О плохих днях, психотерапии и кольцах

      Эндрю сложный человек. Он это знает. Он это признаёт. Он пытается с этим бороться, посредством своих сеансов с Би.       У Эндрю было хуёвое, неправильное, ненормальное детство. Это он тоже признаёт, но уже это исправить ему не под силу, поэтому он учится справляться с последствиями, чтобы люди, которых он принял в свою семью не страдали вместе с ним.       Он знает, знал уже тогда, когда менял психотерапевта за психотерапевтом, что просто не будет. Легко никогда не было, так с чего бы всему проходить проще сейчас? Жизнь бы не стала давать ему такую поблажку, поэтому он еженедельно созванивается с Би, чтобы разгрести своё дерьмо, когда новое, когда только сейчас всплывшее старое.       Однако иногда… иногда всего становится настолько много, что даже Би не способна ему помочь. А ведь её обучали залезать в чужие головы, вскрывать чужие гнойники и залечивать чужие раны. По крайней мере, так считает Нил, да и Эндрю с ним, в общем то, согласен. Только ему не говорите.       Нил, который несбыточная мечта и галлюцинация от его таблеток, которые давно уже в прошлом. Нил, который не исчезает после снятия с препаратов, не исчезает, когда за ним приходит мафия, вернее, исчезает, но возвращается так быстро, как только может. Который остаётся всякий раз, если Эндрю не говорит обратного.       Нил, который не игнорировал его просьбы и границы с самого начала, даже не зная всего, не зная ничего. Нил, который одним своим существованием даёт стимул двигаться вперёд. Который делает всё, чтобы Эндрю продолжал жить, а не выживать, залечивал свои шрамы.       Нил, который не обучался на психолога, психотерапевта или психиатра, вообще на уроках психологии отродясь не бывал, а до вступления в команду Лисов вообще жутко антисоциальным был, но который мастерски умеет не только читать людей, но и узнавать чужие проблемы, не важно, чтобы надавить сильнее или чтобы вычистить из раны весь гной.       Нил, который до сих пор не исцелился сам, но всё равно помогает Эндрю. Подстраивается под него. Понимает его, как никто другой раньше даже не пытался понять.       Нил, который является единственной причиной, почему в плохие дни, когда даже дуновение ветра может напомнить о них, Эндрю не хватается снова за лезвия бритвы или за свои ножи, которые он носит всегда с собой, не отклоняется на крыше достаточно, чтобы упасть и разбиться, не выходит на какое-нибудь шоссе в час-пик, а ведь у них невдалеке от дома есть такая прекрасная трасса, с непрекращающимся движением, не закидывается смертельной дозой таблеток, хотя, из всех вариантов смерти, таблетки бы Эндрю никогда не выбрал по собственной воле, яд ещё возможно, но точно не какие-либо препараты.       Нил, который в плохие дни является единственной причиной, почему Эндрю только думает и мечтает, только планирует, но никогда не осуществляет.       Нил, который одним своим существованием раз за разом спасает Эндрю от него же самого. Его, Эндрю, который иногда сам себе кажется таким же монстром, который кажется себе таким же грязным, отвратительным и запятнанным, как и те твари, которых по ошибке назвали людьми. Нил, который не боится трогать Эндрю, которому не противно от этого, который наслаждается каждым прикосновением, каким бы маленьким и незаметным оно не было.       А Эндрю, который возможно даже хотел бы обсудить это всё с Би, который понимает, что ему желательно это сделать, всё-таки продолжает отмалчиваться, ведь… Как бы Би не была к нему привязана, у Эндрю в досье итак стоит пометка «саморазрушительный», так что, стоит ему поднять тему самоубийства, а точнее своего желания его совершить, это, скорее всего, тут же окажется где-то у органов власти, чтобы снова подсадить его на антидепрессанты или очередные таблетки-«счастья». Как бы Эндрю не доверял Би, в этом вопросе она остаётся непреклонна, а повторения того ада, что был в университете, Эндрю не переживёт точно.       Поэтому эту тему Эндрю замалчивает, никогда не поднимает, предпочитая выплёскивать эмоции во время игры, которую из-за Нила, благодаря Нилу, не забросил, а только улучшил. Он бьёт мячи о стены из плексигласа на тренировках, он отбивает и ловит их сеткой во время игр, полностью координируясь с защитой и своим Бегунком, играющим в нападении. И рассказывает кое-что Би.       Естественно, он рассказывает. Он знает, что если не рассказать ничего, та начнёт что-то подозревать, ведь она тоже своеобразный фанат экси, хоть и далеко не помешанный на игре. Но она обещала когда-то давно, что будет смотреть каждый матч с Эндрю, и она выполняет своё обещание. Поэтому Эндрю начинает рассказывать до того, как у неё появляются закономерные вопросы о том, почему его игра стала настолько жёстче и серьёзней.       Он говорит о части своих мыслей, навещающих его в плохие дни, смешивая эту информацию с мыслями из хороших. Врать он даже не пытается — не только сам не любит, но и не считает Би такой простачкой, которая поведётся на ложь. Поэтому он рассказывает о том, как порой простая одежда начинает напоминать их руки. Как под ветром начинает шелестеть футболка или рубашка, щекоча кожу, неизбежно направляя мысли к воспоминаниям о Дрейке, спастись от который не помогает даже понимание того, что тот мёртв. Как чужие детские просьбы в магазине напоминают о том излишне вежливом мудаке, из-за которого давно уже пропало всё желание быть с кем-либо любезным. О том как громкие хлопки дверью заставляют забиваться в угол, судорожно вынимая и сжимая ножи.       Эндрю рассказывает. И рассказывает. В какой-то момент он осознаёт, что просто не может прекратить, словно бы под чёртовой сывороткой правды из Гарри Поттера, которого он прочёл по совету Би. Однако, он не чувствует принуждения, свойственному этому зелью — и да, он в курсе, что они не в книге, но другого адекватного объяснения происходящему у него просто нет, — это не мешает ему со всей силы вцепиться в собственные волосы, скрючившийсь на диване в попытке казаться меньше, ещё меньше, чем он есть.       А потом Эндрю в какой-то момент начинает говорить о Ниле. Об их «ничто», которое давно уже даже «что», признанное не только ими, но и их семьями. Семьями, которые они выбрали сами. О Ниле, который всегда, словно бы, чувствует, что нужно Эндрю в тот или иной момент. О Ниле, который всегда угадывает его настроение и состояние. Который всегда готов уйти или подойти ближе. Который никогда не спрашивает, если видит, что Эндрю не хочет говорить.       Нил, который со всем этим кажется чем-то невозможным, нереальным. Которому действительно подходит давнее прозвище Галлюцинация. Его личный Мираж, который хорош настолько, что просто не может существовать, однако всё равно есть, ходит по их комнате, играет с Сэр и Кингом, затащил его в профессиональный спорт. Нил, который, несмотря на свою невозможность, всё равно живёт, всё равно находится рядом.       Нил, который давно уже успел стать для Эндрю всем. Нил, кольцо для которого уже давно покоится в одном из ящиков тумбочки Эндрю, где Нил, даже если будет искать, — а он не будет — ничего не найдёт.       Нил, которого страшно спрашивать. Но которого так хочется спросить.       Спросить о том, хочет ли тот и дальше жить вместе, ежедневно ухаживать за Сэр и Кингом, вместе ходить за покупками, смотреть фильмы и иногда матчи, продолжать играть на одном поле, да и вообще то самое «и в горе, и в радости».       Это просто Нил, состоящий из противоречий, из острых кусков разбитого стекла, который старается повернуть и срастить свои осколки так, чтобы не ранить Эндрю. Его личный наркотик, от которого Эндрю уже не сможет отказаться. От которого он не хочет отказываться, а оттого собирается когда-нибудь привязать его к себе всеми возможными способами, если он позволит.       Это просто Нил, который всё для Эндрю. И Эндрю, который это всё-таки признаёт, когда после нескольких завершённый сеансов с Би, решается наконец отдать кольцо. Эндрю, который встаёт на одно колено, неуверенный, что ему не откажут. Но в то же время уверенный, что Нил всё равно будет рядом. Что Нил будет готов помочь тогда, когда даже он сам себе помогать не хочет.       И в итоге в квартире остаются только Эндрю, стоящий на колене, и шокированный Нил, который, очнувшись, тут же произносит да.