Эта музыка будет вечной

Сказать ненавижу — значит сказать люблю. (японская пословица)

      Между двумя старшими братьями всегда была особая связь.       Если бы не всё-таки явная, заметная разница в возрасте и достаточная внешняя непохожесть, можно было подумать, что они вообще близнецы, вылупившиеся из одного яйца. Вовсе не потому, что у них были одинаковые характеры — наоборот, во многом они оказались противоположностями. Но тянуло их друг к другу с самого детства со страшной силой.       Едва малыши научились ползать, Сплинтер соорудил для них очень просторный вольер на манер детского манежа, застланный тёплыми одеялами, чтобы можно было спокойно отлучаться на поверхность за едой. Туда же набросал разных подушек и игрушек, что ему удалось раздобыть, чтобы дети не скучали. Для крошечных черепашат вольер был по размеру целым парком, они с удовольствием изучали его вдоль и поперёк, когда отец их оставлял одних. Но когда бы он ни вернулся, всякий раз заставал одну и ту же картину: пока двое младших куда только не забредали в рамках отведённой для этого безопасной территории, Леонардо с Рафаэлем неизменно кучковались где-то в одном углу.       Так они бок о бок, панцирь о панцирь и росли. Нет, с остальными братьями они общались тоже — тесные, неразрывные отношения были между всеми четырьмя. Но Лео с Рафом помимо общесемейной привязанности образовали словно дополнительный симбиоз. Всегда рядом, всегда вместе, всегда друг за дружку горой. Дошло до того, что когда с возрастом для мальчиков удалось организовать отдельные комнаты в новом, более комфортном Логове, эти двое всё равно постоянно ночевали то в одной, то в другой спальне, не в состоянии расстаться даже на ночь. Все черепашата с каждым днём становились всё более дружной и слаженной командой в любых делах, но старшие при этом сколотили нечто вроде команды внутри команды. Что-то лично своё.       Амбициозному и целеустремлённому Леонардо удавалось добиваться успеха стабильно и почти во всём. За что бы он ни брался, это выходило у него до жути идеально — не мудрено, что старший брат стал примером для остальных. Но никто не заглядывал ему в рот с таким подобострастием как Рафаэль. Никто так жадно не следил за каждым его жестом, внимал каждому слову, почти дышал с ним в такт. Вспыльчивый и упрямый, второй по старшинству никак не мог угнаться за результатами своего кумира, его таланты с годами просто текли в другие русла, но он всё равно не унимался и не отставал. Хотя любопытным было не это: холодноватому и отрешённому Лео такое внимание своего ментального близнеца было необходимее воздуха, как бы он это ни скрывал. Лучших своих побед он добивался исключительно у Рафа на глазах. Его мотивация моментально сдувалась, если тому было не интересно очередное занятие. Если Рафа цель не впечатляла — для Лео это больше не цель.       Идиллия оборвалась головокружительно резко — в тот день, когда Сплинтер объявил Леонардо лидером. Внезапно Рафаэль не смог этого пережить. Внезапно проявил не меньшую амбициозность, и заявил, что этого звания заслуживает он сам. Но старший, разумеется, ни в жизнь бы не уступил. Так их горячая дружба коварным оборотнем переродилась в не менее горячую вражду.       О, если бы Сплинтер только знал, к какой изматывающей, нескончаемо-долгой катастрофе приведёт его решение! Хотя… ну и что бы сделал? Назначь он лидером Рафаэля, пожалуй, результат был бы ровно тем же самым. До гениальности умный Донателло чересчур робок и неуверен в себе для руководящей роли, а о слишком пока маленьком и шкодно-неуправляемом Микеланджело и речи не шло. Хоть бери да двоих главными объявляй. Но так ведь не бывает, ни к чему хорошему это тем более не приведёт, кораблю нужен лишь один штурвал. Как ни крути, выхода не было — разгоравшуюся борьбу за власть оставалось только терпеть. Вот вся семья и терпела.       Понеслась череда бесконечных разборок. Поначалу старшие устраивали перепалки на словах — с утра до вечера, по поводу и без, где можно и нельзя — но довольно скоро сорвались на то, чтобы доказывать свою новорожденную ненависть делом. И если бы то была, действительно, лишь ненависть — возможно, рано или поздно острый вопрос бы утих. Нет же, она смешалась с прежней жгучей любовью, которая до сих пор так никуда и не делась, всё вместе это образовало поистине взрывную смесь. В любом случае, этих двоих было по-прежнему не разнять.       Первая серьёзная драка произошла далеко за стенами Логова. Намеренно или случайно, но братья забрели куда-то совсем в неведомые дебри, в такие глухие тоннели, что их было по трекерам не отследить. Вернулись почти под утро, когда двое оставшихся сыновей во главе с еле удерживающим невозмутимый вид Сплинтером уже снарядились на поиски. О, и какими же они вернулись! Из тихого и скромного Донни вырвалось первое матерное слово при отце, когда он рассмотрел их раны. А принимающий всё близко к сердечку Майки тут же начал громко, надрывно рыдать. Как только Донателло дрожащими пальцами всё у обоих молчаливых хулиганов промыл, перевязал, а местами даже зашил, Сплинтер устроил им допрос. Младшие подслушивали под раздвижными створками дверей в додзё, едва дыша.       Главное, чего отец хотел добиться — ответа, кто это с ними натворил. Но если верить в пристыжённый бубнёж пострадавших, выходило, что абсолютно никто. Точнее, каждый сам. Один, видите ли, с лестницы сорвался, второй прыжок с трубы не рассчитал. Тот споткнулся о булыжник, этот на арматуру налетел. А после обоих якобы потоком сточных вод снесло и помотыляло по канализации до такого живописного вида. Врали, выгораживая друг друга, так правдоподобно, что Сплинтеру на какой-то миг даже захотелось в это поверить. Да только опытный ниндзя слишком отчётливо видел в каждой травме способ, которым она была нанесена. Характер ударов легко выдавал специфический боевой почерк братьев. Однако формально сенсей не нашёл повода их наказать.       А зря. Второе сражение они вскоре затеяли прямо посреди гостиной, думая, что в Логове на тот момент никого больше нет. Честно пытались не портить их нехитрые вещи, но с мутантскими габаритами это не так уж легко. Минус шезлонг и журнальный столик, а также почти новенький ведь телевизор, плюс медицинская работа ошарашенного до заикания Донни и уже тихая истерика Майки. Тот, кстати, наблюдал омерзительную сцену с самого начала, оказавшись дома, поэтому точно видел, с чего всё началось. Но на удивление прикусил свой обычно ж болтливый язык и не стал подливать масла в огонь, когда отец терзал старших вопросом, кто зачинщик безобразия. И если в прошлый раз они доказывали, что не виноват никто, то теперь каждый брал всю ответственность на себя, так же яростно защищая противника, как недавно наминал ему бока. Пришлось их отправлять в Ха-Ши вдвоём.       Имелась надежда, кто когда братьям позволено будет выходить на поверхность, чтобы бороться с преступностью в городе, это отвлечёт их от распрей, жизнь наполнится новыми важными смыслами, и им будет не до того. Однако стало только хуже: попытки доказать, кто главнее, обрели нешуточную глубину. Обсуждение миссий выливалось в громкий семейный скандал: Рафаэль ожесточённо спорил буквально по каждому пункту плана, выстроенного Леонардо по правилам лучших стратегий. Спорил мелочно и подробно, обзывая всё дерьмом; выдумывал варианты взамен, которые тут же разносил в свою очередь Лео. Раф через слово крыл его матом, думая, что сенсей из своих покоев не слышит. Сенсей всё слышал, но до противного скрипа резцов терпел, не вмешиваясь — должны же они в конце-то концов между собой разобраться! Самое интересное, что на миссиях Рафаэль внезапно крыл матом уже двоих младших, требуя… неукоснительно придерживаться плана, что их лидер изначально сочинил. Но стоило Леонардо после удачной операции начать его за это благодарить, тот злобно отбрыкивался, мол, план всё равно дерьмо и сработал совершенно случайно. Скандал заходил на второй круг.       Однажды он кончился тем, что Рафаэль ушёл из дома, демонстративно перед этим содрав браслет-трекер и бросив Леонардо в лицо. Тот не менее демонстративно не стал его останавливать, но как же скоро он об этом пожалел! Уже спустя пару часов он не находил себе места, разве что не воя во весь голос. Болезненно жмурился и зажимал ладонями уши, когда Микеланджело и Донателло пытались его утешить: да что с Рафом может случиться, это же Раф! Он едва не лез на стены, перебирая десятки пунктов, куда они сейчас пойдут искать. Предусмотрительный Донни оставался спокойным, потому что после прошлого их загула незаметно всверлил всем троим братьям новые, более мощные маячки прямо в панцири, и теперь втихаря отслеживал Рафаэля по наручу. А не признавался в том, что тот, во-первых, жив-здоров, а во-вторых, не так уж далеко сбежал, исключительно потому, что вкрай озверевший Лео клялся найти Рафа только затем, чтобы убить. Когда Леонардо перечислил всё, что устроит упёртому засранцу, когда его поймает, а Донателло уже готов был раскрыть свой секрет, упёртый засранец вдруг вернулся сам. И младшие застыли, раскрыв рты, когда вместо того, чтобы исполнить хоть одну из своих угроз, Лео кинулся Рафу на шею, извиняясь чуть не в слезах. Искренне и при всех.       К сожалению, это их не примирило. И после очередной ссоры Леонардо не стал дожидаться Рафаэля, рванувшего куда-то на крыши поостыть, а приказал выдвигаться на сигнал о нападении банды Фут в ресторанчике Чайна-Тауна втроём. Ох, что там творилось! Звенели клинки и свистели сюрикены, глаза выедала копоть своих и вражеских дымовых шашек, а тело двигалось в плотной завесе на чистых рефлексах. Теперь Лео словно изображал Рафа, попытавшись взять у него гнева взаймы. Обойтись без него, но играть его роль. Он остервенело отбивался за двоих, брал лишнюю нагрузку только на себя, не давая Майки и Донни расплачиваться за его решение, которое оказалось до обидного дурным. Как назло, футов было слишком много, они прибывали и прибывали, накрывая фатально-чёрной волной. Неизвестно, каким чудом вообще оттуда панцири унесли, а весь избитый Леонардо надолго потерял сознание, едва спустились в подземку. Рафаэль не отходил от него больше двух суток, совсем ничего не ел и ни минуты не спал. А когда Лео очнулся, так самозабвенно над ним плакал, обцеловывая побледневшие братские щёки, что и у остальных слёзы стояли в глазах. Даже у отца.       Пока просчитавшийся лидер поправлялся, дома царила тишь да благодать. Уже успели обрадоваться, что наконец-то старшие притёрлись, перебесились и прекратили своё бестолковое соперничество. Но стоило больному окончательно восстановиться, Лео с Рафом незамедлительно отметили это потасовкой на кухне, стоившей добрую треть всей бьющейся посуды.       В итоге семья поняла, что к этому нужно просто привыкнуть и пытаться не обращать внимания. Противостояние Леонардо с Рафаэлем будет бесконечным, как война воды с огнём — они закаляются друг об друга. Как день и ночь: один невозможен без второго, оттеняет и дополняет. Что же до оглушительного ритма выяснения их отношений — казалось, само Логово уже подстроилось под него, дышало с ним в унисон.       Ибо эта музыка будет вечной.