Осколки семьи

      — Вот это место… — Израиль остановился, глядя на свой старый дом, который теперь лежал в руинах. Его превратили в мемориал с вечным огнём и фотографией всей погибшей семьи. — Мне хочется спуститься в подвал. Он спас нас однажды…       Люк, ведущий в подвал, не был запечатан. Израиль осторожно отпер дверь и спустился вниз. Шкаф был отодвинут и за ним была небольшая металлическая дверь, чуть-чуть приоткрытая. Израиль улыбнулся, из его глаз потекли слёзы. Все вещи в подвале были перевёрнуты, покрыты пылью и сломаны, но было ясно — когда-то здесь жили люди.       На глаза Давиду попалась старая книга. Он подошёл к ней, поднял и сдул пыль. На обложке готическим шрифтом было написано «Фотоальбом».       — Хорошо, что ты оказался здесь… — Израиль улыбнулся, смахивая слезы. Фотоальбом был потрёпаный, с пожелтевшими страницами и фотографиями. Давид прижал его к себе, в последний раз оглядел подвал и вышел наружу.       — Что-то нашёл? — спросил Россия.       — Ага. — Израиль показал фотоальбом, — Это единственное, что я хочу забрать с собой отсюда. Чудо, что он остался невредим…       — У вас был бетонный подвал и люк снизу прошит металлом. — Китай указал на ржавый лист железа, оставшийся от люка. — Он не пустил огонь вниз и подвал оказался запечатан.       — Нет-нет, — Израиль мотнул головой, — Дело в том, что фрицы спустились в подвал и бегали там. Я очень чётко слышал их.       Друзья закивали, показывая, что согласны с тем, что это чудо, что нацисты не заметили альбом, а затем, похоже, и вовсе забыли о существовании подвала.       — Давайте уйдём отсюда. — Израиль стушевался и вышел со двора разрушенного дома.       В деревне царила гробовая тишина: не пели птицы, не шуршали травой животные, да и сами парни не издавали ни звука, кроме голоса, дул холодный пронизывающий ветер, но трава не шевелилась… И только звон десяти (по количеству домов) колоколов иногда разрывал эту тишину.       — Давайте уходить… — Израиль вытащил из кармана камень и положил на крыльцо возле фотографии. Потом друзья услышали, как он что-то тихо шепчет на иврите, сидя на коленях перед крыльцом.       Вскоре Израиль поднялся, вытер слёзы и парни покинули деревню. Давид всё ещё крепко прижимал к себе фотоальбом… ***       Они вскоре вернулись домой. Они каждый год ездили на это пожарище, чтобы почтить память погибшей семьи. Израиль всегда плакал. Всю дорогу туда, там и по пути обратно он ронял слёзы и успокаивался только тогда, когда он переступал порог своего дома в Новосибирске.       — Что это? — спросил Палестина, увидев в руках Давида альбом. Динар никогда не ездил с ними.       — Фотоальбом. — Израиль снимал ботинки.       Когда он наконец разделся и прошёл в дом, он попытался поцеловать Динара в щёку, но тот оттолкнул его.       — Ах ты вот как?! — Давид схватил его под рёбра и закинул себе на плечо. — Пошли-ка поговорим!       — Отпусти меня! Я не хочу!       Израиль положил фотоальбом в ящик и закинул Динара на диван в своей комнате. Он заломил его руки в него над головой и поцеловал прямо в губы. Свободной рукой он открыл ему рот и полез туда языком. Когда он отстранился, Палестина начал плеваться.       — Фу! От тебя воняет табаком! Если ты хочешь меня целовать — брось курить!       — Я сейчас сделаю это снова! — пригрозил Израиль и потянулся к нему. Динар отвернулся, он всё-таки смог высвободить руку и ладонью оттолкнул лицо Давида от себя.       — Вот чего ты такой негативный? — он выпустил его, напоследок отвесив ему шлепок по заднице. Динар бросил ему что-то в ответ и убежал. ***       — Я победил! — воскликнул Израиль, выключая камеру, — Теперь ты должен исполнять моё желание.       — Ну, и чего хочешь? — Палестина уже морально готовился к тому, что его заставят сосать или раздвинут ему ноги,       — Я предлагаю сделку. — Израиль закинул руку на спинку софы и облокотился на неё. — сейчас я закурю и, если я тебя поцелую и ты не поморщишся, то на этом всё закончится, а если нет… — он ухмыльнулся и Динар тут же всё понял.       — Ладно… Я согласен…       — Говоришь так, словно в тебя есть выбор. — Израиль закурил.       — Отстань! — Палестина начал кашлять от дыма, — Выйди хотя бы!       — Терпи! — протянул Израиль, — Одежду подпалю, пока буду вылазить.       — Меня не жалко — пожалей технику!       — От одного раза ничего не будет!       Динар смирился. Сел в угол дивана и стал ждать пока Израиль докурит. Наконец он закончил, потушил сигарету в небольшой луже пролитой газировки. Сначала он медленно изучал Динара взглядом так, как мог только он — похотливо и заботливо одновременно, потом наконец, приблизился к нему. В лицо Палестине ударил едкий запах табака.       «Ладно, это просто поцелуй» — Динар вздохнул и подался вперёд, чуть приотрыв рот.       Израиль осторожно поцеловал его. Палестина почувствовал, как у него заслезились глаза, но он постарался сдержаться. Ему не хотелось узнать, что он с ним будет, если он поморщится. Он думал только о том, как долго будет это длиться — Давид активно хозяйничал у него во рту и, похоже, не думал отстраняться.       Наконец Израиль разорвал поцелуй. Динар закашлялся, подавившись слюной.       — Ты в порядке? — Давид погладил его по голове.       — Отвали, придурок! — Палестина скрестил руки на груди и вышел из-под кровати.       Израиль оставил дверь шкафа открытой, чтобы избавиться от запаха сигарет в своей тайной комнате.       Они одновременно вздохнули, понимая, что очень привязались друг к другу. Между ними словно была какая-то связь. Палестина, как бы он не выделывался, любил проводить время с Израилем и любил эти дурашливые моменты, когда он целует его, щекочет или обнимает. Но как же это иногда бесит его! Он не его брат, чтобы позволять себе всё это!       Израилю же казалось, что Палестина очень сильно похож на кого-то. Кого-то, кого он уже давно не видел. Кого-то, кто давным-давно отдалился от их семьи. Давид достал фотоальбом и спустился вниз, в коридор.       Удобно устроившись в кресле-мешке, он раскрыл альбом и стал листать его.       — Дава? Ты разве не в комнате только что был? — Израиль вздрогнул, Динар появился со стороны ванной и он никак не мог его увидеть.       — Был да сплыл! — парировал он и перевернул страницу альбома.       Палестина встал рядом и тоже стал смотреть фотографии. Израиль заметил это и немного повернул альбом к нему.       Вдруг перед ними выскочила фотография трёх женщин. Две из них стояли, обняв друг друга, и улыбались. Женщина, на лице которой была звёзда Давида, стояла в центре, по правую руку от неё стояла другая — на её флаге были пять маленьких звёзд — она стояла на одной ноге, элегантно подогнув другую, и обнимала первую за плечо. Она вытянула руку вверх и она не попала в кадр. Обе выглядели очень счастливыми.       Но рядом с ними, с другого краю, стояла другая женщина. Она никого не обнимала, не улыбалась, стояла стушевавшись, спиной к двум другим, скрестив руки на груди и нахмурившись. Казалось, ей совершенно не нравилась эта компания. На заднем фоне был дом, в частности, окно.       Обнимавшиеся женщины были одеты в довольно длинные платья. Их цвет нельзя было увидеть на чёрно-белой фотографии. На третьей был хиджаб       Израиль улыбнулся и уголки губ у него дрогнули. Он не отрывал взгляд от центральной женщины. Палестина заметил, что руки у него тоже дрожат, а из глаз катятся слёзы.       — Мамочка… — чуть слышно, одними губами произнёс он. — Мама…       Палестина же смотрел на женщину слева от неё. Что-то в её хмуром лице показалось ему до боли знакомым. На её флаге был такой же треугольник, как у него.       — Она мне кажется знакомой… — протянул он. — Кто эти женщины?       Израиль вышел из транса и указал на почти выцвевшую подпись под фото.       — «Три сестрицы под окном, снимок сделали тайком — прочитал он, — Иудея — старшая, средняя — Хазария, Палестина — младшая, веру поменявшая».       — Кто из них кто?       — Вот эта, с краю — Хазария. В центре моя мама — Царство Иудея. А вот эта — он указал на женщину в хиджабе. — Палестинское Царство.       Динар подпрыгнул.       — Подожди! Блять! Замолчи! — он собрался с мыслями. — Мою маму звали Палестинское Царство! Это не может быть совпадением!       — Секунда. — он достал телефон и написал в строке поиска «Палестинское Царство фото».       Отобразились чёрно-белые фотографии женщины в хиджабе. На одной из них она держит на руках примерно годовалого ребёнка. Давид увеличил фото. Правый глаз у мальчика был неправильной клинообразной формы.       — Это ты? — Израиль снова уменьшил масштаб фото и показал Динару.       — Да…       Оба уставились на фотографию. Три сестры смотрели на них в ответ. Казалось, они передают «привет» из прошлого.       Это было в тысяча девятьсот тридцать пятом году. Спустя много лет разлуки три сестры снова встретились и попросили фотографа снять их на память. Фотографию вложили в семейный альбом.       Тогда никто из них не знал, что это была их последняя встреча, что всего через шесть лет начнётся война, что Иудея пропадёт в лесу, когда пойдёт в город за продуктами, что дом её сожгут, а всей членов семьи убьют или отправят в концлагерь, что фотоальбом будет валяться в опустевшем подвале, а из обгоревшего скелета дома сделают мемориал…       Сейчас ни одной из троих уже не было в живых. Хазария и Иудея пропали безвести и никто их не видел с того дня, как это случилось, а Палестинское Царство повесилась в своём доме, когда узнала о смерти старших сестёр…       Израиль посмотрел на фото, на этих счастливых женщин, потом перевёл взгляд на Палестину.       — Выходит… — начал Динар. Голос его дрогнул, — Если моя м-мама, сестра твоей… т-то ты…       — Не может быть… — У Израиля снова задрожали руки.       — Брат.? — выдохнули оба и замолчали       Тишина, воцарившаяся в комнате, стояла около минуты. Давид и Динар смотрели друг на друга, не веря в реальность происходящего. Всё это время они были намного ближе друг другу, чем думали…       Израиль убрал альбом на окно, поднял Палестину на руки, обнял его и заплакал. Два брата, потерявшиеся в неумолимом марше истории, наконец нашли друг друга. Два осколка загубленной семьи встретились в огромном мире, нашлись, спустя полвека после трагедии…       — Самое время, чтобы наверстать упущенное. — Израиль утёр слёзы, хотя они всё равно продолжали течь по его лицу.       Палестина прижался к нему, вдыхая этот едкий, ненавистный ему, но такой родной, запах табака, смешивающийся с запахом самого Давида. «Похоже, скоро у меня будет брат. Настоящий брат…» — подумал Динар.