В школьном туалете, в самой дальней кабинке, сидел и остервенело дымил табаком патлатый металист. Надо было срочно успокоиться, привести нервы и мысли в порядок. Злость текла раскалённым свинцовым сплавом по венам и капиллярам, норовила вскоре застыть и сделать всё тело железным и неподъёмно тяжёлым. Надо было срочно разбавить эту ситуацию в своих артериях никотином, заменить на него этот выжигающий изнутри раствор агрессии и гнева. Джонсон надеялся на то, что пожарные сигнализации не сработают, а в мужскую уборную никто не явится. Сигарета потрескивала от сильных затяжек, пепел летел в унитаз. Кареглазый сидел на бачке сортира большой и озлобленной птицей, дым выходил напористыми потоками через длинный клюв. Ботинки уместились на стульчаке, совершенно не боясь запачкать его ещё больше. Брови уже начали болеть от того, насколько долго хмурились. Казалось, что после такого между ними возникнет монументальная трещина-морщинка, которая останется на лице владельца навсегда.
— Мудень блядский. Сын портовой шлёндры, — еле слышно шипел подросток на змеином языке, —
Убью нахер…— сигарета затушилась о серую стенку запертой кабинки, оставив пару искорок и чёрный зигзагообразный след, — С дерьмом смешаю! — плевался ядом в пустоту долговязый.
Возможно, парня и вычислят позже по камерам, но слабо верилось в то, что поимкой нерадивого курильщика кто-то будет всерьёз заниматься, зная апатичного директора и столь же пофигистичных преподавателей этой школы. Да и отмазки с алиби всегда легко и непринуждённо являлись в длинноволосую голову без всякого напряга, подобно божественным просветлениям свыше. Но об этом Ларри подумает как-нибудь в следующий раз. Сейчас надо было проконтролировать себя и не сорваться набивать морду Фелпсу в отместку за Салли. За Салли и его благополучие шатен на полном серьёзе был готов и избить, и быть избитым, и получить судимость, и сигануть с пятиэтажки апартаментов. Он злился, когда кто-нибудь называл его самоотверженность и слепую преданность древнескандинавского берсерка простым юношеским максимализмом, ведь за время дружбы Салли стал для него, если и не идолом и смыслом вставать по утрам, то уж точно самым ценным человеком, которого хотелось оберегать и окружать заботой и только позитивными эмоциями. Его пластмаску на лице хотелось расцеловать в наплывах благодарности за подаренные им доброту и тепло. А может, и не только пластмасску. Хотелось показать Фишеру то, что он значил для металиста. Целую вселенную, например, или даже капельку больше. Привязанность сдавливала шею холодящей цепью. Пёс на привязи, который заприметил на территории хозяина обидчика.
В туалет кто-то вбежал, послышалось сбитое дыхание и шелест бумаги в районе раковин. Ряд тихих ругательств дал понять Ларри, что владельцем голоса был Трэвис-ёбаный-Фелпс, что мигом разожгло в тёмных зрачках новую волну ненависти. Длинные узловатые пальцы стали сжиматься и разжиматься, в кулаки и обратно. Пара костяшек глухо хрустнули. Фелпс включил воду большим напором, выключил, повозился у зеркала и пару раз влажно шмыгнул. Джонсон навострил топорщащиеся из-под волос уши. «Он чё это, рыдает?» — ехидно ухмыльнулся Ларри, уже подумывая выходить из кабинки. Пока он решался, с разочарованием услышал то, как соседняя кабинка хлопнула и заперлась. Из-за тонкой стенки с пепловым зигзагом стали доноситься тихие судорожные всхлипы. Шатен затих диким хищником в кустах. Ссутулился, будто бы его мог кто-то заметить. Надо было подкараулить Фелпса и разобраться с ним раз и навсегда, чтоб этот выскочка-блондинчик больше и не думал даже на метр приближаться к Салу и их компании. Надо было дать ему понять, что бывает с теми, кто смеет трогать одноглазое золото Джонсона, как бы банально это не звучало набатом в каштановой голове. Банально, зато правдиво и искренне.
Когда Фелпс начал уже не на шутку реветь в захлёб, то в гипотезе, что то был именно он, уже не оставалось места сомнениям. Уж больно часто шатену приходилось встревать в словесные доселе перепалки с этим смуглым. Хотя любой голос имеет особенность видоизменяться во время слёз и эмоций. Ларри в душе не волновало то, почему это Трэвис столь исступлённо бился в истерике и, судя по звукам, ещё и головой о стенку. Салли тоже пару раз плакал, когда слова блондина задевали протезника за живое. Ещё тогда, успокаивая аккуратными объятиями Фишера в этом же самом туалете или на заднем дворе школы, Ларри чётко решил разобраться с блондинистым мудилой во что бы то ни стало. Салу тоже было херово, он многого успел натерпеться. Слишком много, чтобы такие подонки как Фелпс, оставались безнаказанными. Послышался скрип двери на уходе в туалет и вновь зашуршала бумага. Металист мысленно чертыхнулся новому пришедшему человеку. Хотелось, чтобы посторонний поскорее покинул уборную, а Фелпс вылез из своего хлипкого укрытия, прямо в злые руки подстерегавшего Джонсона. Последний душил желание вытянуть ещё одну сигарету из пачки, но это бы выдало его присутствие с потрохами. Гость с пару минут стоял у умывальников, затихнув так же, как и Ларри. Фелпс, услышав пришедшего, тоже смолк, хоть рваное дыхание и давало понять, что кабинка была занята кем-то, у кого сегодня очевидно не выдался денёк. Некий человек медленно прошёлся к кабинкам, приоткрывая две первые и останавливаясь у третьей, из которой доносились еле слышные всхлипы.
— Есть тут кто? — глаза Ларри расширились от узнавания голоса. Голос оказался слишком знакомым, слишком родным, чтобы его не признать с первых гласных. Ему было легко узнать из тысячи приглушаемую протезом речь Фишера. Металист зажал себе рот, когда увидел в щели между полом и дверцей тень друга, заглядывающего в его кабинку. Благо ноги были высоко, так что опознать Джонсона сейчас было невозможно. Голубоволосый лишь задумчиво хмыкнул на запертую и пустую на первый взгляд кабинку, из которой пахло знакомой маркой сигарет. Отойдя к соседней кабинке, он тихонько постучался.
— Отсохни, мудила! — грозно гаркнул туалетный плакса. Трэвис явно негодовал по поводу своего разоблачения.
— Трэвис? Ты только что… плакал? — тихо, но проникновенно задал Фишер риторический вопрос, узнавая голос обидчика.
— Салли-кромсали? Я… нет! — заявил Фелпс охрипшим голосом, явно стушевавшись и застеснявшись признаваться в слабости перед нагрянувшими отчего-то эмоциями, — Какого черта? Человеку уже одному нельзя побыть, что ли? — с очевидно деланным возмущением стал негодовать он.
— Почему ты так меня ненавидишь? — беззлобно вопросил протезник, облокачиваясь плечом о двери кабинки Фелпса и непонимающе мотая головой.
— Потому что ты и твои дебильные друзья — кучка гомосеков! Это противоестественно! Неправильно! Бог никогда тебя не полюбит! Так почему я должен?! — прикрикнул в охватившей его экспрессии парень и из кабинки послышался хлопок руками, будто бы Трэвис шлёпнул ладонями по лицу. Густые брови Джонсона стремительно поползли вверх, а тонкие губы стали распластываться в немой усмешке. Шатен изо всех силёнок попытался не прыснуть от распиравшего смеха, который в один миг и одну фразу Фелпса заслонил всякое чувство гнева.
«Ты жалок, Трэвис…» — подумал про неприятеля Ларри, ухватываясь рукой за стенку и начиная рискованно смеяться в кулак, без звука, одними только резкими выдохами.
— Ты ведь знаешь, что мы на самом деле не геи, да? Ну, Кроме Тодда. Он прям само гейство, — послышалось уже тогда, когда шатена наконец отпустил безудержный смех, мышцы живота уже успели изрядно разболеться, а в лёгких металиста осталось критически мало кислорода. Это заявление одноглазого, которое было, возможно, слишком поспешно им сделано, немного осадило Ларри. Темноглазый как-то сник после такого вывода Фишера, непросвещённого во все подробности чувств лучшего друга, — Но это часть его, и мне кажется, это прекрасно. Он один из милейших людей, кого я знаю. Как вообще можно ненавидеть Тодда? — с этим было сложно поспорить, как подумалось Джонсону с кислой усмешкой. Из соседней кабинки послышалось лишь невнятное, но раздраженное рычание блондина, — Тебе это отец внушает? — тише и проникновеннее спросил голубоглазый.
— То, что мой отец — проповедник, не значит, что я его собственность! Я свободный человек! — с болью в голосе постарался сам себя убедить в сказанном Трэвис.
— Я и не спорю! Но как-то грустновато ты выглядишь, чувак, — аккуратно заметил Салли, —Твой отец не слишком на тебя давит? Бьюсь об заклад, быть сыном такого сильного человека — нелегко, — Джонсон же, в свою очередь, сидел в абсолютном непонимании и замешательстве. Как после всего, что наговаривал и делал Трэвис, Сал не спешил от него отворачиваться, а даже наоборот — попытаться разобраться в ситуации и понять своего обидчика и его жизненные проблемы?
«Ты слишком добр для этого мира, Сал…»— покачал головой Ларри и грустновато улыбаясь.
— Ты не представляешь, каково это…— полушёпотом подтвердил Фелпс. Послышался сухой смешок, вдоль и поперёк пронизанный горем, как гобелен цветными нитями.
— Мне жаль, чувак, — таким же полушёпотом ответил с сопереживанием Фишер.
— Не надо меня жалеть, Салли-кромсали! Мне не нужна твоя жалость! — остервенело рыкнул блондин, слабо ударяя дверь кабинки, будто бы желал вмазать самого протезника.
— Ты ведь понимаешь, что нам необязательно быть врагами? — прощупывал почву одноглазый, на что в ответ получил неловкое молчание собеседника, —Я думаю, подо всей этой злостью скрывается хороший человек, который боится быть самим собой. Если ты когда-нибудь захочешь поговорить или, может, ненадолго оградиться от отца, можешь зависнуть со мной.
— Почему… почему ты ко мне так добр? — дрожь в голосе блондина ясно обозначила то, что на него вновь нахлынула волна слёз.
— Я не считаю тебя плохим человеком, Трэвис, — легко ответил парень с успокаивающим, почти убаюкивающим голосом.
— Знаешь, я не ненавижу тебя… и твоих друзей…
— Я так и не думал, — улыбнулся под протезом Сал.
—Я… я думаю… в общем, мне жаль, что я был таким мудилой. Вы этого не заслуживаете.
— Это многое для меня значит. Правда, — Фишер приложил ладонь к дверце, словно бы то было плечом растрогавшегося Фелпса, —Спасибо. И я серьезно говорил о том, что я рядом, если захочешь подружиться.
— Не испытывай удачу, Салли-кромсали! — горько усмехнулся бывший обидчик, —Ладно, а теперь проваливай, чтобы я мог побыть в одиночестве. И, эм… — замялся светловолосый, на что Сал вопросительно хмыкнул, — Никому не рассказывай об этом, или ты труп! — прорычал ученик. Но после опешившего молчания Фишера, всё же исправился, — Эм, то есть, просто никому об этом не рассказывай. Хорошо? — с мольбой в смягчившемся голосе попросил Фелпс.
— Не расскажу, — доверительно ответил Фишер, после удаляясь прочь из туалета. Джонсон беззвучно выдохнул с облегчением, его всё же не обнаружили.
Спустя пару минут туалет покинул и успокоившийся Фелпс, предварительно умывшись и приведя себя в относительный порядок. Ларри отчего-то передумал совершать над парнем жестокую расправу. Но внутри что-то кололось от избыточной доброжелательности Фишера к Фелпсу, которая показалась Джонсону абсолютно незаслуженной и ненужной. У него были другие методы борьбы с обидчиками, которых его милый друг, к сожалению, разделять не мог и не желал. Ларри вышел из кабинки и думал уже возвращаться к скорым занятиям, как вдруг заприметил на полу смятую и мокрую в некоторых местах записку. Она выглядела слишком интригующе, да и выкинута была не в урну, а на пол, будто бы кто-то нарочно желал того, чтоб другой её прочитал. Металист почесал загривок и решился поднять её и прочитать, догадываясь, что её выбросил плакса-Фелпс.
«Хм-м… взгляну одним глазком, хуже не будет!» — подумал патлатый, разворачивая и распрямляя мятую бумажку. Однако хороший настрой быстро его покинул, когда он начал соображать, что к чему.
«Знаю, мы толком не знакомы, но у тебя наверняка уже сложилось обо мне мнение. Но я подумал, что если расскажу о своих чувствах, все может обернуться иначе. Правда в том, что я не могу перестать думать о тебе. Я схожу по тебе с ума. Ты такой классный! Но я знаю, что эти чувства неправильны. Парень не должен чувствовать подобное. Я горю от стыда даже когда пишу это. Мой отец убил бы меня, но я не могу вечно жить в его тени. Я просто….»
Брови нахмурились с новой силой, а кожа на щеках опалилась красным. Переносица стала испещрена мелкими морщинами, а ниже носа застыл волчий оскал. Эмоции наполнили чашу черепа до самых краёв, грозясь разлиться и обрушиться на подростка ослепляющей головной болью. Вот почему Фелпс говорил всё то, что говорил. Был непривычно открыт с Фишером, местами даже мил в общении, насколько тот вообще мог быть милым. Пальцы поспешили разорвать записку в мельчайшие клочья, которые позже разлетелись по помещению во все стороны. Кулаки непроизвольно сжались, да с такой силой, что даже запястья заныли. В зеркале над раковинами отражался уже не просто подросток, а пробудившийся в нём кровожадный монстр, который лишь издали напоминал прежний облик своего хозяина. Ларри пытался держать дыхание, но всё равно выходило плохо, это было похоже больше на вскипячённый чайник.
— Чёртов…— подходящее слово, к величайшему сожалению парня, так и не нашлось. Зато нашёлся ещё один повод разобраться с блондином. Подросток направился прочь из туалета, гонимый желанием устранить с поля боя мешающегося доходягу-Фелпса, который вздумал претендовать на внимание Салли. На самого Салли. На
его Салли.
Смеркалось. Ларри караулил недруга у ворот школы, прислонившись к ним и натянув красный капюшон. Было холодно, пальцы не согревались даже в карманах, однако он всё равно не уходил и ждал Фелпса с какой-то бычьей упёртостью. Он относился к этому, как к простому устранению ненужных помех. Конкуренты, пусть и такие жалкие, были абсолютно ни к чему. Любить Фишера и никак того не показывать было и без того тяжело. Слишком тяжело, слишком хрупко, слишком изнуряюще.
«А тут ещё и этот…» — возмущённо выдохнув, подумал патлатый, сплюнув сгусток злобы на асфальт.
Наконец, из школьных кованных ворот вышел долгожданный запоздалый ученик. Трэвис даже не заприметил Джонсона со спины и в капюшоне, что было второму на руку. Долговязой тенью Ларри проследовал за нерадивым одноклассником, выдерживая строгую дистанцию до определенного момента, пока за поворотом не показался шикарно подходящий под цели шатена тёмный и тесный закоулок. В несколько шагов расстояние между ними сократилось. Фелпс успел обернуться на чужие быстрые шаги, однако сказать ничего уже не успел. Блондин был схвачен за грудки и утащен в подворотню. Его раскрывшийся рот мигом заткнула ладонь, грубо впиваясь пальцами в щёки. Фелпса опрокинули на землю в одно лёгкое движение, парень не слабо приложился спиной и затылком о холодящую шероховатость земли.
— Кончай с этим, Ларри! — оклемавшись и разглядев напавшего потребовал подросток, однако тут же подавился своими же словами и воздухом, когда на него вдруг взгромоздился металист.
— Брось, наше представление ведь только начинается! — за ехидным оскалом с щербинкой последовал основательный удар по скуле, которая стремительно налилась болезненным румянцем. Трэвис зашипел, стараясь держаться в строю и забыть про боль. Однако сделать это оказалось сложнее, чем показалось, ведь следом раздался следующий удар в другую скулу. Для симметрии.
— Джонсон, блядь, псих! — зажмурившись и отвернувшись попытался вразумить одноклассника Фелпс, однако быстро понял, что обычными словами докричаться до нападающего было невозможно. Тот был оглушён слепым чувством ревности и злостным желанием мести за всю боль, причинённую его единственному светилу в жизни.
— Что бы сказал твой папочка, прочитав ту записку? А послушав твоё сортирное нытьё тому, кого ты так любил… — шатен театрально вскинул брови, обводя пальцем медленно вспухающие скулы и больно надавливая на них, — Поунижать на переменах? Сучье отродье! — после очередного удара, который пришёлся на вмиг разбитую и заалевшую губу, Трэвис решил, что надо бы и начать давать отпор. Конечно, по мере возможности. Смуглые руки инстинктивно потянулись к шее шатена, чтобы сжать ту покрепче. Ларри опешил и стал старательно отдирать плотно сдавливающие кадык пальцы, но как гласил его внутренний голос: лучшая защита — это нападение.
— А что бы сказал твой папочка? Ах да, его же…— хватка Фелпса ослабла в тот же миг, когда и на его шее возникла петля из узловатых пальцев металиста.
В отличии от попыток блондина, ответная реакция Ларри оказалась куда напористее и сильнее, всё потому что тем двигала заслепившая ярость после опрометчиво кинутой Трэвисом колкости. Смуглое лицо покраснело, а на висках и лбу проступили вены, будто мерзкие подкожные черви. Его придавили за шею к земле одной рукой, плотно зафиксировав, а после стали накидывать один за другим удары, не такие сильные, как прошлые, зато бравшие своим количеством. Трэвис на время потерял ориентирование в пространстве, а слёзы скатывались по вискам в такт глухим стонам. Он не хотел плакать, это было лишь естественной реакцией организма на пару ударов, пришедшихся по глазам, один из которых и без того болел и был покрасневшим от недавних утех отца. Ларри знал, на что надо было давить, однако Трэвис тоже. Отяжелевшие руки пытались перебороть тремор и дотянуться до лица Джонсона. Немного не дотягивались, но наклонившийся ближе Ларри неплохо подмастил противнику, не замечая, как ситуация выходит из-под его рук. Блондин, кряхтя и матерясь от давления и нехватки воздуха, взялся за чужую голову и стал вдавливать большие пальцы в карие глаза. Ларри тотчас же отстранился от смуглого горла и кинулся пытаться убрать в глаз пальцы, которые вдавливались с каждой секундой всё сильнее и глубже. Глаза пронзила боль, доходящая прямиком до мозга и даже глубже. Патлатый сорвался на крик, от громкости и внезапности которого Фелпс дёрнулся и зажмурился, однако руки не убирал.
— Сука-а-а!!! — завопил нависающий сверху Джонсон, негодуя от столь грязного приёма хрупкого на вид плаксы-блондина. Эхо отскочило резиновым мячиком сперва от стен подворотни, а после и от оконных стёкол зданий вдали.
Шатен брыкнулся и вырвался из чужой хватки, однако теперь контролирующая позиция сверху была безвозвратно потеряна, ведь тот упал на землю, ударяясь копчиком. Наспех потирая красные и мокрые глаза, он поторопился вернуть зрительный фокус, с ужасом обнаруживая то, как сверху уже стоял оклемавшийся и готовый дать отпор Трэвис. Ещё ужаснее выглядел поблескивающее ножевое лезвие в его дрожащей руке.
— Говорил же, кончай с этим, Ларри, — перочинный нож лязгнул в опасной близости от тела, а на грудь надавила нога. Фелпс шмыгнул и оглядел без пяти минут поверженного противника.
Глаза по прежнему плохо видели из-за застилающих их слёз, которые вместе с Фелпсом Джонсон уже сотню раз успел проклясть. Холодное оружие мигом расставило все точки над «и», определяя исход драки, расклад чего абсолютно не устраивал Ларри. Тот попробовал побрыкаться и спихнуть чужую ногу с груди, но та фиксировала его в удручающем положении слишком крепко.
«Ну, заебись теперь!» — с тенью иронии обречённо подумал патлатый, морщась от тяжести и боли. Вокруг воцарилась тишина, давящая не меньше, чем чужая обувь. Разбавлялась она лишь тяжелым сипящим дыханием лежащего.
Трэвис склонился и приставил нож к горлу Джонсона, который машинально запрокинул голову назад, дабы не наблюдать страшный блеск стали и глупую ухмылку противника, сжал зубы и сглотнул, дёргая острым кадыком под лезвием. Глаза широко распахнулись, когда смуглолицый закрался рукой под кофту металиста и задрал её, оголяя судорожно вздымающийся живот. После его рука надёжно зафиксировала тонкие запястья над головой с распластавшимися по земле каштановыми волосами. Ларри напрягся и даже не предпринял попыток воспротивиться. Тело парализовал страх и ожидание расплаты. Нож аккуратно переместился к бледному торсу и упёрся острым окончанием в солнечное сплетение.
— Зачем ты всё это устроил? — непонимающе помотал головой Фелпс, надавливая на кожу и совершая первый надрез, который простёрся от рёберного свода вдоль середины живота, останавливаясь лишь у пупка. Боль от ножа была, как ни странно, тоньше и острее. Жгучей и щипящей.
— Чтоб тебе-упырю отомстить! — Ларри зашипел, ощущая, как нож не выходит до конца из кожных покровов, а проворачивается и продолжает рассекать живот уже в новом направлении.
— За что? — с деланным непониманием решил уточнить Трэвис, полностью отдавая себя созданию замысловатых узоров из одной-единой длинной линии на бледности своего телесного холста.
— За Салли…— сквозь зубы цедил Джонсон, извиваясь и ёрзая под лезвием и крутя скованными руками.
— Ты-то, может, и «засалли», но уверен ли ты, что это было желанием мести? — Фелпс глуповато усмехнулся своей же шутке, после проникновенно вглядываясь в до сих пор слезившиеся и хмурые глаза металиста.
Патлатый ощутил, как по бокам потекли горячие, но быстро остывающие на холоде, отдельные капельки и целые ручейки. Кровь затекала даже под спину. Оставалось надеяться, что его не вспорят и не выпотрошат, как забитого благородного оленя после охоты. Или же просто как глупую и самонадеянную свинью на скотобойне. Может, это была и не месть. Скорее всего, не она.
— Не смей трогать моего Сала, кусок дерьма, — глядя в уже полностью помрачневшее небо прохрипел из последних сил шатен. Он не знал, насколько порезы были глубоки, но головокружение, ручейки, бегущие по бокам, и озёра, собиравшиеся на впалом животе, лишь говорили о неминуемой и стремительной потере крови, что грозило обмороком — в лучшем случае.
— Трэвис? Ларри?! — оба обернулись на остолбеневшего Фишера, сжимающего лямки рюкзака и шокированно глядя одним глазом на происходящее.
— Привет, чувак, — апатично кинул длинноволосый, ощущая, как тьма сгущается в глазах чёрными непроглядными бельмами и мушками. Последним, что он увидел, была ходячая причина его тотальной неудачи и трещащего по швам провала.
***
— Ну и нахера? Нахера, я тебя спрашиваю? — Фишер экспрессивно жестикулировал, стоя на коленях перед сидящим на больничной койке Джонсоном. Сал помогал тому с перевязкой уже поверхностно подсохших и подстянувшихся ножевых. Ларри устало глядел в пол. По рукам и оголённому торсу бежали свой марафон мурашки, ибо здесь было холодно — в одних-то штанах. Салли хмуро смотрел немигающим живым глазом из-под протеза.
— Я…
— Что, «я»? Я-я… сам продолжение знаешь! — негодующе дразнил Фишер, делая ещё один оборот бинта вокруг чужой талии.
— Придурок.
— Он ещё и обзывается! Тьфу! — возмущению Салли сейчас не было предела. Он бы сам взял нож и зарезал бы лучшего друга за такое глупое поведение. И Фелпса. И вообще всех-всех!
— Бля, да это я придурок, чувак! — вздохнул шатен и потёр лицо ладонью, после зачёсывая ей же длинную чёлку назад.
— Бесспорно. Ты, жопа тараканья, знаешь, сколько нервов у меня сожрал? И не только у меня! Тодд с Эшли тоже в ахуевозе были, — Сал расстегнул нижний ремень фиксации маски одной рукой и прокусил бинт.
— Стой, — рука долговязого придержала пальцы друга, которые после перевязки уже хотели застегнуть протезный ремешок обратно. Фишер с недоумением глянул на друга.
Через жалкую секунду Ларри решился на то, что так давно желал сделать. Нагнулся пониже к одноглазому, несмотря на разлившуюся по животу боль, сдвинул низ протеза, ощутив под пальцами шершавый от шрамов подбородок. И оставил недолгий, но чертовски много значащий для него, поцелуй.
