It suits you

      «Зануда!»       Радужные огни — о да! — эти чёртовы люди, подогретые и живые в свете софитов, плодово-ягодное вино, гвалт, клубы дыма и вся-вся эта чепуха. Какое вообще сейчас время суток? Ночь? Я сжимаю хрупкую ножку фужера в своей ладони. Наверное, слишком крепко, потому что спустя секунду он лопается и рассовывается осколками по декоративному полу. Впрочем, это не так уж и важно. Каждый первый здесь — не думающий и до положения риз пьяный кусок танцующей массы, так к чему переживать о мелочах? Всё происходит, взрывается и мельтешит — это остро, это звонко, это те же осколки, никто ничего не заметит, и я тоже, блядь, пьян, в конце-то концов!       Бармен смотрит на меня с недоверием, но всё-таки протягивает мне очередной коктейль, на этот раз, кажется, мятный джулеп. Изначально я, вообще-то, не планировал напиваться и прибыл сюда с другой, намного более тонкой целью. Но я делаю глоток — классический лонг дринк, гармоничное сочетание пряных ноток мяты и бурбона; весьма высокое содержание алкоголя, но стройно смягчающееся сахарным сиропом. Вкусно. Действительно, очень вкусно. И, как ни странно, даже музыка здесь не такая уж и отвратительная. Думаю, Майкрофт бы оценил этот напиток. Он любит алкоголь. Но он не любит шум. И он не любит людей. Поэтому я и не надеюсь столкнуться с ним здесь, хотя это, конечно, было бы занятно — ох, чего бы только стоило выражение его лица? Ночной клуб — диаметральная противоположность и отрицание всех точек комфорта, которые мой брат создал для себя за последние десятки лет. Хотя, должен признать, раньше он не был таким уж и...       «Зануда!»       Чёрт его дери.       Я резко оборачиваюсь и вскакиваю с места, когда понимаю, откуда доносится моя мысль. Я замечаю его в толпе. Майкрофт Холмс, как обычно расфранченный в своем роскошном костюме-тройке, безупречно прибранный и... поддатый?! Наверное, в лесу что-то сдохло. Но я не могу ошибаться — без сомнений, это он. Самый правильный и скучный человек на планете, Британское правительство, мой брат, сидит у противоположного конца барной стойки, потягивает лонг-айленд из малиновой соломинки и, насколько я слышу, ведет непринужденную беседу со слегка глуповатой на вид официанткой.       И радужные огни, и подогретые живые люди, и размазанные края моего пьяного тела — все сплетается во внезапном осмыслении, и я — «Зануда!» — не могу не возмутиться собственному идиотизму! Я же давно всё понял, очень давно, аж двадцать шесть лет назад, как я вообще мог забыть? Майкрофт Холмс — это не чья-то мысль, это не то, что он наверняка хочет, чтобы о нем предполагали; он — не застланное ледяным воздухом изваяние, не закоснелая оболочка, не голос разума и даже не магнитный накопитель, который можно прорезать и вылепливать так, как мне вздумается. Я видел своего брата в худшие времена и с разных сторон, поэтому могу заявить, что та картина, которая разверзлась передо мной сейчас, вполне закономерна. Возможно, он не такой уж и плохой, раз держит мой испытующий взгляд на себе уже тридцать пятую секунду подряд.       «Зануда!»       Наша встреча в конкретно этом клубе вообще никак не была согласована. То есть... была, но не совсем так. Я, разумеется, заметил визитку в его дурацком блокноте, и он точно знал, что я её заметил, но я и подумать не мог, что всё обернется вот так, настолько немыслимо, ярко, форменно! Кровавый Ад...       — Майкрофт?       Опереточный свет софитов проникает под мою кожу, разносится по венам, я подхожу к своему брату сзади, совершенно опьянело пошатнувшись, но решительно задрав голову и сложив руки за спиной. Пусть думает, что я не удивлен. Так будет проще.       Он медленно поворачивается ко мне — действительно, чертовски пьян, даже взгляд не может толком сфокусировать. Его пальцы подрагивают, этот тонкий ободок сапфировых радужек, неровный пульс. И щёки... пунцовые. Я с трудом сдерживаю улыбку, когда он внимательно разглядывает моё лицо несколько секунд — «Сбился со счёта!» — и наконец понимает, кого видит перед собой. Я жду, что он, как это обычно бывает, вскинет брови и приоткроет свой спёртый рот — удивится — но он лишь кивает и молча похлопывает по сиденью незанятого барного стула, приглашая меня присесть рядом. В какой-то момент я, по правде говоря, растерялся. Растерялся, чёрт возьми! Я мог предвидеть любую реакцию, ожидал самую вероятную, банальную, но это — это вообще не вязалось и по-прежнему не вяжется с его образом в моей голове. Но я всё равно потворствую его игре. Я хочу знать, чем это всё закончится, и послушно сажусь рядом с ним.       Занятно.       — Что ты здесь делаешь? — не выдерживаю я после минутного молчания. Он загадочно ухмыляется моим словам.       А вот это уже не игра — я реально не знаю, что он, Майкрофт, может здесь делать. И алкоголь, закипающий во мне, явно не помогающий моей дедуктивной концентрации, и слишком громкая музыка, которая уже давно покалывает между рёбрами, и россыпь осколков на полу — всё пространство вокруг начинает плавиться, а лёгонькая фрустрация возвращает меня во время, когда я находился под воздействиями наркотиков большую часть светового дня. Надеюсь, что я не успел затянуться каким-нибудь гидроксибутиратом, пока пробовал все эти напитки. Но, зная себя и плеяду людей, работающих в подобных заведениях, это, к сожалению, вполне возможно.       — Я могу задать тебе тот же вопрос, Шерлок, — каждый слог, который он связывает, пропитан лонг-айлендом. — Что ты здесь делаешь?       — В отличие от тебя, дорогой братец, несу труды и заботы, — я бессовестно лгу, и, конечно же, Майкрофт это знает.       Моя ладонь тянется вперёд, и я пробую его коктейль на вкус. Контаминация водки, джина, текилы и рома, крепко, леденяще, «Современная классика» — слишком плоско для моего брата, но это, наверное, как раз-таки то, что ему нужно прямо сейчас. Некоторая плоскость. Стены здесь и без того слишком рельефные, даже мне невыносимо на них смотреть, что уж говорить о Майкрофте?       — Мм... Тебе скучно? — спрашивает он. Ну, или утверждает.       — Не совсем, — честно отвечаю я, пробегаясь по его пьяной позе многозначительным взглядом. — Я тебя не понимаю, Майкрофт. Зачем тебе понадобилась та визитка? К чему это всё? Если ты хотел... расслабиться в моей компании, ты мог просто сказать мне об этом.       Впервые за вечер в его глазах мелькает удивление. И я могу понять, почему. Ну вот что за ерунду я только что ляпнул?!       — Шерлок, что за ересь ты несёшь?! — озвучивает мою мысль он. В этом больше шока, причём под высоким градусом, чем его мнимой «злости». — Как ты себе это представляешь? Я должен был просто позвонить тебе и сказать, что хочу выпасть из памяти, напиться и развлечься с тобой в третьесортном ночном клубе, как законченный бонвиван, из-за разрастания проблем в англо-португальских отношениях? Выслать адрес? Может, пригласить твоих «друзей»?!       — Ладно, Майкрофт, ладно, не важно, забудь, — я жмурюсь и взмахиваю руками, отрекаясь от своих слов. — Это глупо. Ты прав.       Мой брат довольно хмыкает — тут же расслабляется — и мне становится очевидным желание снова вывести его из себя, поступить грубо, «как обычно», но в этот раз я сопротивляюсь себе. Это не к чему. Это лишнее. Не сейчас. Сейчас мне хочется запечатлеть эту безумную картинку, может, на какой-нибудь дорогой фотоаппарат с мегапиксельным разрешением, может и вовсе выбить её в чертогах разума до наименьших нюансов, живописно, навек — клянусь, Майкрофт никогда не выглядел так хорошо. Он притягивает коктейль обратно к себе, прижимает губы к соломинке, сосёт алкоголь и разрешает себе то, чего иногда не разрешаю себе даже я. Кажется, он замечает мою увлечённость им, потому что совсем скоро я слышу дразнящее и нахальное:       — Я вижу... тебе совсем не скучно, младший брат.       Я вздыхаю. Майкрофт никогда не ошибается, и, разумеется, в этом он прав тоже. Мне действительно — да-да! — совсем не скучно, и это не столько удивительно, сколько... опасно. Кто знает, что может прийти в мою голову теперь, когда шелест, разговоры и топорная музыка раздирают ритм воздуха, альстремерии взрываются, а люди вокруг и вовсе на людей не походят?       Какое-то сумасшествие, если честно.       — О, и я уверен, что ты знаешь, как сделать это ещё более «не скучным»? — провокационно отвечаю я.       Его лицо искажается самодовольной ухмылкой.       — Я всегда знаю.       — Тогда используй это!       — Использовать что?       Я резко вскакиваю с места и щёлкаю пальцами перед его лицом несколько раз. Интересно, он меня вообще слышит?       — Своё знание, Майкрофт! Используй его. Если ты, конечно, не хочешь, чтобы я бросил тебя здесь одного и ушёл к...       — Не вздумай! — перебивает меня он.       О, ну разумеется — одна из грандиознейших и страшнейших ахиллесовых пят Майкрофта Холмса — мой лучший друг, Джон Ватсон. Он никогда не рисковал выступать открыто против моего общения с ним, при случае даже благоволил консолидации нашей — «Только дружеской!» — связи, но и принципиально не выносил её, со всей очевидностью — тоже. Если я брошу его одного в таком месте и просто уйду к Джону, он не простит меня. И это же делает наш вечер экспоненциально жарче! Мой старший брат — сейчас он такой податливый и прыткий в моих руках, почти живой. Подогретый. Я ошибусь, если не воспользуюсь этим.       Но в этот раз он обгоняет меня.       Лонг-айленд, мятный джулеп, дайкири, виски сауэр, восходящее солнце — все коктейли, которые я успел попробовать за эту ночь, теперь не содействуют завершению моих намерений. Я не контролирую себя и не успеваю среагировать, когда Майкрофт внезапно поднимается с барного стула, подхватывает меня за локоть и начинает тащить за собой через яркое и насыщенное скопление танцующих «золотых рыбок» — людей — как я понимаю, в угол помещения. Разумеется, в самый отрешённый и глухой из возможных. Когда я был ребёнком, он так же оттаскивал меня за локоть, куда-нибудь подальше, «в угол», чтобы отругать меня за непослушание или ещё Бог-знает-за-что. Хотя теперь, я уверен, его побуждения намного менее мученические. Уши закладывает от несклеинности происходящего, красочно-разряженный пол плывёт под туфлями, потолок вздувается — я чувствую себя летучей мышью, никто не слышит, как отчаянно я кричу и пытаюсь ориентироваться в этом хаосе. Удивительно, но Майкрофт ведёт себя намного увереннее меня.       Что скрывает Британское правительство от глаз бесчестных в своём секретном королевском сейфе? И когда я, чёрт возьми, успел обрести эту треклятую «честь»?!       — Развлекайся, братишка.       Честь наблюдать за движениями его пьяных узловатых пальцев, подрагивающих, ослабляющих галстук и — «Какой небрежный!» — расстёгивающих последнюю пуговицу на наверняка почти бесценном хлопковом пиджаке. За румянцем на его щеках, обрывочно покачивающимися бёдрами, плечами, овальным дыханием, отсветами и тенями, украшающими его шею, мокрую и красную до безобразия. Он танцует. Мне и так очень, очень трудно сдерживать себя от того, чтобы присоединиться к нему, но когда музыка становится слишком навязчивой и ритмичной, я по-настоящему срываюсь. Срываюсь — с ума сойти! Я молча танцую вместе со своим братом и чувствую себя полным идиотом, которым, наверное, и в самом деле являюсь. Мне отчаянно хочется заглушить эту пошлую песню каким-нибудь своим фирменным остроумным словом, вернуть ситуации хоть какую-то, пусть самую крошечную унцию здравомыслия, поэтому я говорю:       — Тебе это идёт.       И делаю ситуацию ещё хуже. Мой язык пропитан спиртом, голова ничего не соображает, это же вообще не то, о чём я собирался поговорить! Но отрицать невозможно: моему брату действительно это чертовски идёт. Нетрезвость. Раскрепощённость. Он наступает мне на ногу, наверняка не специально, и я не упрекаю его за это. Я слишком сильно наслаждаюсь неправдоподобностью происходящего, чтобы возмущаться.       — Я слишком стар для этого, Шерлок, — справедливо отмечает он.       Почему даже формулировка наших мыслей так схожа?       — Брось, брат, не так уж ты и стар, — отмахиваюсь я, между тем напрягая все свои оставшиеся дедуктивные таланты, чтобы определить примерный возраст людей из толпы. Много молодняка, но и наш возрастной контингент не в дефиците. — Тебе всего... сколько? Не помню. Сорок пять? Шесть?       — Почти. Сорок семь, — поправляет меня он, снова наступая мне на ногу. Кажется, в этот раз не случайно. — И почему ты думаешь, что мне, как ты аморфно выразился, «это идёт»? Я не похож ни на одного человека здесь.       Я открываю рот, чтобы дать свой ответ незамедлительно, по наитию, но затем всерьёз задумываюсь над вопросом и тут же закрываю его — не знаю, закрываю я рот или вопрос, но что-то да закрываю точно. Действительно, почему Майкрофту, моему чопорному и невыносимо прециозному старшему брату, самому могущественному и хладнокровному человеку в этой стране, вообще должно идти нечто такое? Бред, бред чистой воды! Я снова прохожусь по нему своим испытующим взглядом, вбираю его странное поведение, подчёркиваю каждый жест, всхлип и подёргивание его тела, следую правилам кинесики для дополнения своего пьяного анализа — и тут же всё понимаю. Нет, ну конечно! Как я вообще мог ляпнуть такую чушь? Разумеется, верно не то, что ему «это идёт», а то, что он идёт мне таким!       Оу. Наверное, это не должно было прозвучать настолько недвусмысленно.       Майкрофт всё ещё ждёт, когда я отвечу на его вопрос, щурит глаза, но теперь, после понимания, я и не знаю, стоит ли мне вообще что-то говорить. Я чувствую это запутанное напряжение между нами всем своим существом, бессмысленно пытаюсь подобрать нужные — правильные — слова и поджимаю губы. И всё-таки не выдерживаю:       — Потому что ты зануда, Майкрофт, — признаюсь я ему.       Его щёки краснеют ещё больше, определённо от смущения, и он удивлённо округляет глаза. Теперь мы — он и я — всё понимаем. Теперь нам не нужны лишние мысли, чтобы говорить друг с другом.       Так вот, значит, как оно бывает.