Не все обретают счастье

Боль. Все, что он помнит, понимает и знает последние годы — это боль. Недостаточная, чтобы умереть. Достаточная, чтобы сойти с ума. Боль. Медленная, мучительная и пронзительная. Она стала его вечным спутником в подвале собственного дома. Боль. Могущественный и страшный гибрид, которого боится весь мир, имя которого заставляет в страхе сжиматься каждого, без разницы кто ты, молодой оборотень или Кэтрин Пирс, сейчас беспомощно лежал на каменном полу в цепях, окружённый кругом соли, преданный своим сыном. Это, пожалуй, был единственный раз за всю разнообразную тысячелетнюю жизнь Никлауса Майклсона, когда он жалел о своём бессмертии. Он все чаще задумывался о самоубийстве путем вырывания сердца у самого себя. Но с другой стороны, его смерть докажет Марселю и всему миру, что Клаус слаб. Каждый новый, гребанный день начинался с ложки крови и насмешек. Каждый день он лежал на одном и том же месте, наедине с одной и той же болью. Что давало ему жить? Пытки. Разумеется, одним из любимых занятий Клауса в заточении было во всех красках представлять, как он будет пытать предателя, как будет медленно потрошить его всеми существующими и нет способами. Как заставит умолять о пощаде, но не даст её. Как в последний раз взглянет в карие глаза и закроет их. Навсегда. Кол. Клауса часто посещали мысли, что он многого не успел сказать бестолковому младшему брату. Что он не успел извинится за те сотни лет, что Кол пролежал в гробу с трещенами по всему телу. Что он не успел признаться, как переживал из-за него, думая, что Кол просто неуправляем. Что он не успел произнести те три слова, что столь редко слышал младший брат. Ребекка. Его милая младшая сестрёнка. И если Кола Клаус закалывал из-за абсолютной невменяемости первого, то Ребекка страдала по вине его нетерпения. Ему просто было некогда возится с истериками и переживаниями сестры, которые казались для него просто капризами. Та из двух значимых женщин в его жизни, что заставила его плакать. Клаус невероятно любил её, но он не мог сказать ей это. Не мог. Хейли и Хоуп. Волчица, которая сильно раздражала и бесила его вначале, стала хорошим другом в будущем. Его любимая дочка, которой он так и не успел стать нормальным отцом. Элайджа, конечно. Благородный брат, который ни разу не предавал его. Старший первородный, который бесчисленное количество раз прощал его. Опроменчиво влюбившись в Катерину Петрову, он заставил Клауса возвести между ними толстую стену, разрушить которую до конца не удавалось и по сей день. Сколько же он тогда сказал ему… того, чего не должен был. Клаус с удивлением понял, что не скучает по Камилле. Если он выберется отсюда, он обязательно внушит ей все забыть и отправит жить куда-нибудь в Европу. Гибрид честно пытался вызвать хоть что-то, но воспоминания не приводили ни к чему. Примерно в тоже время, Клаус сделал ещё одно открытие. Все чаще в его полные боли сны и галлюцинации являлась Кэролайн Форбс, которую ради Хоуп и семьи он силился забыть. Не смог. Клаус с удивлением отметил, что теплые воспоминания о белокуром смерче, внезапно ворвавшемся в его жизнь, приносят больше сил, чем мысли о его семье. Идиотская боль. Идиотская слабость. Идиотская влюблённость… Клауса одновременно забавляло и ужасало то, что он так и не смог перебороть влюблённость. Он не любил Кэролайн Форбс, он был в неё влюблён. Невероятно сильно и, похоже, бесповоротно. Как пятнадцатилетний мальчишка он, как дурак улыбался, видя её, а пульс ускорялся до тревожного темпа. В галлюцинациях Кэролайн говорила ему, что любит, а потом вставляла кол из белого дуба в шею Клауса. Обнимала его, плакала, а через минуту смеялась и разрывала его грудь пальцами. Он пообещал самому себе, он поклялся, что когда выберется, он наплюёт на все свои обещания и вновь ворвётся в жизнь к девушке. И в этот раз не даст уйти от этого. Не даст сбежать, забыть и оставить. Но десятого января, три года спустя после заточения великого и всемогущего, что-то пошло не так. Утром Марсель не принёс ему ложку крови, не поиздевался, он вообще не появился. Такого не случалось раньше, что и заставило напрячься Клауса. Все тысячу с лишним дней не было ни одного, когда бы тот не пришёл. Но буквально через полчаса по ступеням каменной лестницы, ведущей в его в тюрьму, мешком свалилось тело Марселя со, судя по всему, свёрнутой шеей, о чем говорил ее неестественный угол и торчащая кость. Вслед за ним, уже самостоятельно, спустилась Давина, за ней шумно ввалился Кол, за ним отряхивающийся Элайджа, а за ним… Кэролайн. Клаус обречённо застонал, готовясь к очередному безумному кошмару, теперь с участием его семьи. Но когда в него ничего не воткнулось, мужчина приоткрыл глаза, увидев склонившуюся над ним Кэролайн с крайне обеспокоенным лицом. Она повернулась к Давине, которая начала читать заклинание, и сказала: — Элайджа, он бредит. Он думает, что мы ему привиделись, — Кэролайн присела напротив него и ласково прошептала, — все будет хорошо, мы вытащим тебя отсюда. С трудом кивнув в ответ, Клаус мысленно махнул рукой на всё: очень уж галлюцинации были приятными и тёплыми. Через минуту измученное тело упало в руки Кэролайн, ещё через одну клинок папы Тунды покинул грудь Клауса, а мгновение спустя — он отключился.

* * *

Когда Камилла О’Конелл узнала о страшной участи Клауса, она было в ужасе. Девушке только начало казаться, что у них намечается какой-то сдвиг в отношениях, как Марселю приспичило похитить его и всё покатилось к черту. Три года она не могла нормально ни спать, ни есть. Три года она переживала за судьбу Клауса. Три года она верно ждала свою любовь. Оказалось, напрасно. Когда Фрея и Хейли смогли разбудить первородных, Камилла думала, что они, сломя голову, бросятся спасать Клауса. Но она ошиблась. Кол, как и Ками, собирался тут же ринуться в бой, но разумный Элайлжа остановил его. «Ну освободим мы его, и что? Он сразу убьёт Марселя и половину Нового Орлеана за одно. Он будет мстить, Кол, а нам это не нужно. Сейчас». Тогда Кол предложил съездить в Мистик Фоллс. Все первородные, кроме Камиллы и Фреи, обменялись многозначительными взглядами и, не потрудившись объяснить зачем, вся компания выдвинулась в Вирджинию. По прибытию, Элайлжа сразу отправился в бар, а потом, взяв Ребекку, испарился ещё на четверть дня. Вернулись они не одни. За первородными бодрым шагом шла блондинка, которую ей представили, как Кэролайн Форбс. Кол наклонился к уху Камиллы и ехидным голосом добавил: «Подружка Клауса. Загляни как-нибудь в верхний ящик его стола на плантации, найдёшь там много интересного». По прибытию в старый дом Майклсонов, Ками так и поступила. О чем потом, конечно же, пожалела. Весь ящик был набит портретами блондинки из Мистик Фоллс. Это были и просто карандашные наброски, и акварельные зарисовки, и картины маслом. Сердце девушки сжалось и замерло. Одна из них, особо красивая, была подписана угловатым почерком: «Сколько бы времени это не заняло. Твой, Клаус». Видимо, он так и не решился отправить портрет по назначению. Прибывая в расстроенных чувствах, Ками спустилась вниз и увидела сидящих в креслах первородных. Кол хитро блестнул глазами и повернулся на заговорившую Кэролайн, сделав вид, что не понимает, за что Камилла прожигает его злым взглядом: — Марсель держит его в подвале. Я думаю, нам нужно… — Почему ты так в этом уверена? — непроизвольно вырвалось у Камиллы. Кэролайн в смущении опустила глаза и сказала: — Клаус как-то говорил мне о том, что не любит подвалы. Он их немного боится. Я думаю, Марсель прячет его там. — Это неразумно, — фыркнула Камилла, — скорее всего, он в склепе или что-то вроде того. В этот момент в гостиную вошла Давина, вытирая кровь у носа. Она подошла к дивану и устало упала рядом с Колом: — Он в подвале Бойни. Кэролайн слегка покраснела, словив изучающий взгляд Элайджи. Камилла в раздражении отвела глаза. — Кэролайн, не хочешь подняться со мной наверх? - Кол вскочил с дивана, потрепав по голове Давину, — я покажу тебе кое-что очень интересное. — Я не думаю… — девушка осеклась и встала следом за ним, — а знаешь, давай. Кол широко улыбнулся, поклонился и взял под локоть блондинку, направляясь в сторону лестницы. Ребекка протяжно выдыхнула и закатила глаза. Через пару минут, услышав наверху поражённый вздох, она взорвалась: — Супер! Ник мучается в подземельях, его подружка устраивает концерты, Кол заделался свахой, а Элайджа ничего не предпринимает. — Свахой? — Давина повернула голову в сторону блондинки, — в каком смысле? — Никлаус какое-то время был влюблен в мисс Форбс, — пояснил Элайджа, не отрываясь от разглядывания огня. — Ты сказал это так, как будто Ник перестал испытывать к ней чувства, — приподняв бровь, фыркнула Ребекка, — Камилла, не стоит так бурно на это реагировать. Это же Клаус, его поймёт разве что такой же сумасшедший, как и он сам. — Ты только что назвала Кэролайн сумасшедшей, — пропел Кол, сбешая вниз по лестнице. Следом за ним спустилась сама девушка, сжимая в руках аккуратно сложенный лист бумаги. И сейчас Камилла с замершим сердцем наблюдала за тем, как из Бойни выходят Кол, Давина и Элайджа, а за ними следом Кэролайн Форбс, нашёптывая что-то ласковое Клаусу, который повис на её плече. Девушка плакала, и от счастья и от облегчения. Но Камилле сейчас было не до её чувств. Она подбежала к гибриду и зачарованно посмотрела на чудом выжившего мужчину. Тот приоткрыл глаза и, удостоив её одним единственным взглядом, пробормотал: — Элайджа… внуши ей, ладно?.. пусть забудет и… отпустит… — Нет! — Камилла отшатнулась от старшего Майклсона и с силой поикусила губу, — не смей! Элайджа, я… — Камилла, — мягким тоном сказал тот, в один миг оказываясь рядом с ней и снимая браслет с вербеной, — не бойся, все будет… — Но почему? Почему она? Элайджа невольно пожалел девушку, но терпеливо объяснил: — Камилла, тебе не место в его жизни. Ты старалась его понять, но ты слишком мягкий человек. Рано или поздно ты сломаешься. — Но… — Прощай, Камилла, — его зрачки расширились, и на мгновение Ками увидела затаившуюся там жалость, — забудь о моей семье и обо все, что происходило здесь с нашего появления. Езжай домой, а потом собирайся вещи и улетай куда захочешь. Камилла, пустив одинокую слезу, зачарованно кивнула и отправилась домой. Уже там, сорвав веребновые серьги, девушка в истерике раскрушила всю квартиру, понимая, что сейчас в его объятиях находится не она.