечера к ним не притрагивался. Весь день он читал, лишь иногда делая короткие перерывы на то, чтобы выпить кофе или просто всецело насладиться тишиной. В глубине души его несколько грело осознание того, что своим времяпрепровождением он минует большинство проблем, которые могли бы возникнуть сегодня.       Но всё же, когда солнечный свет в окне сменился холодным лунным, мужчина приступил к разбору документов, посчитав, что если сейчас управиться с этим, то ему не придётся в последующие как минимум пару дней сталкиваться с накарябанной на бумаге студенческой глупостью. Подобная перспектива звучала весьма привлекательно.       Пока он с безразличием и привычной сдержанностью проверял предоставленные исследовательские материалы, раздался щелчок дверного замка, а за ним хлопок дверью. Аль-Хайтам, не отрывая взгляда от строк, недолго прислушивался к последующим звукам. Быстрые шаги с приглушёнными чертыханиями вперемешку, звон ключей, брошенных на стол. Второй бурный хлопок дверью. Аль-Хайтам хмыкнул, понимая, что это значит. Как и предполагалось. Теперь он всю ночь просидит за своими творениями. Это, впрочем, и не сильно беспокоило секретаря, поскольку являлось уже чем-то обыденным.       В отличие от своего соседа, однако же, аль-Хайтам не собирался посвящать своей работе целую ночь, хотя и заварил себе чашку кофе. Всё же в его планах ещё было уделить немного времени перед сном тем книгам, что он принёс сегодня домой. И, к счастью, рабочие обязанности исполнялись достаточно быстро, ровно за рассчитанное время, что он отводил под них. По крайней мере, почти.       Когда мужчина сделал очередной глоток кофе, непроверенным на его столе остался всего один документ. Непроницаемый бежевый конверт с короткой пометкой на нём. Секретарь отчего-то постоянно откладывал его в сторону, будто оттягивая момент, когда его всё-таки придётся вскрыть. Сейчас эти побуждения казались аль-Хайтаму очень глупыми. Его день прошёл обыденно и уже медленно близился к своему завершению, никаких проблем так и не возникло, что лишь предавало ему уверенности в том, что теперь можно будет спокойно забыть о "реальности" его приметы, а предыдущие разы списать на случайные совпадения. На душе даже стало как-то легче — он наконец избавлялся от логической необоснованности в своей голове, которую сам же и породил. А с вновь возросшей уверенностью и спокойствием пришло и осознание того, что конверт не может оказаться для него угрозой. Это просто очередной документ.       Аль-Хайтам лениво подтянул к себе конверт с края стола и вновь прочитал краткую надпись на нём, начёрканную чернилами явно на скорую руку. Пометка гласила: "Список помилованных". Не совсем точное и тем более не совсем формальное определение, но все к нему уже привыкли, как к краткому обозначению сути спрятанного внутри документа.       Во времена диктатуры Академии в пустыню было сослано немало мудрецов. По причинам самым разным, но, впрочем, и по одной единственной — эти люди мешали им. Тем, кто стоял у вершины и считал, что имеет полное право распоряжаться судьбами жителей всего Сумеру. Учёные могли слишком глубоко копнуть в своих изысканиях или просто оказаться надоедливым бельмом у них на глазу, не важно, ведь всех таких личностей ждала одна и та же участь — изгнание в горячие пески. Сейчас, когда всё вставало на круги своя, неповинных мудрецов искали повсюду с готовностью оказать им соответствующую помощь, если та требовалась, и вернуть домой. Процесс этот был долгим, ответственным и трудоёмким, и потому секретарь тихо радовался, что в его обязанности в этой цепочке входила лишь стандартная бумажная волокита.       Откинувшись на спинку стула, аль-Хайтам неспешно вскрыл конверт и достал из него содержимое. Документ из нескольких листов, на первых из которых было расписано само постановление, пункты, надлежащие к исполнению, и дата вступления документа в силу, а на последнем — список найденных и возвращаемых в Сумеру мудрецов. Секретарь лениво пробежался взглядом по строкам, проверяя текст на возможное наличие ошибок в формулировках, и удовлетворённо хмыкнул, когда не нашёл ни одной. С тихим шелестом страницы документа перелистнулись на последнюю, пока он делал очередной глоток кофе, едва ли любопытства ради просматривая выведенные на бумаге имена совершенно не интересовавших его личностей.       А потом аль-Хайтам замер.       23. Имя: Ахмурт      Даршан: Хараватат       Раздался звон, и аль-Хайтам не сразу смог осознать, откуда он взялся, пока краем глаза не заметил расплывающееся по полу пятно и осколки разбитой вдребезги кружки. Он сделал глубокий вдох и выдох, прежде чем вновь посмотреть на нужную строку, чтобы убедиться в том, что видит. Мужчина горько усмехнулся — в конце концов, его разум редко осмеливался так подшучивать над ним. А это означало одно, выведенные на бумаге буквы складывались в те самые слова.       Имя: Ахмурт. Даршан: Хараватат.       Он сидел недвижимо с несколько минут, не отрывая взгляда от имени и совершенно не заботясь о том, что его сосед мог бы прибежать на тот короткий грохот — он мало что замечал вокруг себя, когда вот так запирался по ночам, пыхтя над своей работой. Аль-Хайтам закрыл глаза, запрокидывая голову назад. Ошибки или совпадения быть не могло, он точно знал. Он также знал, что рано или поздно это произошло бы. Рано или поздно и он тоже появился бы в этом списке. Он знал это, и всё же где-то в потаённой глубине надеялся, что этого не случится. Что ж, его надежды рухнули.       Усилием воли аль-Хайтам заставил себя вновь взглянуть на документ, небрежно перелистнув несколько страниц обратно. Беглым взглядом он отыскал дату вступления постановления в силу. "Через три дня," — мысленно отметил мужчина, кивая своим коротким подсчётам. Он швырнул бумажки на свой письменный стол. Уже через три дня.       По телу прошлась волна напряжения. Мышцы заныли, кончики пальцев стали покалывать. Весь организм небывало остро реагировал на всплывшую новость. Аль-Хайтам раздражённо цыкнул от осознания — что-то всё-таки произошло, а это значило, что примета продолжит своё существование в его голове. Впрочем, мысль об этом за секунды отступила на второй план, уступая место другим, кричащим и уродливым.       Аль-Хайтам медленно вздохнул, стараясь привести себя в чувства. Тяжёлой ладонью он провёл по своему лицу, массируя лоб и переносицу. Накаляющееся жжение в запястьях заставило его открыть глаза и опустить взгляд на них.       Его руки дрожали.

***

      Первым, что почувствовал с утра Кавех, как только вышел из комнаты, были даже не яркие солнечные лучи, больно бьющие прямо в глаза, а запах свежезаваренного кофе. В сонном смятении он дошёл до кухни и застал там аль-Хайтама с книгой и чашкой горячего напитка в руках. Секретарь даже не удостоил его своим вниманием, лениво перелистывая страницы.       — Почему ты не спишь? — с подозрением спросил он, стараясь осознать происходящую ситуацию.       — И тебе доброе утро, — хмыкнул аль-Хайтам, бросая на него косой взгляд, прежде чем снова вернуться к чтению, — а почему я должен спать?       — Потому что ты не встаёшь в такую рань!       — Как видишь, иногда встаю, — помолчав несколько секунд, он добавил. — У тебя мешки под глазами. Вновь не спал всю ночь, переделывая проект? Хочешь снова заснуть за столом в кафе в ожидании клиента?       — Это было всего один раз! — щёки Кавеха вмиг стыдливо побагровели от воспоминания об этом случае. — И вообще, не пытайся уйти от темы!       — Просто решил встать пораньше, — пожал плечами секретарь, — в этом нет никакой особой причины.       — Просто... Ну, конечно..       Архитектор закатил глаза, когда почувствовал, как в его груди стало зарождаться что-то противно колючее. Будто что-то было не так, но он не понимал что именно. Это нервировало его и побуждало как можно быстрее найти какую-нибудь маленькую деталь, совершенно любую, на которой он мог бы заострить всё своё внимание. Он нашёл. Но лучше от этого не стало.       — Это не твоя кружка, — в смятении отметил Кавех.       — Вся посуда в этом доме была куплена мной, так что моя.       — Да нет же, я не об этом! Конечно, это твоя кружка, но это не твоя любимая кружка, из которой ты постоянно пьёшь кофе, — он неопределённо взмахнул рукой в воздухе, прежде чем продолжить. — И, эй, вообще-то часть посуды покупал я! Да и вообще, мы, правда, с утра пораньше будем делить посуду?       — Я бы предпочёл этого не делать, но раз уж ты поднял эту тему..       — Ладно, ладно! — успел прервать его архитектор, выдыхая. — Но а серьёзно, где она?       — Разбилась, пришлось выкинуть.       — Разбилась?       Аль-Хайтам не удосужился ему ответить, видимо, посчитав, что не было необходимости озвучивать очевидный ответ. Какие-то пару мгновений на кухне царила неловкая тишина, однако секретарь прервал её слишком спокойным и, казалось бы, слишком небрежно брошенным предложением:       — Будешь кофе? Там ещё остался.       — А? Кофе? Ну, да.. Да, пожалуй, буду.       Определённо. С ним определённо что-то было не так. И это вызывало крохотное, как Кавех сам себя в этом убеждал, но всё-таки беспокойство.       Взгляд аль-Хайтама, пусть всё такой же спокойный и сосредоточенный, явно не был сосредоточен на тексте перед ним. Скорее, он смотрел куда-то сквозь строки, думая не о написанном, а о чём-то глубоко своём. И было бессмысленно пытаться узнать о чём именно. Кавех знал, он не скажет.       — Тогда советую выпить его быстрее. Ты уже на десять минут отстаёшь от своего плана выхода из дома.       — Что? Нет, я не.., — мужчина с оскорблённым фырканьем обернулся к настенным часам и с ужасом обнаружил, что его раздражающий сосед оказался прав. — Ох, чёрт!       Пулей выскочив из кухни, он ринулся в свою комнату, подхватил Мехрака с парой чертежей и уже через мгновение скрылся за дверьми. Забыв и про кофе, и про ключи.       Возможность вновь увидеться им представилась лишь вечером. Аль-Хайтам, заняв диван в гостиной собой, и журнальный стол — своими книгами, спокойно читал, пока Кавех раздражённо отмечал про себя, что на место секретарь их вновь не уберёт. Он внимательно всмотрелся в его выражение лица. Всё тот же взгляд. Казалось даже, что он стал ещё более отстранённым от реальности. Ищущим выход, решение чего-то, с чем явно нельзя было разобраться так просто. От этого становилось не по себе — аль-Хайтам даже о тех самых событиях, перевернувших весь Сумеру с ног на голову, говорил как о чём-то само собой разумеющемся, о чём-то простом и быстро разрешившимся, со спокойствием и простотой. И сейчас его озадаченный вид совершенно выбивался из привычной картины равнодушного ко всему Мистера Писца.       Как бы ни пытался убедить себя Кавех, что ему нет до этого дела, и что, возможно, он себе всё это просто надумывает, у него ничего не вышло. Вскользь, тонким намёком он всё-таки попытался спросить у секретаря, не возникло ли у него никаких проблем за последнее время, но, к своему сожалению и раздражению, в ответ получил лишь ожидаемо сухое "Всё в порядке, займись лучше собственными". И более архитектор к нему не лез.       Странностей аль-Хайтама однако же становилось только больше. Незаметных для глаз обывателя, но тотчас отмечаемых тем, кто знал его и жил с ним уже далеко не один год.       Вот, следующим днём прямо в разгар дискуссии мужчина вдруг со вздохом отложил в сторону манускрипт и неспешно засобирался на выход из дома, разговора, впрочем, при этом не прерывая, наоборот даже, подогревая интерес и желание Кавеха продолжать спор.       — Так что если думать об этом ровно так, как ты предлагаешь, то.. Эй, ты куда это? Аль-Хайтам, стой! Чёрт возьми, — раздражённо шикнул под конец архитектор, прежде чем ринуться прямо за собеседником. — Аль-Хайтам, мы ещё не закончили! Аль-Хайтам!       Идя по улочкам Сумеру, они всё говорили и говорили. И пусть голос секретаря оставался привычно ровным и спокойным, многое другое было не так.       Мужчина старался смотреть на дорогу или вперёд перед собой, но взгляд его то и дело метался по сторонам. Вечный режим шумоподавления наушников был выключен — было видно по тому, как иногда он хмурил брови от резких звуков, как чуть склонял голову, будто прислушиваясь к чему-то. К разговорам местных, похоже. Кавех почувствовал ещё один короткий укол беспокойства: "Аль-Хайтаму обычно всё равно на сплетни горожан". Сейчас же секретарь выглядел так, будто ожидал услышать в разрозненных перешёптываниях что-то конкретное, однако, как бы Кавех ни старался, он так и не смог понять что именно.       Он стал прокручивать в своей голове события, что привели к их совместному походу, как в процессе выяснилось, до алхимической лавки, и на задворках туманного понимания ситуации родилась одна мысль. "Если бы он хотел закончить разговор, он бы так и сказал, — постепенно складывал частицы сути происходящего воедино архитектор, — он бы привёл самые жестокие аргументы, чтобы у меня просто не осталось никакого желания дальше с ним спорить, он бы просто замолчал, включил бы шумоподавление наушников на максимум, да что угодно сделал бы! Но не продолжал бы так же со мной разговаривать". Кавех украдкой взглянул на него вновь. Не было смысла этому человеку уходить вот так бесцеремонно посреди их спора, заставляя тащиться за собой. Не было смысла, только если он сам не хотел, чтобы с ним пошли.       По спине Кавеха пробежали мурашки. Предположение было настолько глупым, насколько же и абсолютно логичным в данный момент. Это сбивало с толку и медленно ломало его и без того хрупкое понимание личности аль-Хайтама. Архитектор качнул головой. Новый вопрос родился слишком быстро — если его суждение было правдивым, тогда зачем аль-Хайтаму это было нужно? Почему ему оказалось так важно, чтобы Кавех сходил вместе с ним? Ведь если подумать, они прошлись по стандартному маршруту до лавки, мужчина заплатил за необходимые ему ингредиенты сам и за всё время их разговора ни разу не напомнил архитектору об арендной плате. Это был стандартный поход за покупками. И оттого ещё более странный.       На обратном пути он не задавал вопросов и даже не пытался намекнуть на тонкие изменения в его поведении. Вспоминая прошлую попытку выяснения происходящего, Кавех решил, что с позиции простого наблюдателя у него куда больше шансов разобраться в ситуации — это было проще, чем со спорами и ещё большим количеством потраченных нервов пробиваться сквозь броню внешнего безразличия секретаря. Потому ему оставалось лишь ждать и внимательно наблюдать. Хотя бы в той мере, в которой это представлялось возможным, учитывая занятость работой и желание не вызывать подозрений.       К несчастью Кавеха, весь следующий день наблюдений не принёс ничего стоящего. Нервное постукивание пальцем по обложке книги, взгляд сквозь строки, а не на них — всё это он уже видел, ещё прошлыми днями, и это не привнесло ничего нового. Возможно, что-то значимое и происходило там, за дверью его комнаты, но Кавех почувствовал бы себя полным придурком, если бы решил просто ворваться к соседу и заявить, что доделывать свой новый проект он теперь будет здесь. Нет, это уже ни в какие рамки. Мужчина довольствовался теми редкими моментами, когда они сталкивались в гостиной, либо на кухне, и этого пока было достаточно.       Свет настольной лампы начинал уже неприятно жечь глаза. Спина гудела от нескольких часов неизменного сидячего положения, прерываемого лишь короткими перерывами для походов за кофе. Кофе, впрочем, уже давно и не бодрил, и не заставлял соображать лучше, мыслить чётче. Мозоли на пальцах начинали всё явственнее напоминать о себе. Картина перед взглядом архитектора грозилась расплыться в единое мутное пятно. Ему нужен был отдых, нужна была возможность отвлечься от своей работы хотя бы ненадолго. Но Кавех упрямо не позволял себе этого. Не тогда, когда из под его руки за весь день не вышло ничего стоящего.       — Снова намереваешься просидеть над чертежом всю ночь? — голос секретаря, опиравшегося о дверной косяк, заставил его вздрогнуть.       — А-аа, нет.. Нет, не сегодня. Я уже хотел заканчивать, — скомкано соврал он, оборачиваясь и рукой небрежно отодвигая от себя бумаги на столе, гадая, как он не услышал скрип открывающейся двери.       Аль-Хайтам кивнул, скользнув взглядом по обители архитектора, и мужчина с нервной внимательностью кратко осмотрел каждый из уголков, на котором хоть сколько-то задержался его взор. Всё вроде бы было в порядке.       — Может, поужинаем вместе?       Кавех в немом удивлении уставился на него. Тот же тон, что и пару дней назад, за предложением кофе. Он говорил это так спокойно, что сложно было до конца воспринимать его слова всерьёз, а не как какую-нибудь насмешку. Он говорил это так, будто это было чем-то само собой разумеющимся, чем-то привычным. Конечно, совместные ужины не были для них в новинку, однако обычно они подразумевали под собой присутствие ещё как минимум двух человек, а сейчас.. Сейчас это, похоже, предполагало только Кавеха.       — Я-я, эм-м.. Я не голоден, спасибо. Сейчас ещё немного посижу и, наверное, лягу спать.       Ложь. Никуда он не ляжет. Точно не после того, как его разум заставили так встрепенуться.       Аль-Хайтам молчал некоторое время, и в его глазах можно было заметить что-то смутно напоминающее разочарование.       — Ясно, — коротко произнёс он без тени каких-либо эмоций.       Тихий скрип и щелчок дверного механизма ознаменовал уход аль-Хайтама с порога его комнаты, оставляя Кавеха вновь одного наедине со своими разбушевавшимися мыслями.       Он повернулся обратно к столу с единственным чётким осознанием в своей голове — вновь браться за работу было бесполезно. Спихнув на край так и недоделанный чертёж, мужчина сложил руки на столешнице и уткнулся в них лбом. С его уст слетел тихий усталый стон.       Может, всё же не стоило отказываться? Это же обычный ужин, и пусть странно было слышать подобное приглашение от аль-Хайтама, это не было так уж пугающе странно. К тому же это могло стать хорошей возможностью обсудить его изменения — кто знает, может, он оказался бы разговорчивее во время их трапезы?       Кавех зашипел от негодования, слабо стукнув себя кулаком по голове пару раз. Почему он сразу об этом не подумал? Ему просто нужно было помолчать чуть дольше, поразмыслить ещё всего пару секунд и тогда не пришлось бы вгонять себя в такое неловкое положение своим же отказом.       За мгновение он сел ровно, хлопнув себя по щекам. Времени ведь прошло не так много, а значит, ещё была возможность изменить свой ответ. Наверное, была. В любом случае Кавех посчитал, что хотя бы узнать это стоит.       Он выскочил из комнаты, к своему счастью, застав аль-Хайтама в гостиной с несколькими книгами в руках. Кажется, выбирал что почитать. Мужчина чуть повернул голову в сторону архитектора, похоже, больше среагировав на звук, даже не намереваясь взглянуть на него.       — Передумал? — отметил он таким тоном, на который Кавеху всегда хотелось съязвить.       — Да, знаешь, решил, что так себе будет ложиться спать на голодный желудок! — наигранно усмехнулся мужчина.       Аль-Хайтам лишь хмыкнул, кивая и возвращая одну из книг к образовавшейся стопке на тумбе, прежде чем начать бегло пролистывать другую. Кавех решил не подгонять его с выбором — времени до закрытия таверны у них ещё было полно. Он с тихим вздохом прошёл до дивана и уселся на него, расслабленно откидываясь на спинку.       Достаточно быстро смекнув, что идти в неловкой тишине или в запале очередного спора в этот раз желания уж точно никакого не было, архитектор задумался. Хотелось более непринуждённого разговора, и, впрочем, они были на такой способны. Главное было правильно подобрать первоначальную тему. Что-то более расслабленное, не несущее в своём подтексте чего-то такого, что могло бы натолкнуть их на серьёзные разногласия. Придумать что-то подобное было сложно, однако существовал один беспроигрышный вариант, пусть и задействовать его представлялось возможным крайне редко в силу специфичности такого события. Всё, что нужно было сделать, — упомянуть о хорошей для аль-Хайтама новости. У Кавеха, к счастью, в голове одна такая была.       — Слышал, новый список помилованных утвердили, — как бы невзначай упомянул архитектор, наблюдая за реакцией своего собеседника.       — Ещё несколько дней назад, — подтвердил он, кивая и откладывая в сторону ещё одну книгу, не заинтересовавшую его сегодня, — и что?       — Ты же его уже видел, разве нет? Неужели, не читал?       — Только вскользь, — после странной паузы произнёс мужчина, с неудовлетворённым вздохом возвращая в стопку последний научный трактат, прежде чем потянуться за рядом стоящим графином, чтобы налить себе стакан воды.       — Оно и видно, — закатив глаза, хмыкнул Кавех. — Тебе стоило хоть в этот раз проявить чуть больше интереса! Всё научное сообщество Сумеру уже об этом шепчется, а ты до сих пор не в курсе, даже странно это осознавать. А ведь знаешь что? Господин Ахмурт вернулся! Удивительно, я наконец увижу тебя заинтересованным в разговоре с кем-то..       Треск тонкого стекла и последующий хлопок. Сжатый рукой донельзя сильно стакан разлетелся вдребезги, когда графин после пары секунд промедления с громким стуком опустился обратно на своё место. Кавех вздрогнул, подрываясь тут же точно к секретарю. Он не сдвигался с места. Стоял, опустив голову, будто не видя и не слыша ничего вокруг себя. Мужчина с ужасом осознал, что прочёл в его глазах нечто похожее на страх. Страх в глазах аль-Хайтама.       Чёрт возьми, его руки дрожали.       Поблёскивали осколки на полу, поблёскивали редкие осколки, вонзённые в его ладонь, окроплённые кровью, медленно капающей с крепко сжатого кулака.       — О, Архонты.. — пробормотал Кавех, чувствуя, как сердце нервно забилось быстрее, но быстро собрался, коснувшись широкой мужской спины и лёгким жестом направляя его. — Садись на диван.       Он сделал несколько шагов в сторону кухни, но, заметив промедление со стороны секретаря, остановился.       — Аль-Хайтам. Сядь на диван. Сейчас же, — его голос был неожиданно твёрд и серьёзен.       Только когда мужчина исполнил его просьбу, Кавех ускользнул на кухню. С автоматической точностью он открыл нужный шкафчик, где всегда хранилась аптечка, забрал её вместе с чашей с водой и вернулся обратно в гостиную, с коротким облегчением обнаружив, что аль-Хайтам на покинул указанного места.       Присев рядом с ним, Кавех осторожно взял под локоть его раненную руку и внимательно осмотрел её, короткими кивками подтверждая в своей голове верность каждого шага, кои нужно было исполнить. Оказание первой помощи не было ни для него, ни для его соседа чем-то незнакомым и сложным, отнюдь, учитывая специфичность ситуаций, в которые они могли попасть в тропическом лесу или пустыне, это являлось для них необходимым навыком. Так что сам процесс волнения у архитектора не вызывал. Волнительным был лишь факт того, из-за чего это случилось, и теперь он был решительно настроен выяснить данную причину. Но не сейчас. Сейчас надо было сосредоточиться на обработке ран.       — Разожми кулак, — мягко попросил Кавех, продолжая осторожно придерживать его руку, — медленно.       Аль-Хайтам без слов повиновался, лишь слабо морща лоб от явного дискомфорта. Тогда Кавех кивнул в знак одобрения, начиная осторожно промывать испещрённую осколками ладонь. Он иногда посматривал на него, оценивая состояние. Бирюзовые глаза внимательно наблюдали за процессом, но, казалось, толком не были в нём заинтересованы. Смотрели со странным смирением, от которого по спине архитектора пробегали мурашки. Закончив с промыванием ран, он ещё раз осмотрел поражённую ладонь, прежде чем потянуться за пинцетом.       — Хорошо, теперь постарайся сильно не дёргаться, ладно?       В ответ получил лишь короткий кивок. На большее мужчина, впрочем, и не рассчитывал, так что был рад даже простому факту того, что его слышат.       Это пугало. Его молчаливый вид пугал. Не такой, как обычно, всегда себе на уме, а будто загнанный в угол, пустой. Он так и не произнёс ни слова за всё то время, пока Кавех очищал его ладонь, лишь иногда еле заметно вздрагивал, когда из кожи доставался осколок покрупнее. Их не было слишком много, но архитектор работал медленно, подходя к процессу со всей аккуратностью и внимательностью. А как же иначе. Затем в ход пошла специальная мазь Тигнари — не самая приятная субстанция, но крайне действенная для ускоренного заживления ран. Перевязка оказалась самой быстрой частью. Ловко облачив чужую ладонь в бинты, архитектор позволил себе хоть сколько-то облегчённо выдохнуть.       — Вот и всё, готово, — произнёс он, собирая все медикаменты обратно в аптечку, — Повезло, что рука левая, но всё равно лучше первое время ею ни за что не берись.       Ответа не последовало. Кавех вздохнул и поднялся с места. Нужно было ещё убрать осколки, оставшиеся на полу, потому он решил ненадолго оставить его в покое, дать ему несколько минут уединения с собственными мыслями, чтобы осознание, что он никуда не сможет уйти от серьёзного разговора, стало более явственным.       На какое-то время в доме воцарилась тишина, нарушаемая лишь звуками мельтешения Кавеха на кухне да звоном стекла во время уборки. Тишина тягучая и напряжённая, обволакивающая полностью с головы до ног и особенно сильно давящая на горло.       Аль-Хайтам сидел, сгорбившись и опустив взгляд в пол, потирая рукой гудящую шею. И он бы пробыл в таком положении долгие часы, если бы не услышал шаги. Человек, ожидавший разговора, остановился прямо перед ним, скрестив руки на груди.       — Аль-Хайтам, нужно поговорить.       — Здесь нечего обсуждать, просто неприятная случайность, — верно, Кавех именно это от него и ожидал, уход в полное отрицание ситуации.       — Неприятная случайность? — со всем скептицизмом, на который только был способен, произнёс он. — Ты случайно сжал стакан так, что разбил его вдребезги?! Ты сам себя слышишь?!       — Не кричи, — потребовал аль-Хайтам, морщась от громкости его голоса. Архитектор только сейчас заметил, что его собеседник был без наушников. — Неужели, ты на взводе только из-за этого?       — В том-то и дело, что нет! — всплеснул руками мужчина. — Ты же всё страннее себя ведёшь с каждым днём!       Аль-Хайтам ничего не ответил. Он сидел всё в той же позе, не поднимая на него взгляда, явно понимал, о чём речь, и ненавидел осознание того, что и Кавех тоже.       — Ты стал ещё отстранённее, будто не осознаёшь, что происходит вокруг или не желаешь осознавать, — промолвил он, точно отмечая свои предыдущие наблюдения, и сейчас не отрывая глаз от сгорбленной фигуры, — ты вслушивался в городские сплетни, которые тебе обычно были не интересны, твой взгляд стал нервно метаться, будто в поисках чего-то или кого-то, тебе.. стало важно моё присутствие.       Он озвучил последний пункт гораздо тише предыдущих, не будучи до конца уверенным в его верности. Точнее, будучи совсем не уверенным. Но заметив, что мужчина даже по поводу него не начал протестовать, что-то в груди архитектора тихо ёкнуло.       — Аль-Хайтам, я видел, как твои руки дрожали, — в его голосе теперь звучало явное беспокойство, которое он, кажется, уже даже и не пытался скрыть.       Молчание. Кавех нервно сглотнул. "Чёрт возьми, ну скажи же! Скажи хоть что-нибудь!" — молился он про себя. Аль-Хайтам, не находивший что ответить, внушал в него искренний ужас и пугающее осознание того, что то, с чем он столкнулся, не являлось подвластным его разуму и возможностям.       — Что-то ведь случилось, верно? — секретарь решил попытаться натолкнуть его на признание. — Аль-Хайтам, ты можешь мне сказать об этом, ты ведь знаешь.       Сгорбленная фигура шевельнулась. Он, кажется, взвешивал в своей голове все за и против, пытался просчитать каждый из возможных вариантов исхода событий, как обычно это делал, всё ещё сомневаясь в его предложении.       Кавех вздохнул. Видимо, ему всё же предстояло попытаться догадаться самому. Он прокрутил в своей памяти все странности, что успел заметить за прошедшие дни, но так и не заметил в них ничего особенного. Они не были ничем подкреплены, им ничего не предшествовало, ни одной из них. Разве что...       Разве что самой последней. Разбитый стакан. Разговор. То, о чём они разговаривали. О ком они разговаривали.       — Это.. как-то связано с господином Ахмуртом? — нерешительно предположил Кавех.       Широкая спина заметно напряглась, замирая. Пару минут не было никакой ответной реакции, но затем последовал кивок. На мгновение Кавех затаил дыхание.       — И что с ним.. не так? — тихо вымолвил он, боясь услышать ответ.       Пальцы правой руки дрогнули на предплечье и затем еле сжались. Он тяжело вздохнул, явно собираясь с мыслями.       — Этот человек виновен в домогательствах и изнасиловании, — наконец произнёс аль-Хайтам едва хриплым голосом из-за затяжного молчания.       Кавех обомлел, и всё в нём тотчас в ужасе загудело.       — Что..? Но.. как? — еле выдавил он из себя, держась на последних крупицах спокойствия и самообладания. — Кто был жертвой?       Аль-Хайтам не ответил. Лишь молча поднял голову, посмотрев на него глазами пустыми и неестественно тёмными. И в тот момент Кавех всё понял.       Его руки дрожали не просто так.