Леса каменные и живые

      «Из каменного леса переехали в настоящий», - думал я, спешно перебираясь через сугробы по дороге в школу. - «И наверняка здесь тоже будут свои звери в классе». В глубине сердца теплилась надежда, что в поселке, далеком от городских разборок, люди окажутся другими. Однако, сделав первый шаг внутрь кабинета, пришлось забыть об этой надежде: на меня смотрели, как на кусок мяса, примериваясь, какая часть окажется самой вкусной, чтобы откусить. В ушах прозвенел колокольчиками голос Алисы — девочки, случайно встреченной по дороге: «Ты лучше спроси у них, откуда взяли свои человеческие маски». Как точно она описала то, что я чувствую сейчас! В городе хотя бы люди крепко держались за эти самые «маски», а здесь, казалось, дунет ветер — и вместо детей на тебя будут скалиться звереныши.       Отношения с классом не заладились, однако я не сильно переживал по этому поводу. Не после того, что случилось в прошлой школе. Разве что опасался того, что конфликт с Семеном превратится в череду драк и закончится чьей-нибудь смертью в подворотне от обильного кровотечения. Впрочем, помимо таких вот печальных моментов я нашел и лучик света в этом царстве подростков — мою одноклассницу Полину. Единственную, кто занимался музыкой в этом поселке. И откуда только скрипка нашлась, и не одна? Когда-то еще в старой школе знакомый говорил, что ее надо менять много раз, пока растешь. К слову, Полина оказалась единственной, кто по своей воле приблизился ко мне не для того, чтобы задеть или как-то оскорбить. И теперь я стоял перед выбором: пойти после школы с ней или дождаться на заднем дворе Алису. Я выбрал первый вариант, не знаю, почему. Может, захотелось поверить, что Морозова и так стоит передо мной без маски?       За порогом школы розовые очки на моем носу были разбиты. Когда незнакомый мне парень, внешним видом говоривший окружающим о криминальных наклонностях, пнул маленькую дворняжку, которую я подкармливал утром вместе с девочкой-лисой, боковым зрением я заметил кое-что странное. Изменив угол обзора, понял, что по лицу спутницы расползлась улыбка. Злая, уродливая, полная жестокой радости от того, что кому-то намного слабее тебя причиняют боль. «Она такая же, как она», - вынес приговор нашим возможным взаимодействиям я, параллельно прикрикивая на дебилов, беспричинно причинивших боль животному. На девичий окрик внимание уже не обратил, злыми и потухшими глазами встречая звериный оскал гопника. Как ни странно, но дальше дело не пошло: о чем-то переговорив с Полиной, парень, которого, как оказалось, звали Рома, отправился провожать одноклассницу до дома. Вместо того, чтобы отправиться за ними, я подошел к тихо и беспомощно скулящей Жульке. Собака, буквально вчерашний щенок, лежала на здоровом боку и смотрела на меня такими глазами, что разом стало стыдно за все человечество. В карих бусинках, еще утром радостно приветствовавших около сугроба, плескалась боль, обида и совершенно человеческое непонимание. Буквально висел в морозном воздухе немой крик: «За что мне так сделали?!» Мне это было знакомо: не так давно я сам лежал и молча вопрошал у мира то же самое. Последовав зову сердца, которого у окружающих явно был недостаток, я, размотав достаточно широкий шарф, расстелил его и аккуратно положил собаку, молясь, чтобы мои движения не причинили боли. Жулька удивительно точно поняла мои действия и ни разу не попыталась укусить или убежать: ни когда я пеленал ее в шарф, ни когда взял на руки. А может ей просто было настолько плохо, что сил на отпор не осталось. «В бабушкином доме есть дровница в пристройке», - мысленно придумывал я план. - «Там можно сделать будку-лежанку: стена от дома теплая, ветер не гуляет. А от еще одной порции каши или бутерброда не обеднеем. Если что, свой отдам: в школе тоже кормят.» Мама не должна была сильно ругаться за такую инициативу, разве что Олю не подпустила бы к животному по соображениям безопасности.       Теплый комок на руках уже не скулил. Жулька высунула нос из шарфа и смотрела по сторонам, высунув язык, иногда излучая счастье своими шоколадными очами в мою сторону. Поселок давно закончился, и я топал по заваленной свежим снегом дороге, стараясь попадать в плохо различимую колею. Тут сугроб впереди зашевелился, и до того, как я успел хоть как-то среагировать, оттуда выпрыгнула Алиса:       - Опа! Антошка, чего меня у повешенного не дождался?       Стало немного стыдно за то, что предпочел ей Полину, но тут голос внутри жестко одернул: «Ты что, вообще не учишься ни на каком опыте?! Вспомни, вспомни Марину, вспомни Ярика, их лица, слова и поступки! И так чуть не пустил к себе Полину!» Сердце зашлось в приступе тахикардии и поселилось где-то в горле. Сглотнув его обратно, ответил знакомой:       - Случилось кое-что. Вот, - мотнул головой на Жульку, - теперь несу домой. Надеюсь, что получится выходить.       Лиса странно посмотрела на меня. Так, будто увидела в первый раз. Неужели и ей не понравилось, что я не ношу маску, и при этом действую вот так?       - Знаешь, Тоша, вот хотела на тебя обидеться, да теперь не могу! - захихикала девочка. - Жалко только, что поиграть теперь не выйдет. А так хотелось в догонялки по лесу побегать!       - Почему же не выйдет, - неожиданно для себя произнес, обращаясь к ней: - можем завтра поиграть, как только уроки закончатся. Снег вроде никуда не спешит убегать.       - Ну и выразился же ты: «Не спешит убегать», - будто у него где-то могут вырасти ножки! - развеселилась от моих слов Алиса. - Впрочем, давай так и сделаем. Только учти: я заранее столько снежков сделаю, что мало не покажется!       - А при чем тут снежки? - удивленно моргнул.       - При том, что все приличные игры зимой заканчиваются снежками, - уперев руки в бока и подавшись вперед, разъяснила лисичка таким тоном, будто я спросил, действительно ли елки зеленые.       - Понял-понял, - подхватил я ее настроение. - Тебе куда идти? Мой дом недалеко. Могу угостить чаем, только Жульку устрою.       - А мне вон по той тропинке, - указала Алиса рукой в перчатке куда-то промеж деревьев. - А за чай спасибо, но пока рано еще. Потом как-нибудь зайду. Удачи с твоей затеей! - махнула она рукой и почти мгновенно скрылась в чаще.       Я лишь пожал плечами и пошел дальше.       Мама, конечно, поджала губы, но не сказала ничего против и даже разрешила поселить собаку в прихожей, а не дровнице. И когда я впервые после переезда улыбнулся так, что казалось, что вот-вот щеки за ушами окажутся, она как-то тихо и устало улыбнулась в ответ.       Обустроив из кусков ткани и подушек от старой мебели лежанку Жульке, я накормил собачку, прикрыл импровизированным пледиком, поставил рядом неглубокий тазик с питьевой водой и тарелку, выделенную мамой под собачью еду тарелку с кусочками докторской с бутербродов, которые в школе я так и не съел. Жулька не возражала. Мне казалось, она понимала, что теперь о ней будут заботиться, и смотрела на всех с благодарностью и разумом в глазах.       Остаток дня впервые за долгое время прошел хорошо: родители не ссорились, Оля посвятила все свое внимание новому члену семьи и не сказала ни слова о сове. Никто не кричал и не плакал. Я был этому счастлив.       Ночь поправила настроение: приснилась старая школа. Отбеленное здание, внутри которого целых три года я наблюдал за последствиями своей ошибки. В ночном кошмаре я оказался в знакомом классе. Вокруг моей парты - последней в ряду, всегда наполовину заваленной ватманами, плакатами по биологии и книжками, - столпились безликие дети. Я сидел на старом, заляпанном жвачками стуле, был гораздо меньше их и отчаянно пытался куда-нибудь убежать, но всюду натыкался на безликие маски такого же цвета, что и стены. Только на двух из них были нарисованы улыбки. В отчаянной попытке сопротивления я наотмашь сдернул одну из них. На меня смотрело искаженное презрительной гримасой лицо Ярика, будто скрещенное с собаками, нарисованными когда-то давно китайскими худажниками. Лающий голос врезался кувалдой в уши:       - Слышь, чурбан, ты кого другом назвал?! И к Маринке моей не лезь, а то глаз на глобус натяну. Ходи по району, оглядываясь, понял?! Моя братва тебя из-под земли достанет, усек?!       Стены школы вокруг рушились, маски кусками осыпались, будто старая штукатурка. Под ними проглядывались запуганные и злые глаза овец, лисиц и прочих жителей раздела зоологии, но я смотрел только на одно лицо. Вторая улыбающаяся маска будто превратилась в дым, что унесся с первым порывом ветра, и я увидел Марину, улыбающуюся точно так же, как и Полина сегодня. Лицо моей бывшей одноклассницы стало искажаться, становилось уродливым. На этом моменте я и проснулся. Майка, в которой я заснул, была насквозь мокрая. В уголках глаз скопились слезы. Вытер их уголком одеяла, в порыве сна сброшенного куда-то в ноги, встал и пошел в ванную. Там умылся перед зеркалом, не желая смотреть в отражение. Вернувшись обратно, уже более спокойно лег обратно, но сон после стресса меня не находил. Невольно стал вспоминать их. Моих бывших друзей. Ярика, с которым бесновался еще в детском саду и сидел за одной партой в школе с самого первого сентября. Марину, что сидела перед нами со своей подружкой Ясей, неожиданно заболевшей и ушедшей из школы на домашнее обучение в третьем классе. Марину, которая чуть ли не каждый день после занятий бежала в танцевальный класс со своими чешками и костюмом в рюкзаке. Примерно через месяц после знакомства за ней уже бежали и мы с Яриком, провожая ее до дверей, после чего уходили играть во дворе. Я доверял им, делился всем, чем мог, часто втайне от родителей, которым это не нравилось. «И правильно, что не нравилось», - теперь, после всего произошедшего думал я. - «Ведь мне никогда не давали ничего взамен». Да, мне не возвращались забота и открытость, честность, с которыми я шел к друзьям. А потом… потом, когда я отказался помогать Ярику с «доказательством верности» для местной банды, в которую он захотел вступить, он вспылил и пропал из школы на два дня. И как только не заметил, что Марина, на которую я к тому моменту уже год смотрел влюбленными глазами, в тот же день перестала со мной разговаривать и на мои попытки завязать беседу отвечала резко явно выдуманными на ходу «важными делами». А потом случилось то, что случилось, и школа стала местом тюремного заключения. Лишь недавно, когда я пришел домой с подбитым глазом, мама вскинулась на отца с требованием сбежать из этого проклятого города. Так мы оказались в поселке.       Я не стремлюсь забыть то, что случилось. Без этого опыта я бы никогда не узнал о том, что все наше благородство построено на масках и костях тех, кто под них заглянул. Повторив мантру, которая помогала выживать в городе, я медленно уснул:       - Не доверяй, не говори о чувствах, не пускай к себе никого. Помни: вокруг тебя сплошные маски.

***

      Удивительно, но несмотря на мою эмоциональную холодность в свою сторону Алиса продолжала играть и пытаться сдружиться. Это резко контрастировало со школой, в которой меня пытались тихо вытравить, будто инородное тело их организма. До физических мер дело не дошло: внезапно пропал Семен, больше всех грозивший мне расправой на заднем дворике. Конечно, никто не верил, что я мог быть к этому причастен, но на всякий случай дальше словесных издевательств не заходили. Полина, кстати, сошлась в итоге с местным хулиганом, но, к счастью, вроде бы не затаила не меня обиду.       Все больше времени я проводил после школы в лесу, играя с Алисой. Догонялки действительно оказались замечательной игрой, в которой девочка однозначно лидировала. Временами мы валились в сугроб в приступе азарта, и я со страхом понимал, что наше общение с каждым днем становится все более личным. При этом карнавальную маску Алиса так и не сняла, хитро сверкая голубыми глазами-льдинками.       Наступил момент, когда я понял, что снова нацепил на себя злосчастные розовые очки, и в надежде, что теперь они мне только мерещатся, признался, когда мы в очередной раз утонули в снегу едва ли не в обнимку:       - Ты мне нравишься.       Лисья морда на маске в ответ улыбнулась. Глаза Алисы же отчего-то были печальные.