«Невидимой красной нитью соединены те, кому суждено встретиться, несмотря на время, место и обстоятельства. Нить может растянуться или спутаться, но никогда не порвётся».
Какаши рос осознанным и самостоятельным ребёнком. Поэтому с самого раннего возраста отчётливо всё понимал и анализировал. И в особенности тот факт, что привязанность для шиноби — катастрофическая проблема, в особенности когда о существовании этой связи знали враги. Сложнее манипулировать ниндзя без якоря в виде соулмейта.
Какаши был рожден с меткой; аккуратной родинкой под губой, идеально круглой, плоской, среднего размера, насыщенно-чёрного цвета. Опытная акушерка сразу сказала: «Это отметина родственной души». Рекомендовала наблюдать за малышом, пока не начнёт себя осознавать. Если родимое пятно будет как-либо беспокоить: чесаться, печь или гореть — значит появилась на свет его вторая половинка или же находилась поблизости, если была старше.
Но ничего такого родители за младенцем не замечали. Малыш круглыми сутками спал, причмокивая губками, и возмущённо морщил носик, когда звуки насильно его будили.
Примерно в пять лет Хатаке стал натягивать горло свитера вверх, чтобы закрыть половину лица, в особенности родинку.
На примере отца ребёнок отчётливо видел, к чему приводят глубокие чувства симпатии и привязанности.
Маска наполовину лица стала чем-то большим, чем просто прикрытием от посторонних глаз. Она была прочным щитом, панцирем, ведь эмоции было прочитать почти невозможно.
Хатаке спустя время стал даже забывать, почему с детства закрывает лицо. Когда спрашивали, не кривя душой, отвечал:
«Не знаю; давно было; не помню; просто».
Вспомнил где-то в четырнадцать. Тогда он уже служил в АНБУ. На лице был третий слой кожи: маска пса.
Какаши возвращался с задания, устало перебирая ногами по песку. Ссутулившись, спрятав руки в карманы, брёл домой. Рана на бедре ныла. По-хорошему нужно было обратиться в госпиталь, но он хотел поесть и лечь спать. Не останется же без конечности?
Остановившись, Хатаке набрал воздуха полную грудь.
Весна. Глухая ночь. На улицах ни души. Сделав короткий вдох, он с шумом выдохнул. В лёгких как будто появилась новая жизнь, подскрёбывала, нежилась, гладила стенки бронхов. Хотелось прокашляться. Голова слегка кружилась.
Какаши взглянул на дерево сакуры. Ещё рано для цветения, но ветви вовсю усыпаны завязывающимися бутонами. Окрас лепестков бледен, напоминая о незрелости. Они были цвета утренней зари в первые секунды, когда единственные лучи растворялись в темноте неба, растекаясь по нему как акварель. Это длилось от силы пару минут, после чего выглянуло солнце, и нежная румяность полностью уплыла.
Из-за специфики службы Хатаке везло часто наблюдать данное явление. Но замечал это почему-то только он один.
Вдруг зазудел подбородок ровно под губой. Родинка вспыхнула, словно по ней прошлись пылающей катаной всего на минуту, и после зачесалась. Ненавязчиво, но ощутимо остро, и, что главное, неожиданно.
Пульс участился.
«Бывает однако» — подумалось ему.
Поджав губы, Какаши взглянул на сакуру ещё раз. Пальцами невесомо дотронулся до подбородка. Теперь точно никогда не снимет маску.
До той весны парень даже не задумывался, где его соулмейт; жив и счастлив в других отношениях, живёт ли в Конохе или в другой деревне.
В его жизни когда-то была девушка по имени Ханаре с подозрительно
похожей родинкой под глазом и явной влюбленностью к Хатаке. Неся её хрупкое тело на своей спине, Какаши не чувствовал ровным счётом ничего, кроме учащенного дыхания девушки, костей таза, впивающихся в него, и лёгкой тяжести её веса.
Судьба сводила их дважды, в подростковом и в более старшем возрастах (
после той весны).
Но нет.
К сожалению или к счастью это была не она.
Ханаре испытывала симпатию к Какаши, на что он ответил:
«шиноби не должен подчиняться чувствам». И самолюбие парня тогда порхало, отчасти он был уверен, что она
та самая, но хладнокровно отрезал красную нить судьбы.
Только падение на неё и едва соприкоснувшиеся губы спустя пару лет всё расставили по местам.
В груди глухо. Химия не вспыхнула в организме. Гормоны не подскочили в крови.
Тогда он уже повидал достаточно людей, буквально сходивших с ума после встречи со своей половиной. Даже самые ужасающие по силе шиноби таяли как масло под июньским небом при взгляде на соулмейта.
До Ханаре не было ни единой души с похожей меткой; были другого цвета, размера, выпуклые — одним словом другие. Были даже с мушками, что по началу приводило в растерянность молодого парня.
Опять же.
До той весны он думал, что его родственная душа старше максимум на лет пять, но никак не младше на четырнадцать.
Время текло неуловимо. Какаши вновь забылся в потоке миссий, боли, крови и смертей. Намывая руки, в очередной раз снимая с себя фантомную красную жидкость, осторожно поднимал глаза на свое отражение в зеркале. Он убивал так много, возможно, не зная того, своей же рукой оборвал жизнь второй половинке, даже не почувствовав? Если это не так, всё равно не достоин и тёплого взгляда в его сторону. Руки Хатаке по локоть в крови. Разве имеет он право кого-то обнимать?
Опуская маску вниз, Какаши прижал родинку пальцем, закрывая ее. Присмотрелся.
«Пусть она будет жива, здорова и счастлива без меня. Пусть мы никогда не встретимся. Ведь я ищу холодное искупление в смерти, а не горячую заботу в любви. Я не достоин её. Я не заслужил».
Последние два предложения Хатаке чеканил себе каждый день от рассвета до заката, а во сне его преследовали призраки прошлого.
Вскоре «любимые» друзья, наблюдая его состояние, выпросили Хирузена сделать того наставником генинов.
Увидев их первые, по коже прошелся рой мурашек, застыв огромными волдырями. То было смесью волнения и желания, словно ожидал этой встречи десятки лет.
Перед ним был шумный блондин, очень сильно похожий на его учителя, хмурый брюнет, по происхождению явно из Учих, и розоволосая влюбленная девчонка, поглядывающая на сокомандника.
Явно не этого Какаши предвкушал долгие годы. Но узел, завязавшийся в груди, не отступал. Позже он понял почему, когда поднял на руки изнеможённую от боя с Яманака Сакуру (теперь он знал её имя). Взгляд Хатаке невольно скользнул по девичьим аккуратным маленьким пальчикам, на безымянном, на котором так символично могло быть в будущем помолвочное кольцо, он приметил родинку прямо над косточкой.
Точно такую же, как у него; среднего размера, плоскую, идеально круглую и черную.
Сердце, подвешенное на нитях в груди, остановилось, сжалось и упало куда-то вниз, в район желудка, обдавая орган кислотой, ибо в ту же секунду при сосредоточенном взгляде на пятнышке Харуно оно начало болезненно пылать.
Следующей ночью
сенсей мучительно ворочался в неприятно горячей постели, на ум шли страшные картинки. Казалось, что к нему в дом ворвутся родители ученицы и придадут суду, как грязного извращенца.
Мысли тянулись будто полежавший клей и отравляли мозг не меньше.
Он наблюдал за ней на расстоянии и быстро успокоился, когда понял, что Сакура верит, будто её родственная душа это Саске, которого она так боготворила. Хатаке это вполне устраивало. Пусть строит свою жизнь вместе с ним.
Телесные контакты были сокращены до минимума. Да и тренировал он Сакуру минимально по той же причине, уделяя больше внимания Саске и Наруто. В особенности первому, чтобы смог её защитить.
Позже это станет тяжелым грузом на шее сенсея, ведь она не могла называть его так. Какаши не сделал для её обучения ничего, но всё еще слышал её голос, произносивший так наивно:
«Какаши-сенсей».
Легче стало, когда Сакура стала ученицей Цунаде, Саске ушел из деревни (что рушило планы копирующего ниндзя), а Наруто отправился в странствие с Джирайей.
Три года Хатаке мог дышать спокойно, словно в его жизни никогда и не было Харуно Сакуры. Лишь иногда под губой знакомо припекало, когда шёл по знакомым улочкам Конохи, но мужчина быстро менял маршрут.
Иногда Какаши мог спросить у Шизуне, как продвигается обучение у его
ученицы, но большего себе позволить не мог. Он радовался за её успехи со стороны.
Вечно это продолжаться не могло. Наруто вернулся, а значит команда номером семь была снова активна и могла выполнять миссии.
В обычной для себя манере, заглянув к Хокаге через окно, джонин впервые увидел её спустя долгое время.
Повзрослевшую, но всё так же слишком юную
для него. Детская припухлость щёк сошла с лица, на смену пришли заостренные скулы. Колкие зелёные глаза выглядели осознаннее, спокойнее. Мимика стала резкой, но более сдержанной; ноги длиннее, руки с резвившиеся мускулатурой, спортивные бедра. При этом, сохранялась прежняя хрупкость девушки, выделявшаяся худыми плечами, тонкой ключицей и белоснежной кожей, через которую просвечивались линии голубых вен.
Какаши задыхался.
Он все еще видел желание
девочки девушки отдать свои чувства погрязшему во тьме Саске. И ему хотелось помочь ей в этом, подарить счастье. Пусть любит и будет любима, даже если
это не он это Учиха Саске. Признаться, честно, ему было жутко наблюдать за взрослением своего соулмейта. Диафрагма поджималась.
Пусть он будет ей хорошим другом, если учителем не смог стать. Достаточно наблюдать за её легкой улыбкой, неторопливой речью и женственным голосом.
Идя вместе по Конохе, они почти соприкасались плечами, но Хатаке стойко держал дистанцию в пару сантиметров. Боковым зрением наблюдал за её руками; сложенные за спиной, пальцы переплетены вместе: родинка сказала ему «привет». Её он практически не замечал теперь, когда Харуно стала носить боевые или медицинские перчатки.
Какаши спросил:
— Сакура, а когда у тебя день рождения?
Копирующему ниндзя давали досье генинов, но он тогда не пожелал их прочесть, а после уже было странно спрашивать. Число и месяц
«той самой весны» он, естественно, не запомнил. Вроде апрель, а может и май, раз цвели деревья.
— Двадцать восьмого марта, — девушка подняла глаза на небо, нахмурила лоб, видимо, что-то вспоминая. — Мама рассказывала, что в тот год деревья начали цвести очень рано, обычно же сакура цветёт в апреле. А когда я родилась, бутоны набрались и раскрылись за неделю раньше, — куноичи тихо засмеялась. — Выдумала, наверное. Красивую историю хотела мне рассказать о моём появлении на свет, как и все родители. Вот мама Ино говорила ей, что…
Дальше он уже не слушал. Быстрый поток информации уносил ветер.
Хатаке лишь улыбнулся уголками глаз, подумав про себя: «
Не выдумала».
В тот день «
та весна» обрела конкретное число, месяц и имя.
Через полгода наступило семнадцатый день рождения девушки и на пороге дома четы Харуно появился букет. Семнадцать красно-розовых маргариток без записки. Так же было и на следующий восемнадцатый год, и на девятнадцатый…
Хатаке зажимал себя в жёсткие тиски и рамки: не более пяти продолжительных взглядов, десяти коротких, не более двух соприкосновений. Если на миссии, то можно четыре.
Головой он понимал, к чему это всё движется, и проклинал всех и вся, сопротивляясь. И у него получалось. Хатаке нежно оберегал её, пряча за своей спиной, готов был Саске шею сломать за тот инцидент в стране Железа.
Мысли о счастье Харуно и Учихи были смыты в унитаз. Ещё чего! Она так старалась ему помочь, и Саске не заслуживал таких светлых побуждений.
Мозг начинал подтекать незаметно. Какаши всегда испытывал трепет к девочке. Она казалась ему слишком чувственной для жестокого мира шиноби, бежала, спотыкаясь, стирая колени об землю вслед за Саске, пытаясь выдернуть его из пучины мрака. Из неё лились чувства маленьким напористым фонтанчиком как при ранении в артерию. Была бы его воля, запихнул девушку в госпиталь навсегда и не выпускал на опасные миссии.
Забота мужчины, сидящая глубоко внутри, была грубоватой и безжалостной, но наружу он допускал выход только ненавязчивой поддержке и томным коротким переглядкам. Отчаянно избивал в себе любые
розовые проявления, запихивал их по углам сознания. Лишь голос выдавал правду с лихвой, лился непривычной мягкостью.
Апогеем стала Четвертая Мировая Война Шиноби. Опасность поджидала везде. Контроля над ситуацией ожидать не приходилось. Сакура сильная куноичи, но желудок выворачивало в петли страха и волнения за неё.
Столкнувшись с воскрешенными Забузой и Хаку, которые узнали в ней
«повзрослевшую маленькую куноичи Какаши», всё снова упало вниз. Как в тот раз после боя, когда впервые поднял её на руки и увидел ту родинку.
Маленькая куноичи Какаши.
Всё стало ясно как день. Он точно принадлежал ей. Безоговорочно. Красная нить превратилась в крепкую цепь на его запястьях и шее. И стоит Сакуре дернуть, он вмиг добровольно окажется у её ног.
Война приблизила их максимально, настолько, насколько позволял их образ жизни и род взаимоотношений. В первую очередь Какаши думал о ней, уже потом о себе. Мчался, подхватывал на руки, держал и прижимал к себе ближе. Закрывал своей спиной от валунов, гладил холодные щеки.
Она лечила, поддерживала его тело. Какаши чувствовал её ладони на своей груди, они оставляли разгоряченные следы на коже.
Хатаке так много успел разглядеть в ее глазах, чтобы запомнить на всю жизнь.
Даже пытался достучаться до Саске, хотя сердце сочилось болью и сожалением, когда слышал её отчаянное признание, разбивающееся о спину Учихи.
Они все выжили. Так пусть черт, возьми, Харуно будет счастлива.
Но Саске опять ушел. И Сакура удрученно склонила голову, провожая его. И Хатаке был рядом. Просто был рядом, потому что на большее не имел право.
Воспоминания, силуэты, обрывки фраз текли спокойной рекой в сознании. Жар не уступал. Нынешний Хокаге продолжал плавиться подобно сыру в микроволновке.
Вот, что бывает в подарок за усиленную работу Рокудайме Хокаге: температура и недееспособность на пару дней.
Только в такие «моменты» жизни Какаши мог себе позволить окунуться в рефлексию, руминацию… и ещё в какие-то психологические состояния, терминами из которых его пичкала Харуно, когда рассказывала об очередном изученном материале. Но Хатаке запоминал. Мечтам Сакуры он выделил отдельную папку в голове, куда складывал информацию об её планах на психиатрическую детскую больницу.
Выражаясь его языком: болел и делать было нечего, кроме как гонять себя по обрывкам памяти, вспоминая свои мысли тогда.
Родинка зачесалась быстрее, чем хлопнула входная дверь. А вот и его
родственная душа, которая об этом не догадывалась. Как-то даже жаловалась, что все своих соулмейтов нашли, кроме нее. Хатаке усмехался про себя:
«Знала бы ты…»
— Какаши! — он попросил её обращаться к нему по имени, когда остаются вдвоём, без всяких пресловутых «сенсеев». — Почему вы не пошли в госпиталь?!
Сакура встала возле кровати, поставив руки в боки, и хмуро смотрела на мужчину.
— И тебе привет, Сакура, — приподнявшись на локтях, он осмотрел девушку с ног до головы, останавливаясь взглядом на поджатых губах. — Шикамару нажаловался?
— Нет. Я пришла отдать документы и не застала вас в кабинете. Чтобы вы знали, мне пришлось Шикамару пытать, чтобы узнать, где вы! — Харуно села на край кровати, слегка склонив голову вбок.
— Ничего серьёзного, обычная простуда. Нечего напрягать наших бравых ирьенинов такой чепухой, — Какаши улыбнулся.
Медик опустила свою ладонь на лоб Хокаге. Легкая прохлада приятно опустилась к вискам. Хатаке блаженно прикрыл глаза. Девушка нахмурилась, рассматривая седовласого: маленькие тонкие морщинки в уголках глаз; длинный филигранный шрам, рассекающий левое веко; небольшая горбинка на переносице, виднеющаяся сквозь маску… Маску, закрывающую нижнюю часть лица.
Зелёные глаза уперлись в неё, не моргая и не отводя взгляд.
Ладонь медленно перемещалась со лба, плавно протекая по виску и останавливаясь на щеке. Какаши нехотя разомкнул веки, устало смотря на девушку. Родимое пятно уже пылало, он привык к такой реакции ещё на войне .
«Интересно, как её метка реагирует?» — подумалось ему.
Мысль не успели проскочить дальше по нейронам, как губы ощутили ткань, стремительно скользнувшую вниз. Хатаке чувствовал себя рыбой, выброшенной на сушу: несколько раз в немом возгласе он разомкнул-сомкнул рот.
Из-за слабости и некого доверия (да просто не ожидал) не успел среагировать.
Сакура тем временем, выглядя не удивлённо, не возмущённо, с титановым спокойствием на лице развернула ладонь тыльной стороной. Глаза её бегали от руки к подбородку мужчины, сравнивая их.
Только спустя пару секунд до Хокаге дошло: она теперь всё знает.
Тяжело вздохнув, Хатаке принял неизбежную реальность.
Он готов был к различным обвинениям, крикам, слезам и разочарованию во взгляде.
Внутренне сжавшись, готовился к пощёчине. Заслужил же. Мысленно вёл отсчёт:
Раз.
Два.
Тр…
Недопроизводя финальную цифру в голове, Какаши почувствовал тёплое дыхание на губах, а позже прикосновение влажных от блеска женских уст.
Наверное, лихорадка вызвала помутнение рассудка и это всё плод его больного воображения. Но как же было хорошо! Пазл складывался в идеальную картинку, неидеальные углы сглаживались, а их руки сплелись.
Подозрения о том, что всё происходящее было действительным, пришли, когда он ощутил на своем теле приятную тяжесть девичьего тела. Сакура переместилась с края кровати на его бедра, обхватив того коленями, чтобы не сбежал.
Приоткрыв рот в возгласе протеста, мужчина только промычал. Девушка быстро овладела его языком, углубляя бездну, в которую они стремительно падали. А точнее, куда их подтолкнула Харуно.
Собственный жар смешался с её, влага стекала по шее вниз. Отлепляя глаза, Какаши посмотрел сквозь поцелуй на лицо розоволосой: кричащее вожделение; алые щёки, старательные движения рта и сильно сжимающие его таз женские ляжки.
Оперившись ладонями о кровать, Сакура оторвала припухлые губы от мужских. Тонкая нить слюны, соединявшая их до этого момента, потянулась, блестя в закатных лучах, оборвалась.
Грудь обоих синхронно поднималась.
Слов не нужно было. Медик привыкла показывать всё делами и действиями. Не давая опомниться вялому (поэтому такому послушному)
сенсею, снимая ципао через голову и пройдясь ягодицами вниз, она приподнялась, бросая плед на пол.
— Сакура, подож… боже… — Какаши мямлил, не понимая происходящего. Но голос оборвался, как только руки куноичи схватились за домашние штаны, резко опуская их.
Рухнув затылком на подушки, Хокаге уперся взглядом в потолок. Сил и желания сопротивляться не было. Пусть будет что будет.
Стену, которую он строил эти года, кирпичик за кирпичиком, Харуно снесла своим знаменитым ударом. Или губами, которые сейчас мазались по его прессу, спускаясь всё ниже и ниже.
Какаши хотел бы повалить на постель самостоятельно, любоваться молодым телом, трогать, ублажать каждый сантиметр её белоснежной кожи. Но голова предательски кружилась то ли от отлившей крови к эрекции, то ли всё-таки от простуды.
Сакура действительно была прекрасна. У неё была миниатюрная грудь, обрамлённая кружевным бюстгальтером. Хатаке даже не успевал разглядеть её как следует, так резво девушка приподнималась на секунды, чтобы сдуть волосы с лица, и опускалась, продолжая оставлять красные следы на теле мужчины. Задравшаяся до неприличия юбка показывала голые длинные ноги.
Хатаке одной рукой прошёлся медленным движением по женскому бедру, подползая под лишнюю ткань на ягодицах, сжимая их. Второй рукой он аккуратно опустил лямки с плеч и расстегнул верхнюю часть белья.
Занемевшими губами, спросил, вглядываясь в лицо партнерши:
— Ты уверена, что хочешь этого?
Куноичи утвердительно кивнула головой, освобождаю грудь и спустив юбку. Взяв розоволосую за затылок, Какаши притянул её к себе, завладев губами и взяв инициативу в этом поцелуе. Посасывая язык, губы, стучался зубами. Животный рефлекс направлял и овладевал им. Укусив за нижнюю губу, Хатаке почувствовал вкус железа.
Сакура ловко расположилась напротив бёдер мужчины, ладонью погладив член сквозь белье, позже крепко схватила. Услышав соответствующую реакцию в виде гортанного стона, сняла ненужную вещицу.
Догадавшись о намерениях девушки, джонин приподнялся, посмотрев на розовую макушку, которая выцеловывала сверху лобок.
— Сакура, не надо… Иди сюда
Замолчать пришлось, когда Харуно взяла в рот головку, и в мире Какаши Хатаке взорвался фейерверк цветами радуги. И после была темнота. Поглощающая темнота похоти и желания.
Пришёл в себя он спустя пару часов.
Сакура лежала на его груди, соприкасаясь сосками о его влажную, липкую кожу, водила пальцем незамысловатые круги. Острые лопатки бросались в глаза. Красные следы от его рук на бедрах, наверное, так же остались. Ноги пары были переплетены. Плед лежал поперёк их тел, закрывая лишь ягодицы розоволосой и часть их пяток.
Нынешний Хокаге всё еще туго понимал все обстоящие дела, но осознавал точно: отпускать её он никуда не собирается. Да и Харуно, не зная, на что идёт, не бросилась к нему в постель. При мыслях об этом в паху было до сих пор влажно и горячо.
Чмокнув девушку в висок, спросил:
— И, как давно ты догадалась?
Хитро улыбнувшись, Сакура посмотрела на мужчину.
— Не скажу.
Выскользнув из тёплых объятий, куноичи встала с постели, босыми ступнями прошлёпав по полу, пошла на кухню. Хатаке, не спуская с неё взгляда, смотрел на прекрасные изгибы её тела, тонкую талию и узкие бедра.
Возвратившись со стаканом воды, девушка протянула его мужчине. Счастье плескалось в уголках глаз девушки. Это ли не прекрасно?
— Какаши, а сколько тебе лет?
Хатаке усмехнулся. Теперь обращалась на «ты».
— Тридцать четыре.
— Хм. Где же мне найти тридцать четыре маргаритки?
Мужчина поперхнулся водой, глухо закашляв и пролив половину жидкости на кровать.
На языке цветов букет маргариток говорил: «Я счастлив, когда счастлива ты».
— Какаши-сенсей. Я рада, что ты моя родственная душа. Давай постараемся?
