о глупости госпожи Ху

Луна — дыра в небе от пулевого ранения. И Байчжу знает и никогда не забывает, что она ничего хорошего в себе не несёт. Его манит холодный обжигающий свет, тянет протянуть ладонь, чтобы рука окончательно обуглилась. Луна так или иначе пожирает. Болезнь Байчжу тоже пожирает, и он это не забывает, напоминание ему — в сжимающих шею кольцах Чаншэн. Иногда она забывается. Байчжу же всё всегда помнит. Байчжу с улыбкой смотрит на проходящую вдалеке госпожу Ху, и её шаги громче его быстрых ударов сердца. Ах, госпожа Ху. Она считает Байчжу своим истинным врагом, еретиком и очень неприятной личностью. Она до слёз хочет его внимания. Он это всё, что её раздражает в людях, он это неповиновение естественному порядку вещей, он — желание поставить бога на колени. Но плохая почему-то она. Байчжу любят все — б-же мой, даже она — но её избегают, потому что на ней ярмо смерти. И когда вечерний свет разливается в бледном воздухе, Ху Тао думает о нём, об его упрямстве и о своей глупости. Ах, Байчжу, и как же ей тебя покорить? Когда Байчжу видит её, он улыбается. Глаза у него змеиные, полозьи. Госпожу Ху от них наизнанку выворачивает. — С чего это вы такой весёлый, господин травник? Байчжу улыбается, но улыбка его хуже оскала. В прищуре его глаз таится не доброта, а скользкая раздражённость, которую он так усердно пытается скрыть. Но Ху Тао не проведёшь. Она принимает правила игры, она лучезарно улыбается в ответ. Байчжу умирает и ненавидит смерть. Ху Тао смерть принимает, и она полна жизни. Ху Тао думает, что они обречены быть антиподами, разными сторонами одной медали. В имени его ей чудится грех. Горечь горных колокольчиков. Ху Тао думает, что, когда он умрёт, Цици надо будет похоронить, чтобы окончательно вернуть естественный порядок вещей. Дни идут, а они так и остаются непримиримыми врагами. И когда Байчжу в очередной раз видит Ху Тао у палатки с едой отца Сянлин, он останавливается, будто бы обеспокоенно спрашивает: — Что-то случилось, госпожа Ху? Вы выглядите устало. В этот момент Байчжу правда кажется заинтересованным. Он весь такой умный, деловой, и уж точно знает всё лучше, раз имеет наглость так беспардонно лезть в её дела. — Ничего такого, — отвечает Ху Тао, отмахиваясь от него, — я просто много работаю и мало сплю. Знаю, знаю, это очень плохо, но так получается. Некоторые вещи нам — не подвластны, — вы так не находите, господин травник? — Вам действительно стоит поберечь здоровье, госпожа Ху. Позвольте мне приготовить вам отвар от головных болей. Я даже не возьму с вас ни монетки моры, но при одном условии. Вы развлечёте меня разговором. — Ох, что такое, господину травнику понравились мои размышления о чепухе? Или мой голос ласкает вам слух? Или вам стало настолько невыносимо скучно, что вы в кои-то веки решили поговорить со мной? Настолько отчаялись? — Как много вопросов. Это допрос? — А вам есть, что скрывать? — Кто знает, госпожа Ху. — Тю, какой загадочный травник попался… Ху Тао хочет крикнуть: “дурацкий, дурацкий Байчжу, глупый-преглупый,” но гордость не позволяет. Перед ним она не желает выставлять себя несносным ребёнком, за это страдает Чжунли. А вот Байчжу вовсе не обязательно знать, что он слишком часто стал занимать её мысли. Наглец какой, как он вообще смеет. Ху Тао не откликается на приглашение и не приходит ни забирать травяной отвар, который несомненно бы ей помог, ни заходит на беседу, что наверняка бы не понравилась им обоим. И Байчжу этому рад. Пожалуй, он знал, что она не придёт. Ху Тао иногда Байчжу пугает, потому что она действительно близка к смерти. Она ему — ходячее напоминание о том, что у всех один конец. Ох, и он тоже однажды окажется в её руках, она омоет его голое тело, наверное, посмеётся в мертвенно-бледное лицо, уперев руки в бока, и скажет что-то вроде: “а я говорила.” И от этой мысленной картины у Байчжу трясутся ладони. Каждый раз, когда Байчжу видит её, ему хочется сказать: “я тоже тебя ненавижу,” хочется сжать её талию пальцами до боли и- — Ах, госпожа Ху, — очередное вежливое при очередной встрече в городе, — вы, должно быть, спите и видите, как хороните меня? — Истинно так, господин травник! — восклицает Ху Тао, вовсе не смущаясь внезапности темы и её неуместности. — Ах, какая славная выйдет церемония! Наверное, много людей придёт проливать слёзы над вашей свежей могилой, вы ведь так всем нравитесь. “Даже мне,” — невысказанное. Нет, нет, нет, это неправильно, и она не должна испытать к нему никаких тёплых чувств, но её… благосклонность к нему с каждым днём крепчает, слава Мораксу, что не растёт. Каким-то образом в один из дней Байчжу скупает весь формалин в городе. Ну что за эгоист. И даже тогда Ху Тао не может его ненавидеть абсолютно и безоговорочно, хотя на днях умер господин Лао, и им срочно нужно заняться, иначе господин Лао вскоре станет вонять. Первая мысль Ху Тао — Цици. Цици ведь просто оболочка, запертая в воспоминаниях, без личности. Она обречена на застой. У неё не будет никакого развития. Ходячий труп. Ху Тао убеждена, что Байчжу держит Цици не по доброте душевной, а потому что изучает междумирье. Ту тонкую грань между жизнью и смертью. Если Цици ближе к смерти, то значит, спектр довольно обширен, верно? — Эй, уважаемый! — в голосе Ху Тао непривычное недовольство. — Мне очень срочно нужно поругать господина травника. У него совсем нет совести. — Гспдин никого свдня не прнимает, — тараторит травник Гуй и закрывает дверь прямо перед её носом. Ху Тао настолько зла, что думает сначала спалить здесь всё до самого пепла, а потом успокаивается и обходит хижину бубу вокруг. Она не та личность, от которой так легко отделаться. Если хижина бубу её не принимает, она примет себя сама, перелезая подоконник, точно жалкий домушник, ах, вот до чего этот Байчжу её доводит! В нос бьёт запах формалина. У Байчжу кожа линяет кровавыми ошмётками. Он пытается вставить её на место и бальзамирует себя заживо. — Окна всё же нужно было запереть, — только и бормочет Байчжу, сталкиваясь с Ху Тао взглядами. Он слишком усталый, чтобы как-то возмущаться. Ху Тао застывает в окне, так и перевесив одну ногу на улице. — Знаете, господин травник, я и не думала, что вы умрёте насколько быстро. — Вообще-то, госпожа Ху, я и не собираюсь. — У вас кожица на пол упала. Байчжу молчит. В этот момент он особенно болезненный, особенно бледный и совсем-совсем некрасивый с этими тёмными мешками под глазами и рёбрами, торчащими так отчётливо, что можно пересчитать без труда. Байчжу прикрывается простынёй, заляпывая её кровью и прозрачной лимфой. — Как бы вам не хотелось, госпожа Ху, — говорит он, и голос его срывается, — я не собираюсь умирать, особенно в ближайшее время. — Но вы… — Я переработал. В деревне Цинцэ один бедолага неудачно столкнулся с пиро попрыгуньей, и мне пришлось действовать быстро из-за ожогов третьей и четвертой степени. — Я могу что-нибудь сделать? — Вы, что?.. — Для вас. Я бы могла набрать каких-нибудь нужных трав, я быстро, правда-правда. Байчжу смеётся и кашляет, а Ху Тао хочется к нему кинуться, поддержать, чтобы он не так сильно содрогался, чтобы стало ему хоть немного легче от её тёплых, почти обжигающих рук. Но Ху Тао лишь вздрагивает плечами на мгновение и продолжает сидеть на подоконнике. — Нет, госпожа Ху, вы ничем не можете мне помочь. Потому что Ху Тао всегда смерть. Потому что она — очищающее пламя, сжигающее всё на своём пути до белых косточек, она эти косточки потом соберёт, смолотит в пепельную труху, либо развеет по ветру, либо будет хранить в красивой баночке. — Пожалуйста, госпожа Ху. Вам лучше уйти. — Вы уверены, что вам не нужна помощь? Вы точно не отправитесь в мир иной? Иначе у меня будет два тела, которые нужно будет срочно подготовить к погребению, но вы ведь весь формалин в городе скупили! Байчжу хмыкает и отводит взгляд. — Вы всё же так по-детски милы, госпожа Ху. — А вы странный, господин травник. Очень странный. Байчжу правда не умирает ни в этот день, ни через день после. За прилавком несколько недель стоит травник Гуй, и Ху Тао показывает ему язык всякий раз, как он замечает, что она ошивается поблизости. И когда за прилавком появляется Байчжу, она идёт к нему без тени сомнения. — Только посмотрите, — говорит она, — сегодня вы, господин травник, выглядите особенно весёлым. — Сегодня продажи идут особенно удачно, — отвечает Байчжу ровно, будто ничего не было, будто он иногда не гниёт заживо. — Вы тоже пришли за лекарством? — Нет, я заглянула к вам на минуточку, чтобы поболтать. — Неужели вы, госпожа Ху, действительно проделали весь этот путь, чтобы просто поболтать со мной? Ху Тао теперь знает, почему от Байчжу так сильно несёт лучшими духами госпожи Ин Эр. Ху Тао протягивает к нему руку и гладит щёку, заправляя прядь волос ему за ухо. И Байчжу не отстраняется, хотя пальцы у неё обжигают бледную кожу теплом.