Созависимость

— Блять, — выплевывает Вокс при первой встрече с Радио-демоном. То есть, конечно, не первой. Они виделись сотни раз до этого при самых разных обстоятельствах, хоть и сводили их обычно до одного и того же — перепалок. Когда-то словесных, когда-то дело доходило до драк. Эта встреча первая в их новых амплуа. Аластора теперь никто толком не знает — остались лишь легенды о нем и его зверствах, но не он сам. О Воксе же хоть раз в посмертии слышал каждый грешник. Они поменялись ролями — осознание ударяет шальною молнией. Как тогда, в первые месяцы посмертия, когда он еще не мог управляться со своею силою. Электричество — буйная стихия, ей не чужды садистское веселье и короткие удары током шутки ради. Вокс иногда пытается представить, как Аластор привыкал и мирился с тенями, щупальцами, радиопомехами и прочей жуткой ересью, которою его любезно одарили некие высшие адские силы — те, что никому не видны и не слышны, но имеют власти в тысячи раз больше, чем вся чета Морнингстар. Не получается. Словно с духами Лоа Аластор еще при жизни был на короткой ноге, и они ему нашептали, что да как будет в Аду — вряд ли этот психопат хоть на секунду сомневался, куда попадет после смерти. — Ты пропал на чертовы семь лет, — он пытается снова. Не выходит. Дыхание сбивается ко все тому же черту — не от рыданий, дьявол упаси, будет он еще страдать по Аластору. От гнева, что застилает глаза помехами и заставляет искры в металлической коробке лихорадочно бегать от одной детали к другой. Вокс выдыхает. Не хватало еще сейчас перегреть процессоры. Да, к слову, он и вправду пропал на чертовы семь лет. Ничего не сказав, никак даже не намекнув, что почти десятилетие весь Ад сможет дышать спокойно. Ад сначала не понял, потом затревожился, заволновался, пустил шепотки по переулкам — вдруг Радио-демон готовится к резне похуже, чем при самом его пришествии. Вельвет как-то нашла паблик, где демоны чуть ли не научные работы писали о том, куда и зачем пропал Аластор и когда и как он вернется. Вся троица Ви тогда знатно посмеялась. Вокс даже сохранил где-то теорию о том, что Радио-демон наверняка собирается свергнуть Люцифера. Хороший анекдот получился. Только вот Ад потом забыл. Молча решил, что один из величайших оверлордов сгнил где-нибудь в канаве или напоролся на копья ангелов во время очередной чистки. С кем не бывает. С величайшими оверлордами, наверное, но не так уж и важно. А Вокс не забыл. У Вокса — абсолютное помешательство, у Вокса — камеры по всему Пентаграмм-сити, которые больше не ломаются с хрипом радиопомех, у Вокса — желание вгрызться в чужую плоть настолько сильное, что он собственные несуществующие губы кусает до ручейков крови по мнимому подбородку. Ему эта ненависть заместо наркотиков, и от этого тянет за версту нездоровыми механизмами преодоления он-не-хочет-вспоминать-чего, но кто в Аду не без аддикций? Не то чтобы он страдал. Несколько раз едва не разворотил когтями грудную клетку, когда дышать становилось совсем невмоготу, но — подумаешь. С кем не бывает. Наверное, с теми же, кто не сгнивает где-нибудь в канавах, но это тоже не так уж и важно. Семь лет Вокс привыкал к жизни без Аластора. Это как бросать курить — тоже откашливаешься черной ненавистью, чтобы она не расползалась в деструктивном порыве внутри. Тоже ужасно хочется вернуться к прошлому. До разбитых костяшек и развороченных внутренностей. Где-то среди проводов с тупой болью по всему телу самоуничтожались воспоминания. С перегревом процессоров и экранами смерти они перерождались под грифом «больше не имеет значения» и отправлялись к прошлому, похожему скорее на лихорадочный сон. Там они с Аластором еще не были врагами, у Вокса хранился в строжайшей тайне секрет, а касания в тяжелые моменты не желали боли. И даже джаз, вечно играющий на периферии сознания, почти не раздражал. Семь лет привыкал — а теперь, оказывается, нужно отвыкать обратно. И не то чтобы Воксу об этом прямо в лицо сказали. Нет, сначала кое-кто потащился в отель, будь он проклят, и как будто намеренно не светился на камерах. Поэтому узнал о возвращении великого и могучего Радио-демона Вокс от Валентино. Что за издевка. Хуже только то, что отрепетированное за годы ожидания представление (он не постесняется это так назвать) Аластор разрушил до самого корня задумки и даже не взглянул в глаза. Только свысока и мимоходом. Ему будто все равно. И сейчас тоже, когда Вокс так унизительно заявляется в проклятый отель, чтобы поговорить, потому что никакие другие способы привлечь внимание не работают, и где-то на подкорке микросхем это начинает пугать. Но не может же кому-то вроде Аластора быть все равно на кого-то вроде Вокса. Поменяй хоть одно из имен — и равнодушие станет реальным. Но в одном предложении они трещат помехами и скалят зубы, пряча под языком ядовитые ненависть и презрение. — Если ты закончил, — Аластор скучающе оглядывает его с ног до головы, — то я, пожалуй, пойду. Я планировал пообедать, пока ты не почтил меня своим присутствием. От такой наглости сводит зубы. — Ты пропал на чертовы семь лет, — повторяет Вокс, и в этот раз все идет несколько лучше, — а потом объявился, словно ничего и не было. Да даже, черт возьми, не объявился! Я узнал о твоем возвращении от ебаного Валентино! — Не моя вина, что твои навороченные камеры слежения работают так плохо, — он с нарочитым интересом рассматривает когти. Вокс готов признаться хотя бы перед самим собою — ему обидно. Если бы он пропал на семь лет, он бы о своем возвращении Аластору первому сообщил. Хорошим таким ударом тока, вольт на пятьсот как минимум. Вот это был бы эффект неожиданности. Может, ему удалось бы на секунду сбить с него эту раздражающую улыбку. Но Аластор продолжает раздражающе улыбаться, а Вокс осознает, что бросить даже якобы шальную искру на территории отеля — весьма самоубийственное решение. Принцесса Ада может быть на дне социального рейтинга и даже упорно пытаться его пробить, но она все еще остается дочерью Люцифера. И дьявол знает, на что она вообще способна, если ее разозлить — а порча имущества и нападение на одного из сотрудников определенно выведет ее из себя. — Мой дорогой друг, — внезапно произносит Аластор, — скажи, зачем тебе нужен был весь этот фарс? Подумай хорошенько, — он издевательски стучит микрофоном по его голове, внезапно оказываясь сзади, и Вокс с демонстративным отвращением отшатывается от него. — Потому что я тебя ненавижу. Нужны еще какие-то причины? Аластор прищуривается. Кивает своим мыслям, делает какие-то выводы и расплывается в улыбке еще шире. Вокс внезапно вспоминает, что однажды из-за такого оскала у него треснуло лицо, и зубы хищно окрасились в красный. Он непозволительно долго залипает на пока что нормальную улыбку. — Я знаю, что ты хочешь от меня услышать, — говорит Аластор, и в его голос возвращается интерес. Он наконец-то смотрит в глаза. Ненависть внутри Вокса готова захлебнуться в самой себе и проглотить заодно его рассудок. — Но я не буду этого говорить, пока не скажешь ты. Радио-демон ударяет микрофоном по полу. Оглашает условия игры. Наконец-то. — Да? Позволь. Если я желаю, чтобы ты что-то сказал мне, это не значит, что я тоже хочу это говорить. И это не значит, что я отвечу правдою, — Вокс бессознательно зеркалит чужой оскал. — Смешно, если ты допустил мысль, что я могу сказать нечто подобное искренне. — Смешно, что кто-то вроде тебя вообще задумывается о таком. — Концепции, которые делают других слабыми, — в чужих глазах зажигается безумие. — Их важно понимать, чтобы знать, как сломать других. Тебя в частности. Сломать-разорвать-убить. От психики до костей, от импульсов электричества по нервам до окровавленных клыков. Спустя семь лет их зрительный контакт кажется сильнее любой дури. Помехи обволакивают сознание, напоминая о зле, что проросло из Евы. Яд поднимается из глубин прогнившей души. Выползает из-под развалов воспоминаний и ударяет по всем системам. Въедается в конечности, вызывая тремор, рябью расходится по радужке глаза. Во рту привкус чего-то гнилого — кажется, будто изо рта сочится чернота, но Вокс уже знает, что это просто обман нервных центров. Он видит, что Аластор подмечает с каким-то презрительным наслаждением каждое его ощущение, реакцию, изменение. Пускай. Он видел его и в худшем состоянии. Вокс знает, что если его кайф — в живой ненависти, то кайф Аластора — в чужом проявлении этой самой ненависти. Поэтому позволяет смотреть на потерю контроля. Это делает его уязвимым, но часть его верит, что Аластор не воспользуется им, пока Вокс не позволит. Это как негласное правило, которое работает, пока они оба в этом заинтересованы. Не ломай игрушку, если хочешь продолжать игру. И игрушки здесь — они оба. Потому что Вокс точно так же может ломать Аластора, делая буквально что угодно — тот будет упиваться властью, не осознавая собственную зависимость. Валентино как-то назвал их садомазохистами. Если Воксу вдруг нужно будет от него избавиться, он передаст эти слова Радио-демону, и они вместе пойдут убивать. Он уверен в этом. Это не садомазохизм. Это не банальный конфликт, как у Вельвет и Кармиллы. Это не то, что вообще можно в полной мере описать словами. Что-то на ином уровне восприятия. Вокс обычно позволяет доводить себя до грани, но с непривычки он уже рискует словить передоз. Какой позор, всего от пары фраз. Могло бы быть стыдно, если бы не было так плевать. Когда на лестнице внезапно слышатся шаги, Вокс молнией сбегает из отеля — хорошо, что камеры висят прямо за порогом, а выделывается и отказывается от смартфона здесь только Радио-демон. За секунду до того, как Вокс растворяется в потоке электричества, он видит, как Аластора заботливо обволакивает тень. Одиночество действует отрезвляюще. Только спустя минут десять до него доходит, о чем именно они говорили. Вокс по старой-новой привычке кусает губу до крови. Эту игру он не будет доводить до конца ближайшие десятилетия.