Тремя часами ранее
Казалось, воздух в комнате накален до предела, хотя еще совсем недавно было нестерпимо холодно. Из приоткрытого окна все также рвется зимний ветер, уже обильно посыпав подоконник снегом. Но двум парням до этого совершенно нет дела. Один небрежно развалился на кухонном стуле, время от времени бездумно постукивая пальцами по столешнице, когда позволял себе выпустить стакан из рук. Его свободная поза резко контрастировала с острым пристальным взглядом, что был направлен на диван, криво стоящий в смежной комнате. На нем лежал уже второй обитатель этой квартиры. Розовые локоны утопали в подушках, которыми диван был буквально завален, а рука с тлеющей сигаретой того гляди грозилась поджечь наполовину стянутый на пол плед. Эта рука периодически нервно вздрагивала, приковывая к себе чужое внимание. После чего с кухни следовал звук очередного глотка. Когда спустя казалось бы вечность полной тишины напиток все же закончился, мужчина раздраженно прокатил опустевший бокал через всю поверхность стола. Не получив на свое действие никакой реакции, он встал, намеренно громко отодвигая и опрокидывая стул. Несколько быстрых шагов привели его к дивану. На лице лежащего мужчины не отобразилось ни единой эмоции. — Хару, — наконец прерывая тишину, проговорил подошедший. Хозяин квартиры как будто наконец очнулся. Он перевел потерянный взгляд сперва на почти дотлевшую сигарету, обнаруживая на полу кучку пепла, а после всё-таки одарил второго мужчину своим вниманием. — Ран, — голос прозвучал хрипло из-за длительного молчания. Мужчина слегка наклонил голову вбок.- Подай-ка мне новую сигаретку, пачка где-то на журнальном столике должна быть. Мужчина продолжил стоять и разглядывать своего собеседника. Его взгляд блуждал по всему телу, как будто не находил нужной точки, за которую мог бы зацепиться. — И зажигалку, — отсутствие реакции на свою просьбу совершенно не смущало Харучие. Наконец Ран отмер. Он неохотно подошел к захламленному различным мусором столику и раздраженно нахмурился. — Здесь их нет, — всю поверхность занимают бумажные пакеты от заказанной ранее еды, заляпанные стаканы, многочисленные блистеры, грязные столовые приборы, стеклянные бутылочки сомнительного содержания и никаких сигарет. — Под трамадолом погляди, — удобнее устраивая голову на подушках, прохрипел Санзу. Ран с неприкрытой неприязнью отодвинул пакет в сторону и заметил, наконец, под кучей блистеров нужную пачку. Резким движением он вытаскивает ее, попутно роняя несколько таблеток на пол. Зажигалку он решает достать из собственного кармана, не желая больше прикасаться к столу. Поджигая одну сигарету, Ран зажимает ее между своими губами, а после слышит недовольное хмыкание со стороны дивана. — Ну-ну, — дразнит Хайтани. — Не дуйся, сейчас все будет. Мужчина обманчиво мягко подходит к хозяину квартиры и резко его дергает, усаживаясь на чужие бедра. Санзу уже менее недоволен. А после получения долгожданной сигареты и вовсе растягивается в улыбке. Ран откидывает розовые волосы с лица и приближается почти вплотную к губам напротив, соединяя свой подожжённый кончик сигареты с чужим, заставляя тот также начать тлеть. Делая первый вдох, Харучие полностью расслабляется и откидывает голову на подлокотник, пока руки естественно ложатся на поясницу оседлавшего его Рана. Не сговариваясь, они выпускают дым. — Мы как в спецэффектах для сцены, — хмыкает Санзу, делая следующую затяжку. — Где находится сцена? — А где бы ты хотел? — Хмм, — Ран выпускает очередную порцию дыма, обводя пальцем свободной руки чужое ухо. — Как насчет небольшой сцены кого-нибудь снобского клуба по интересам. — В коттедже за городом, — Санзу быстро подхватывает идею. — Да-да. Типо как тот, в котором мы были под прикрытием в прошлом году. — Ммм, место силы японской золотой молодежи. А было неплохо, мне даже почти понравилось там зависать. — Да? — Ран хитро улыбнулся, опуская руку теперь на ключицы. — И что же тебя заинтересовало? Свободный доступ к наркоканалам этих пустоголовых сосунков, готовых отвалить за порошок половину состояния своих родителей, или игры, которые те время от времени устраивали? — Конечно, ролевушки, — Харучие между затяжками непринужденно поглаживает зад Хайтани. — Таблетки я и сам в состоянии достать. Хотя, было удобно, когда все под рукой. — Думаю, у тебя и сейчас все под рукой. — Что верно, то верно. Ща, докурим и можем поиграть, если ты хочешь. — Хочу, только если мне не придется сейчас с тебя вставать. Я слишком удобно устроился. — Протяни руку под подушку, — Ран удивленно вскидывает брови и больше наваливается на Санзу, обыскивая диван в указанном месте. В расщелине между спинкой и сидением он натыкается на острие. — Епта, тебе нахуя нож под подушкой? — рассматривая остро наточенное лезвие, спрашивает Хайтани. — Да что-то взбрело тут в голову. Размышлял, стоит или нет вскрыть себе вены. Отходняк был жесткий, а ты опять хуй знает, где шлялся. — Не начинай свою шарманку, а. — Я не начинаю. Это констатация факта. Ты неизвестно, где и неизвестно с кем шароебился. — А по-твоему мне следовало сидеть около твоей кровати, ронять слезы и менять мокрое полотенце на лбу, пока тебя в очередной раз кроет? — Я не говорил, что ты должен так делать. — А что ты тогда от меня требуешь? — Ран кривит губами, делая последнюю затяжку. Сейчас он сожалел, что оставил пачку на столике. — Быть рядом. — На кой хуй я тебе сдался? Ты бредишь и блюешь. Это, знаешь ли, не самое интересное зрелище. — О, а ебаться на стороне ахуеть как интересно, — Санзу готов затушить окурок о белоснежную кожу своего партнера, но сдерживает порыв. Тогда Хайтани скорее всего встал бы с его коленей. Не хотелось терять эту приятную тяжесть чужого тела на себе. — А что мне, блять, сидеть смирно как пёсик у ног хозяина? — Мне было плохо. — Ты накидался какими то таблетками и ушел в свой мир наркогрез. — Я хотел сдохнуть, мне было плохо, — градус напряжения в воздухе возрастал с геометрической прогрессией. Ран уже начал нервно ерзать. Он со злостью затушил бычок прямо о диван, отбрасывая после куда-то вглубь квартиры. Санзу не стал комментировать эту явно провокационную выходку, чтобы у Хайтани не было возможности сменить тему. — Предлагаешь следить, сколько ты употребляешь? — яд так и сочился из каждого сказанного слова. — Блять, нет. Я просто хочу, чтобы ты был рядом, а не тусил с каким-то хуйлом, когда я тут загибаюсь. — Я не понял. Ты мне сейчас какие-то условия ставишь? Это что за хуйня. Не мои проблемы, что ты долбаеб, который не может определить свою дозу, — Ран почти шипел от сдерживаемого раздражения. Вдруг он подорвался и хотел встать с чужих колен. Санзу дернул его назад, прижимая к своему телу. — Не уходи. — Тогда не еби мозги, — в интонации слышалось предупреждение. — Ладно-ладно, — Санзу был вынужден сдаться. В который раз. Он уже не впервые заводит подобный диалог, но Ран всегда заводится с пол-оборота. — Ты за кого меня вообще держишь? Я, по твоему мнению, какой-то одержимый сексом извращенец? Бегаю от члена к члену? — Ну, не злись, — легкая улыбка затронула губы Харучие, а в сердце поселилась слабая надежда, что он у Хайтани единственный. Порой, ему не верилось в собственное счастье. Как так вышло, что такой человек как Ран обратил на него, покалеченного урода с зависимостью, внимание. — Зависаю я иногда с кем-то, но, бля, тебя послушать, так я с члена не слезаю, — Ран уже заметно успокоился, но недовольство все еще поглощало его. Поэтому он не заметил, как резко остановились поглаживания на пояснице, а взгляд, направленный на него, замер. Сердце Харучие в который раз было разбито. Однако он быстро взял себя в руки. «Хотя бы большую часть своего времени он рядом со мной. И сейчас он тоже рядом» — крутилась в голове Санзу утешительная мысль. Хорошая попытка избавиться от образов, как Рана касаются чужие руки. Мужчина привык жить в лживом мире самообмана. Он всю жизнь пытается добиться признания Майки, поэтому очередной порез по его сердцу не сильно меняет сложившиеся обстоятельства. «Надо сворачивать этот заведомо обреченный на провал диалог, пока не захотелось опять накидаться». — Ран, — Санзу мягко касается чужого лица. Он медленно проводит пальцем сперва по одной брови, потом по другой и спускается к губам, обводя их контур. — Я рассказывал, когда впервые тебя увидел? — Неа, — Хайтани постепенно расслабляется, подставляя лицо под приятные движения. В его прикрытых глаза виднеется искра интереса. Как же быстро меняется его настрой, если грамотно переключить внимание. — Ооо, тогда могу рассказать, если хочешь, — Санзу подкидывает дрова в костер любопытства партнера и довольно кивает, когда слышит ответ. — Если это не будет фонтан восхищения мною, тогда может даже не открывать свой рот. — Я тогда был пиздюком и сбежал из дома, чтобы посмотреть на конвой арестантов. Кажется, Мицуя тоже был где-то в толпе. И вот когда я рассматривал эту разношерстную толпу, то увидел тебя. Ты шел вместе с Риндо. Я тогда кажется даже дыхание задержал, настолько ты был прекрасен. Ты был с растрепанной головой, в наручниках, но как магнит притягивал взгляд. От тебя было невозможно оторваться. А твоя красивая белоснежная кожа, казалось, мерцает под лучами солнца. Ты тогда окинул ленивым взглядом толпу и могу поклясться, что хотя бы на миг, но наши взгляды пересеклись. Я думал, что не смогу больше никогда сдвинуться с места, настолько меня припечатало твоей харизмой. А каждый раз, когда мы пересекались во время драк, я весь дрожал от желания, чтобы ты меня заметил. — Воу, — Ран опешил от такой неожиданной искренности, но казался довольным. — И что же тебе больше всего нравится во мне? — Кожа. — Кожа? — Да. Харучие закатал рукава рубашки, в которую был одет Ран, и нежно, будто боясь прикоснуться, провел вдоль левой руки. Его взгляд, казалось, пожирал и вызывал дрожь по всему телу. Мужчина обвел каждый, даже самый незначительный, шрам, что испещряли эту прекрасную кожу. Белые и покрасневшие, тонкие и длинные, почти незаметные и ярко выделявшиеся. Почти вся поверхность руки была покрыта разнообразными порезами. И практически каждый из них Санзу оставил собственноручно. Осознание разрешения и дозволения, покорного принятия Раном изменений на своей кожи сносило Харучие голову. Он начинал чувствовать полное душевное единение, практически переставал ненавидеть свои собственные шрамы. Ведь как можно их ненавидеть, когда у Рана их множество. Конечно, Санзу чувствовал существующую границу и никогда не смел ее переходить. Его рука просто бы не поднялась нанести увечие лицу Хайтани, что было словно произведение искусства. Он не мог позволить опуститься тому до своего уровня. Он не имел права проводить знак равно между своими убогими следами возле рта и добровольным желанием Рана. Его руки были идеальным полотном, над созданием которого тщательно потрудилась природа. А Санзу получил разрешение его осквернить. Харучие смел ставить себя рядом с Раном только в двух случаях: пока его мозг был одурманен и когда Хайтани передавал ему в руки нож. Вот только Ран как будто чувствовал, когда из-за таблеток Санзу прекращал себя контролировать. В такие моменты его никогда не бывало рядом. А нож был. Из последних сил он сдерживал порывы нанести сам себе вред, раз уж лояльный к его закидонам Ран сейчас отсутствует. Но неимоверным усилием воли он не позволял себе такой роскоши. Кто он такой, чтобы делать с собой то же, что уже есть у Рана? Ран идеал. Он аксиома его мироздания, на которую можно молиться, но которую нельзя уподоблять себе. Ему хватает этого напоминания своего места — на лице -, когда он по глупой наивности считал себя равным Королю. Он не посмеет совершить подобную ошибку во второй раз. Тем более, пока его личное божество в виде Хайтани Рана позволяет быть рядом и терпит его. Поэтому сейчас, закончив рассматривать уже существующие шрамы на чужих руках, Санзу не мог отвести жадного взгляда от ножа, что все это время размеренно покручивал между пальцами Ран. Такое пристальное внимание не ускользнуло от другого человека, вызывая самодовольный смешок. Мужчина поерзал на чужих бедрах, устраиваясь поудобнее, и провел тупой стороной ножа за ухом Харучие. — Детские скандалы закончились и ты, наконец, созрел для игр повзрослее? — губы практически касались мочки. — Возможно, — в ответ мужчина зарылся пальцами в волосах, оттягивая чужую голову от себя на некое расстояние. — И что же хочешь мне предложить? — Ммм, — с удовольствием протянул Ран, пробегая быстрым взглядом по квартире. Вдруг он резко отстранился, передал, наконец, нож в нужные руки и начал расстегивать свой ремень. — Ты решил добавить немного креатива? — Санзу заинтересованно ждал каждое последующее движение. Ран молча вынул ремень из петель брюк, закинул его на чужое плечо, после чего новь прильнул к чужому телу, заведя руки за спину. Харучие расплылся в предвкушающей улыбке. — Кажется, я начинаю понимать. Мужчина с сожалением на время отложил нож в сторону, пока закреплял прижатые друг к другу запястья своего партнера его же ремнем. Видимо, сегодня Ран полностью передавал Санзу бразды управлением их игры. Черная кожа аксессуара контрастировала с белой человеческой, стягивая ее и заставляя старые шрамы вновь алеть. Это зрелище настолько увлекло хозяина квартиры, что от созерцания своих предыдущих работ его отвлекло нетерпеливое покашливание. — Ты там уснул? — Ран не мог понять причину заминки Санзу, пока своей грудной клеткой прижимался к его груди, и был ограничен в своем поле зрения. Неизвестное ожидание раздражало. — Увлекся твоей красотой, — Хару знал, как быстро справиться с нетерпением Хайтани. Хотя сейчас он говорил от чистого сердца. Белоснежная кожа мужчины в совокупности с оставленными им, Санзу, метками, действительно увлекали. В этот момент он чувствовал себя величайшим грешником, что злоупотребил божественной благосклонностью. В его голове пронеслась рассказанная некогда Раном легенда о строительстве Вавилонской башни, по которой люди имели дерзость попытаться построить доходящую до самих небес башню и были наказаны. Санзу терялся в догадках, почему же Хайтани ему это поведал. Либо у него было лирическое настроение, которое периодически охватывает мужчину, и он с охотой делится различными трагичными легендами и мифами. Либо это было завуалированное предупреждение для Харучие, чтобы тот помнил свое место. — Ты можешь делать дело и любоваться одновременно, — Ран расслабился, хотя нотки нетерпения все еще присутствовали в голосе. Санзу решил оставить размышления до следующего раза, когда его накроет, а пока будет наслаждаться перепавшим ему шансом. Харучие надеется, что небесная кара этого богохульства накроет его как можно позже. А сейчас он лишь крепче сжимает нож в своих руках. — Если это то что ты хочешь, — голос полон предвкушения, которое передается и Рану. Острие медленно приближается к коже и, наконец, касается ее. Холод металлической поверхности на секунду обжигает и вызывает у Рана мурашки. Санзу безотрывно смотрит, как нож замер, позволяя прочувствовать этой прикосновение. Резко и без предупреждения он с нажимом углубляет острие, прорезая человеческую плоть. Подобно току Рана прошибает ощущение разрыва клеток кожи, а неприятный зуд постепенно усиливается. Хочется схватить и вывернуть причиняющую боль руку. Однако в противовес этому желанию почти сразу же приходит наслаждение. Чувство потери контроля, ослабления мозговой активности захватывает и переполняет Рана. Мысли начинают плыть, а руки слабеть, но их прочно удерживает затянутый ремень. В какой-то момент все вдруг прекращается. Хайтани не успевает выразить свое неудовольствие, как все повторяется вновь, но уже чуть левее. Харучие сделал второй порез. Он лишь усиливает возникшую эйфорию. Третий порез. Это постоянное противоречие, когда хочется и притянуть ближе, и убрать руки подальше от ножа, возбуждает. Четвертый. Санзу видит, как чужое сознание уплывает. Он не может не наслаждаться тем, какой эффект производят его действия. Пятый, шестой, седьмой… Постепенно количество вытекающей крови увеличивается, делая ручейки более заметными. Кровь залилась под ремень, выступая своеобразной смазкой, уменьшая трение покрасневших запястий с ремнем. Руки неоднократно непроизвольно дергались, подвергнутые некоему внутреннему импульсу, но тиски их крепко держали. Невозможность видеть происходящее лишь усиливала реакцию Рана. Его прикрытые глаза дрожали к экстазе. Он полностью отдался ощущениям, которые испытывает. А постепенно тяжелевшее дыхание Санзу лишь больше раззадоривало. После череды порезов Харучие чувствовал себя будто пробежал марафон. Будучи не в состоянии справиться с нахлынувшими эмоциями, он впился зубами в плечо перед собой, ощущая во рту ткань с легким привкусом пота. В нос ударил чужой парфюм. Санзу начал беспорядочно покрывать поцелуями голую шею, безотрывно наблюдая за бегущими потоками крови. Свободной от ножа рукой он собрал на указательный палец несколько капель крови и слизал их, вкушая вкус железа. Ран постепенно приходил в себя от ранее накрывшего его возбуждения. Вдруг он начал смеяться. Один легкий смешок превратился в заливистый смех, граничащий с нервным помешательством. — Бляяя, — успокоившись, протянул Хайтани. — Как же пиздато. Развяжи меня, я хочу видеть твое лицо. — Если позволишь продолжить, — в голосе Санзу надежда перемешалась с отчаянием от возможного окончания игры. — Позволяю, — на царский манер дал разрешение Ран. Вновь ощутив свободу в руках, мужчина оттолкнулся от плеч сидящего под ним и рывком встал. Одним резким движением большая часть хлама с журнального столика оказалась на полу. — Все таблетки перемешаешь, — для вида возмутился Санзу. — Действительно хочешь сейчас возникать? — Ран уже уселся на освободившуюся поверхность и теперь подзывал Харучие к себе. Долго его ждать не пришлось. Санзу плюхнулся перед Хайтани на колени, оказываясь ровно между разведенными ногами. Его руки сразу же властно легли на чужие бедра, начиная размеренно их поглаживать. Вдруг мужчина подорвался с места, понимая, что забыл захватить нож. Его тут же вернули на колени. — Ну-ну, не суетись, — в руке Рана вновь поблескивал металл, переливаясь между пальцами. — Хах, — довольным кивком Санзу выразил свое восхищение. И когда только Хайтани успел прибрать нож к своим рукам? Он с любопытством стал ожидать дальнейших действий партнера, что прекратил покручивать предмет и просто впился в него пристальным взглядом. Наконец тот очнулся от своих мыслей и самостоятельно провел лезвием по коже. — Не, — Ран неприятно поморщился, возвращая нож хозяину квартиры. — Самому не вставляет. Санзу в предвкушении нанесения новых следов расправил спину, разминая, и потянул чужие руки на себя, заставляя их выпрямить. — Как же твои руки прекрасны, — чуть ли не пропел Харучие, осторожно оглаживая новые порезы, из которых все еще сочилась кровь, хоть и в меньшей степени. Хайтани приподнял подбородок, окидывая своего партнера взглядом свысока. Не зря же он сейчас сидел на возвышенности, а Санзу был на коленях. Подобное положение выглядело как молитва перед алтарем бога. Крайне коварного и смертоносного бога. Ран готовился к новому акту этой занимательной постановки. — Пока у нас антракт, — ему слишком понравилась придуманная им аналогия с театром. — подай-ка сигаретку. Санзу, как самый преданный фанат и верующий, подорвался с места, выискивая среди скинутого на пол мусора необходимую сейчас пачку. Ран продолжал восседать на своем возвышении, пока его губ не коснулась желанная бумага. Секундная вспышка огонька осветила его лицо и бросила тени на окровавленную руку, которой придерживалась сигарета. Харучие завороженно наблюдал, а когда дым окутал его лицо, вернул все внимание свободной руке, вновь приближая к коже нож. Ран с неприкрытым желанием рассматривал Санзу. Он ждал. Ему было просто необходимо почувствовать этот полный восхищения взгляд, самостоятельно зафиксировать нервно прикушенную губу, подергивающиеся от возбуждения пальцы. До этого Ран наслаждался только ощущениями, что ему дарили. Однако это не удовлетворило его полностью. Ему было мало. Он хотел видеть. Видеть то, как Санзу сносит крышу от него, Рана. Это было лучшее зрелище из возможных. Это заставляло его чуть ли не возноситься от удовольствия, от ощущения себя центром чьего-то мира. И вот сейчас, как и во множество предыдущих встреч, Харучие совершенно увлекся лениво поданной ему рукой. Вскоре к ней присоединилась и вторая. И нож заработал активнее. Между порезами он самозабвенно покрывал кожу поцелуям. Зрачки расширились до предела, а Ран все наблюдал. Он не бросил ни единого взгляда на руки. Ему было плевать. Его интересовало лишь лицо перед ним. И красные губы, что в беспорядке накрывали каждый полученный ранее порез. На полу уже начали образовываться маленькие лужицы крови, бедра обоих мужчина оказались перепачканными, когда Санзу пришел в себя. Он сбросил с себя последние остатки наваждения и непроизвольно простонал. Ран и так уже еле держался, а этот стон окончательно выбил его из колеи. Он рывком опрокинул Харучие на пол и впился в его губы поцелуем, зарываясь руками в волосы, еще больше растирая при этом свою кровь по чужому лицу. — Ты восхитителен, — между поцелуями промычал Санзу, расстёгивая Рану брюки. — Я знаю. Опускайся ниже.Утро следующего дня
Риндо без стука вошел в комнату и одним четким движением раскрыл шторы, что вызвало серию ругательств со стороны кровати. — Давай не кряхти, — младший Хайтани успел разложить очередную порцию всевозможных мазей, пока из-под одеяла соизволила выглянуть макушка. — Я тебя отпизжу, — сиплый ото сна голос сводит угрозу на нет. Возможно, в подростковые годы Риндо бы и испугался, но сейчас он был твердо настроен на разговор с братом. Даже если после его все-таки отпиздят. — Вставай. Я скоро уйду по делам, а твои раны надо обработать. Да и время уже полвторого. — Ебать деловой. Ну и шурши по своим делам. Ничего мне не будет от пары царапин. — В том то и дело, что это не пара царапин. Когда их действительно было мало, я не лез. Занимайтесь со своим наркоманом любыми извращениями, которые только придумаете, но сейчас это выходит из-под контроля. — У меня голова болит, а ты ворчишь, — Ран все же сдался, не торопясь выползая на свет. Его круги под глазами особенно выделялись на фоне слишком бледной кожи. — Слабость в теле тоже есть? — Есть. — Это из-за потери крови, — Риндо дождался, пока брат не плюхнулся в соседнее кресло и выдавил на палец мазь. — Тц, — старший Хайтани вспомнил небольшие лужицы крови, оставшиеся на полу в чужой квартире, и невольно протянул руки для обработки. — Ты слишком поднимаешь шум из-за пустяка. Мы уже давно так развлекаемся. — Но сейчас был перебор. — Ему было плохо. — И че? Из-за этого тебе тоже должно быть? — Ну, бля. Ты не понимаешь, — Ран старательно избегал взгляда брата и наблюдал, как тот аккуратно наносит мазь. — Так объясни, — со скепсисом ответил Риндо. — Я реально не понимаю, почему ты терпишь его возле себя и позволяешь это с собой делать. — Это не слишком больно, но очень возбуждает. — Ты че мазохист? Не замечал за тобой такого раньше. Помнится, ты предпочитал хуярить кирпичом, чем подставляться под него. — Хах, — полушутка Риндо вызвала легкую ностальгию. — Не, меня не столько порезы возбуждают, сколько то, как Хару в этот момент выглядит. Понимаешь., — мужчина замолчал на какое-то время, подбирая слова. Тишину никто не прерывал. После нескольких минут раздумий, Ран продолжил. — он же с меня тащится. — Че? — руки с мазью замерли, а их хозяин в недоумении поднял голову на брата. — И эту гениальную мысль ты так долго пытался из себя выдавить? — Бля, иди нахуй, а. Я серьезно. Просто, ну ты же его видел и знаешь. Он ебнутый и слишком цепляется за свои одержимости. Сколько лет он верным песиком следует за Майки? Да практически всю свою сознательную жизнь. А в какой-то момент одной из его одержимостей стал я. Вот только в отличие от Майки, здесь добавилась и сексуальное влечение. Он меня хочет, и он зависит от моего присутствия рядом. Сам в курсе. Он может неделями не контактировать с Майки, выполняя все еще поручения. Но когда он не видит меня хотя бы несколько дней, ему носит крышу. — Как в этот раз? — Типо того. Он еще немного приревновал. Вот, кстати, это так бесит. Если бы он мне не ебал мозг своей тупой ревности, цены бы ему не было. Почему-то он считает, что я сплю с каждым встречным -поперечным. Иногда мне кажется, что он полный дебил. — А ты разве не изменял ему? — Ой, какое дурацкое слово, — Ран с неприязнью поморщился. — Мы просто проводим вместе время. Он меня боготворит, а я ему это позволяю. Понятие «измена» совершенно неуместно. Какого хера он считает, что может меня ограничивать? Бля, да он плакать от счастья должен, что я обратил на него внимание. Он же зависимый. Я должен сидеть возле его кровати и волноваться за него? — Риндо легко толкнул брата локтем под ребра, намекая на их нынешнее положение. — Тц, не сравнивай, а. Это другое. Он, блять, регулярно накачивается какой-то дурью и бредит, лежит с улыбкой во все тридцать два зуба. А если мне секса захотелось в этот момент? Я должен ждать, когда этот полуфабрикат станет более менее адекватным? Да схуяли. Пошел и нашел замену. Но я и не нимфоман, который хочет ебаться двадцать четыре на семь. Да за последние пару месяцев только с этим обкурышем и зависал. А он заревновал, напридумывал себе что-то. Я просто не брал трубку в тот день. А он мне мозги ебет. Я, блять, в нашем с тобой клубе дела решал. А он названивал. Нахуй он мне тогда сдался. — Ну да, ты новую порцию для поддержания своего эго получил, — Риндо хмыкнул, вспоминая, как в их заведении все разве что еще молиться на Рана не начали. Он у персонала почему-то легенда. — Какой ты драматичный, — старший Хайтани закатил глаза. Оценив проделанную братом работу, мужчина вырвал руки и вскочил на ноги. — Все. У тебя вроде бы были дела. Вали. Я пошел досыпать. И так всего заболтал, а у меня все тело ломит. — У меня действительно есть дела, — себе под нос произнес Риндо, захлопывая дверь и открывая на телефоне сообщение с адресом. — Раз уж ты сам не хочешь решать свои проблемы. Полчаса спустя младший Хайтани уже стоял перед входной дверью в не самом презентабельном жилищном комплексе. Шум поезда, лай собаки в соседней квартире, гудящий лифт — все эти звуки заполняли окружающее пространство. Риндо настойчиво стучал в дверь, пока с пятой попытки ему наконец не открыли. На пороге появился Санзу, чьи розовые волосы были все растрепаны, а одежда помята. Задравшаяся футболка почти не прикрывала тело. То тут, то там можно было заметить синяки, сухая кожа рук местами потрескалась, а вены выступали слишком ярко, демонстрируя гематомы в местах со следами уколов. — Мда, — протянул гость, с пренебрежением рассматривая представшего перед ним мужчину. — Дерьмово выглядишь. — Рана здесь нет, — также без приветствия прохрипел Харучие. От яркого света коридора он невольно морщился. — Я знаю. — Тогда чего тебе надо? — сказал Санзу, опираясь плечом о дверной косяк и складывая руки у груди. — Не пропустишь? — кивком указал внутрь квартиры Риндо. Харучие задумался, рассеянно оглядывая непрошенного гостя. Наконец, он посторонился, взмахом руки показывая входить. — Вопрос остается тем же. — Я хочу поговорить с тобой. По серьезному. И мне надо, чтобы ты был в адеквате, — Риндо брезгливо рассматривал гостиную и прилегающую к ней кухню. Буквально все кричало о разгульном образе жизни хозяина. Особенно его внимание привлек нож, покрытый кровавыми разводами, забытый на журнальном столике. Санзу проследил за его взглядом и с пониманием хмыкнул. — Сам пришел или он попросил? — Ран не в курсе, что я сейчас здесь. — Это радует, — Харучие не дал Хайтани как-либо прокомментировать эту реплику и направился на кухню, поджигая газовую конфорку и прикуривая от нее. — Так о чем конкретно ты хочешь поговорить? — Оставь Рана в покое. — Да, думается мне, он сейчас как раз отдыхает. Небось, спит, как сурок, и в ус не дует, что его младшенький пошел какие-то делишки мутить за его спиной. Не боишься, что прилетит потом за самодеятельность? — Не тебе стоит волноваться обо мне. — Хах, ну да. Я больше по-другому Хайтани, — раздражение от этого диалога все больше охватывало Риндо. Особенно сейчас, когда он мог видеть, как курит Санзу. Именно так это обычно делал Ран. Странная привычка его старшего брата. Когда он решает насладиться сигаретой, то опирается затылком о какую-то твердую поверхность, поднимает подбородок и смотрит на мир сквозь ресницы. Такую же позу сейчас принял и Санзу. Этот раздражающий нарик, что постоянно, как мошка, вертится вокруг его, Риндо, самого дорого человека. — Ммм, кто-то сейчас бесится. С таким настроем тяжело вести конструктивный диалог. И кто же из нас не в адеквате? — Я повторю еще раз. Оставь Рана в покое. Эти ваши идиотские игры до добра не доведут. А если ты так его прирежешь когда-нибудь? — Этого не случится. — Ты не можешь это утверждать. Да ладно, — Риндо вскидывает руки, будто сдаваясь. — ты же не будешь отвергать то, что ты долбаный нарик. А вдруг ты накидавшись перережешь ему вену на руке? Ты же и так уже все руки ему истерзал. — Ран не идиот, чтобы допустить это. Ты же не забываешь, что в этом участвуем мы оба, а не я один? Ран в состоянии оценивать ситуацию. Или ты думаешь, если вдруг все пойдет не так как того хочет Ран, то он пожалеет меня? Не ебнет? Я тебя умоляю. Да он же меня и прирежет. Тут мне бы стоило бояться, — Санзу резко потушил недокуренную сигарету о столешницу и рваным дерганым шагом подошел к гостю почти вплотную. — Чего ты хочешь добиться, придя сюда? Какова твоя причина? Ты вообразил себе будто твой ненаглядный брат в страшных абьюзивных отношениях, из которых не может выбраться? А ты, верный доблестный младший брат, его спасает? А ты спрашивал самого Рана? Ему это надо? Его надо спасать? Почему ты думаешь, что его надо спасать? Он лучше тебя знает, что ему надо. А я был бы счастлив, будь это все, происходящее между нами, отношениями. Но он же меня использует. И ты это прекрасно знаешь и понимаешь. Твой брат кайфует, тусуясь с таким отбитым чуваком как я. Он позволяет мне быть рядом с ним, позволяет касаться его, а не пускать слюни издали. Ему нравится то, как я реагирую на него. И это то, от чего я не посмею отказаться. Риндо пораженно замер. Он не знал, что на это ответить. В его голове крутились слова, что брату не нужно спасение. А ведь действительно. Ран сам признал только сегодня днем, что его веселит и будоражит Санзу. Но он же исполосовал все его руки. Как он может это терпеть. «А что если он не терпит?» — как громом поразила Риндо мысль. — «Он же не первый месяц занимается этим и до сих пор не остановил этого ебанутого шизика. Пока что его устраивает этот сложившийся порядок дел». Харучие отошел от размышляющего Хайтани, вновь поджигая остатки сигареты. Его взгляд цепляется за нож, вызывая фантомное ощущение прикосновения к чужой кожи. Его губы приоткрылись, представляя как ими он проходился по новым следам на руках. Он чувствовал этот тяжелый взгляд Рана, которым тот чуть ли не прожигал Хару. Боковым зрением мужчина заметил движение и приятная картинка развеялась. — Ладно, — сжав кулаки произнес Риндо. Было видно, как тяжело ему давались эти слова. — Я не стану лезть в ваши ебанутые взаимоотношения. Но держи в уме, своем пустом и крайне деградировавшем уме, мое предупреждение. Если ты только хотя бы раз перейдешь черту, если ты не будешь держать свои странные садистские замашки при себе, а посмеешь слишком увлечься Раном, я тебя из-под земли достану. Чтобы такой хуйни как сегодня больше не было. Держи себя, блять, в руках. Надеюсь, ты меня понял и мне не придется повторять это еще раз. В следующий раз я так добр не буду. Ты у меня землю жрать будешь. Закончив свою угрозу, Риндо покинул неприятное ему помещение, демонстративно хлопнув дверью. В соседней квартире вновь залаяла только недавно успокоившаяся собака. — Сука, как на заебала скулить, — в противовес резким словам на губах говорившего играла улыбка. Он сделал последнюю затяжку и потянулся в карман за телефоном. «Буду ждать тебя на этой недели. Каждый мой вечер свободен для тебя». Санзу посмотрел на получателя сообщения, что не был в сети со вчерашнего вечера, и с предвкушением новой встречи выключил телефон. — Бля, нож бы помыть, а то Ран беситься будет, — сам себе сказал Харучие, укладываясь на излюбленный диван и вновь уставившись на нож. Осталось перетерпеть эти часы без Хайтани, чтобы снова вдохнуть полной грудью под его пристальным взглядом. Пока тому это не надоест.