Ревность

      Дар и проклятие любого девианта.       До появления Маркуса Саймон не осознавал, что это такое. На «Иерихоне» они знали лишь страх. Там царило сонное оцепенение, мало отличавшееся от режима ожидания, в который погружаются андроиды, не получая команд от человека. Они освободились — но так и остались рабами. Появление Маркуса принесло им надежду. Когда они достали запчасти и смогли помочь своим братьям, их окрыляла радость. После неудачного марша пришёл гнев. Прощаясь с погибшими друзьями, они, наконец, познали грусть. Но тому, что сейчас давило и жгло под рёбрами, Саймон не мог дать названия. Он не знал этого чувства, и оно появлялось редко. Очень редко. Когда он видел Маркуса рядом с Норт.       Подобно кислоте едкая боль нагревала биокомпоненты, сбивала работу программ, вспыхивала красными кодами ошибок перед глазами. Наблюдать за тем, как нежно их лидер держит девушку за руку, как смотрит на неё… с выражением, которого Саймон не мог описать. У него не хватало слов и знаний. Он отворачивался, но видение всё равно отпечатывалось под веками в идеальной памяти. Как проклятие…       Саймон не помнил, в какой момент это всё началось. Когда они отправились на свою первую охоту на склад «CyberLife», и он поспешил на выручку упавшему вместе с дроном Маркусу? Или когда тот пошёл против Норт, предложившей пристрелить Саймона так легко, будто и не было этих нескольких лет единства на «Иерихоне»? Или когда Маркус его обнял, крепко, так что захрустел пластик, после того как Саймон вернулся с телебашни?       Он не знал и не помнил.       Предательский огонь взялся из ниоткуда и уничтожал его изнутри. Делал слабым и злым. Саймон осознал это в тот момент, когда увидел, как Норт падает под пулями спецназа, и услышал свой голос будто со стороны:       — Оставь. Ей уже не помочь.       Разноцветные глаза скользнули к нему всего на миг, и Саймона пробрало холодом. Он произнёс то же, что и Норт. Испытывала ли она ту же боль, что и он? Эту едкую, саднящую тяжесть в груди? Возможно. Но ей было легче, потому что Маркус выбрал её, бросился на помощь, спасая и прикрывая. А Саймон выдохнул свободнее, внутренне ненавидя себя. Он не имел права такого говорить. Пусть Норт поддалась слабости, но он не должен был… Маркус любит её. С ней он счастлив. И Саймон должен с этим смириться.       Поцелуй на площади — как финальный гвоздь в крышку гроба. Они выжили. Люди их отпустили. Маркус вещал что-то с трибуны посреди Харт Плаза. Саймон стоял рядом — и чувствовал себя, как в самом начале. Машиной в фоновом режиме. Словно его эмоциональный блок повредился, выдавая только пустоту.       Он уже решил, что не останется. Они победили. Маркусу он больше не нужен, да и тому будет не до него. Он собирается строить новое будущее для всей их расы, а Саймон… Что ж, он просто исчезнет. Так будет проще для всех.       — Эй!       Его руку ухватили чужие пальцы повыше локтя, сжимая крепко, так что не высвободиться. Саймон оглянулся на охотника за девиантами… как же его? Коннор? Тёмные глаза смотрели внимательно, пытливо. Между ними не было коннекта, но Саймону показалось, что RK видит его насквозь.       — Куда ты уходишь? Разве ты не должен быть рядом с Маркусом?       Даже простого упоминания этого имени хватило, чтобы сердце засбоило в груди. Саймон отвернулся, скрывая хаотично мерцавший диод.       — У меня есть дела. Ему больше не требуется моё присутствие.       — Ты так уверен?       — Отпусти.       Чужие пальцы сжались только крепче, удерживая его на месте. Звуковые сенсоры в ухе уловили слабое колебание воздуха от чужого дыхания.       — Ревность — плохой советчик. Лучше тебе поговорить с ним напрямую.       «Ревность…»       Так вот что это было. Чувство, которого он никогда не знал. Когда кто-то забирает у тебя самое дорогое, будто вырывает с корнем твоё сердце.       От перегрева на лице выступил хладагент, и он снова дёрнул рукой.       — Отпусти меня, Коннор.       Тихий смешок — и повысившийся голос.       — Я задержал его, как ты и просил. Дальше разбирайтесь сами, а я опаздываю на встречу.       Пальцы разжались — но это уже не имело никакого значения. Саймон физически чувствовал этот взгляд между лопаток, который приковал его к месту, не давая пошевелиться. И почти не вздрогнул, услышав негромкий голос.       — Решил уйти не попрощавшись?       Андроидам не нужен воздух, но Саймон всё равно дышал — рвано, тяжело, через силу заставляя свою систему работать. Она сбоила и выходила из строя. Потому, наверное, он и не смог ничего ответить. Или просто боялся, что голос его подведёт, выдав то, что и так уже было всем ясно.       Вокруг шумела толпа, однако шорох чужих шагов Саймон выделил бы из миллионов других звуков. Приятно прохладные руки — на десяток градусов ниже температуры его собственного тела — обхватили за плечи, заключая в кольцо.       — Надеюсь, больше ты так делать не будешь. Я не справлюсь без тебя.       — А как же Норт?..       Едкое и злое рвалось изнутри, желая ранить, оттолкнуть…       — Это был спектакль. Ромео и Джульетта. Акт пятый. Последняя сцена. «…Но нет печальней повести на свете, Чем повесть о Ромео и Джульетте».       Его осторожно потянули — и Саймон уступил, разворачиваясь. Маркус смотрел на него внимательно, пытливо, прямо как Коннор ранее.       — Я поклялся, что спасу наш народ, и Норт хотела того же. К сожалению, это единственное, в чём сходятся наши желания, — Маркус сдержанно усмехнулся. — Больше между нами нет ничего общего.       — Почему ты мне не сказал?       — Хотел, чтобы мы оба сохраняли холодный разум. Я не знал, чем всё закончится. Выживем ли мы, и я не хотел, чтобы ты лишний раз бросался за меня под пули, или страдал ещё больше, если бы вдруг…       Маркус не закончил, поджав губы, но Саймон и так всё понял. Теперь понял. Тяжесть внутри отступала, и он подался вперёд, вжимаясь всем телом, вцепляясь руками в чужие плечи и чувствуя, как обнимают в ответ. Едкая, уничтожавшая его боль осыпалась снежной вьюгой, остужая предательский жар.       — Позволишь? — Маркус отстранился на миг, легко касаясь его губ, и Саймон без колебания снял скин.       …- Я не должен был его оставлять!       — Он выберется, — Норт уверенно смотрит со стороны, скрестив на груди руки, холодная и собранная. — Он сильный, Маркус. Ему есть за что бороться и кого ненавидеть.       — А если не выберется?..       — Маркус, — девушка уверенно выпрямляется, подходит ближе, сжимая плечо Двухсотого. — Он боец, как и все мы. Он вернётся, потому что нужен тебе. А ты нужен ему…       …- Я так больше не могу. Я хочу сказать ему.       — Слишком рано. Мы должны довести дело до конца, тогда и поговорите.       — Но…       — Скажешь сейчас — и только повысишь шансы, что он бросится вперёд тебя, как Джон! Или уничтожит себя, если наш план провалится. Ты хочешь, чтобы он жил, Маркус? Тогда подожди…       …Удачный наклон головы. Они едва прикасаются друг к другу.       «Даже не думай»       «Всё точно выглядит естественно?»       «Более чем. Люди в этом наивны примерно так же, как и андроиды. Твой пай-мальчик уже повёлся»       «Как я объясню ему это?..»       «Он всё поймёт. Любящее сердце не обмануть, Маркус»       «А ты?..»       «А я займусь делами, пока ты будешь разбираться со своей семейной драмой!»       Коннект прекращается, но они не отстраняются. Маркус удерживает его в объятиях, и Саймону наконец-то легко и спокойно. Так, как никогда раньше.       — Я чувствую себя таким идиотом…       — Amantes sunt amentes, — Саймон вскидывает растерянные глаза — и ловит тёплую улыбку Маркуса на его губах и в его глазах. — Влюблённые — безумные. Прости, что не рассказал раньше.       — Ты знаешь латынь?       — И много чего ещё, — зелёный глаз сужается с поистине кошачьей хитростью. — Я ещё не раз смогу тебя удивить. Только не ревнуй больше. Это было тяжело.       — Не обещаю, — теперь очередь Саймона улыбаться. — Ты — наш бравый лидер. Многие захотят побороться за твоё сердце…       — В нём есть место только для андроида, — уверенно фыркает Маркус, прежде чем снова прижаться к губам Саймона в самом настоящем поцелуе.