Холод

      Холод пробирался под кожу, залезал до самых костей — Эррор морщится, но продолжает идти, утопая ногами в сугробах. Ветки неприятно ударяют по лицу, волосы — в снегу, а за спиной ужасно тяжёлый рюкзак, что он уже не может поперёк нормально выпрямиться, гулко выдыхая ледяной воздух, будто сами лёгкие уже покрылись толстым слоем инея. Парень жил на отшибе в лесу — чтобы ни одна живая тварь не смела найти до него дороги, но к собственному великому сожалению выбираться за пропитанием приходилось. Время двигалось к глубокой ночи, не видно ни зги, и лишь довольно слабым огоньком фонарь в ладони хоть немного освещал путь.       Лес был по своей обыкновенности довольно тихим, хоть изредка и слышались вдали отголоски живой природы этих мест. Слух в любом случае забивал кажущемся излишне громким скрежет снега под тяжёлыми шагами, а вместе с этим — совершенно внезапно раздавшийся ужасно громкий хруст сломанных веток сзади, как если бы их взяли в огромную охапку и свернули одним движением. Эррор оборачивается — тёмное ничто пожирало его взглядом в ответ. Никого. Хмурится, но продолжает идти — по внутреннему ощущению до хижины оставалось не так много дороги.       Периферийным зрением сбоку резко пролетает тень — скрывается, казалось, за деревьями, пока парень протяжно-медленно поворачивает голову вслед за ней, всматриваясь в глубину меж сосновых стволов. Щурится, пытается высмотреть в темноте эфемерное чудище или некое животное — второе ближе к реальности, хоть Эррор не припоминал существ подобного странного поведения, уж в этих краях — особенно. Остановился, всё всматриваясь, будто ему не давали отвести взгляда от увлекающей за собой пустоты, прикрываемой лишь немного торчащими ветвями без листьев.       Звон. Единой линией звучит в висках, перебивая всю обстановку вокруг своим появлением. Лишь немного спустя Эррор возвращается к собственным чувствам — на языке явно снег, но снега с металлическим привкусом не бывает. Кровь. Густая, вязкая, пока голову приподнимают за волосы и помятые очки окончательно сваливаются с лица — на испачканной белоснежной перине они сливались своей оправой с окружением, на стёклах — ломаные трещины. Эррор лишь только опомнился, ощущает — тело прижимают вниз, пока нечто склонилось у шеи и чётко дышит в затылок. Как человек.       Парня, казалось, от настолько близкого контакта должно было передёрнуть, скрутить в узкий узел, полный отвращения к грязным рукам той твари, что смела к нему хоть немного прикоснуться. Эррор явно бы чувствовал злость, негодование — попытался бы выбраться, ударить, убежать. Но он замер. Замер, не двигался ни на сантиметр, с ужасно маленькими зрачками лишь только слушал его дыхание, пока кажущиеся огромными чужеродные конечности не стали срывать с него одежду. До невероятности легко рвя пуховую куртку в клочья, после — пройдясь по штанам, разделяя на лоскуты плотную ткань.       Эррор хотел закричать — со всей силы, которой только мог, разрывая горло, но он лишь только лежал, прижимаемый к земле невероятно тяжёлым нечто. Известные литераторы подобное состояние бы описали животным ужасом, но будь парень сейчас в здравомыслии, нисколько бы с этим термином не согласился — это несравнимо не с чувством ужаса, ни страха — и ни одно животное в мире явно бы подобное испытать было не в силах; Оно исходило изнутри, будто из самой природы человеческой души, как если бы всю твою сущность в одно мгновение вывернули наизнанку, оголили, доставая из неё самое мерзкое, отвратительное, что только могло прийти в разум живого существа, представляя это перед самим тобой — и заставляли смотреть, не отрывая взгляда. По щекам Эррора начали течь слёзы.       Он ощущает на шее что-то мерзкое, липкое, похожее на слизняка, оставляющего за своим движением след — от этого чувства выворачивало, что глаза слезятся ещё больше. Эррора приподнимают, пока тело непроизвольно трясёт от холода — он остался лишь в одних жалких ошмётках и сапогах, не в силах даже всхлипнуть вслух. По плечу резкой волной наступает ужасно давящая, при этом разрывающая невероятно сильная боль, с густо стекающей вниз кровью, заставляющей захлебнуться собственным невыраженным вслух отчаянным криком. Раздаётся чавканье — настолько довольное, громкое, и Эррор отчётливо слышал как собственные куски мяса медленно прожёвываются с наслаждением, как прокатываются по языку вместе с кожей и кровью, как громкий глоток в одно мгновение отправляет части в желудок нечто. Текущая по плечу вниз ужасно горячая ярко-алая жидкость была единственным согревающим фактором в замёрзших, синюшных пальцах рук — Эррор видит их отчётливо, сочетающих в себе непривычно бледный, синий и болезненно красный цвета — на фалангах начинали образовываться желтовато-прозрачные волдыри, наполненные кровью.       Мысли всё больше путались, цеплялись друг за друга, образовывая комок, хоть парень и пытался уцепиться за последние ниточки сознания, концентрируясь на вещах, что видит — но это чувство не давало нормально дышать, казалось, в принципе существовать — Эррор лишь только смотрел, смотрел, смотрел, смотрел… И чувствовал. Слишком отчётливо для спутавшегося разума.       По спине прополосовали когтями, лоскутами сдирая кожу, настолько легко прорезаясь вглубь — Эррор глотает крик, когда от него отделили очередной кусок — оголяя бледновато-жёлтый позвоночник, кажущейся немного розовым из-за крови. Раздаётся чавканье — настолько довольное, громкое, и он отчётливо слышал как собственные куски мяса медленно прожёвываются с наслаждением, как прокатываются по языке вместе с кожей и кровью, как громкий глоток в одно мгновение отправляет части в желудок нечто. Новое ощущение ударило в мозг — настолько болезненное, что собственных слёз уже не хватает, но Эррору всё ещё не позволяют кричать. Щурится, пытается высмотреть в темноте эфемерное чудище или некое животное — второе ближе к реальности, хоть Эррор не припоминал существ подобного странного поведения, уж в этих краях — особенно. Живот наполняет что-то огромное, разрывает изнутри — мгновение — мимолётный намёк на облегчение, пустоту без этого мерзотного чувства, но живот снова наполняет что-то огромное, рвёт изнутри ещё больше, ещё сильнее. Ему всё ещё не дают кричать.       Движения внутри продолжались — всё больше, всё быстрее, и Эррор уже не чувствует, есть ли у него живот вообще. Холод пробирался под кожу, залезал до самых костей — Эррор морщится, но продолжает идти, утопая ногами в сугробах. Голова снова на земле, тонет в снегу — взгляд улавливает собственную кровь на белом — она была ярко-алой и ужасно густой, словно масло в замёрзшем двигателе. Лес был по своей обыкновенности довольно тихим, хоть изредка и слышались вдали отголоски живой природы этих мест. Резко Эррора хватают, приподнимая до такой степени, чтобы оголился живот — одной линией его режут насквозь, как медицинским скальпелем — но намного глубже, чем мог бы это сделать настоящий инструмент. Время двигалось к глубокой ночи, не видно ни зги. Эррор давится собственной кровью, взгляд в одной точке — он видит длинные, продолговатые куски мяса, своим видом напоминающие огромного дождевого червя, покрытого кровью. Периферийным зрением сбоку резко пролетает тень. Они валялись на снегу кучей. Эррор хотел закричать — со всей силы, которой только мог, разрывая горло, но он лишь только лежал, прижимаемый к земле невероятно тяжёлым нечто. Лес был по своей обыкновенности довольно тихим, хоть изредка и слышались вдали отголоски живой природы этих мест. И Эррор знал, почему он был таким. Лес мёртв. . .. …       — Охрененной идеей было отправится чёрт пойми куда посреди ночи, — парень ворчал, вчитываясь в инструкцию по сборке палатки.       — Да ладно тебе, Кросси. Разве ты не любишь экстрим? — другой ходил по кругу, в раздумьях проходясь взглядом по территории вокруг. Остановившись у одной из сосен, он обламывает тонкую ветвь, после прокрутив в руках, — Нам бы костёр развести.       — Ну вот иди и займись хоть чем-то полезным, Киллер, — третий с недовольным видом копался в огромной туристической сумке. На сразу раздавшееся «а почему я» последовал многозначный ответ, — мне напомнить, что это была в первую очередь твоя идея?       Киллер закатывает глаза, но соглашается. Случайным образом выбрав направление, он пошёл вглубь леса — по пути выхватывая все ветхие ветки с деревьев, обламывая. Не прошло и пяти минут, как сзади послышались торопливые шаги — он оборачивается, видя бегущего к нему и жадно глотающего воздух Кросса.       — Молчи, — тот выпрямляется, вставая рядом, — я задолбался с этой палаткой. Хоррор за меня соберёт, — раздражающая ухмылка в ответ, — пошли уже.       Они шли рядом — больше разговаривая, чем занимаясь делом. В соответствии с этим охапки веток у обоих были не особо большой размерности — слишком небольшой для нормального костра.       — А ты слыша-а-ал, — Киллер раздражающе протягивал последние ноты, специально режа слух другому, — говорят, что в этом лесу, — он чуть запинается, припоминания подробности, — в заброшенной хижине дровосека, живёт какой-то псих-затворник, ненавидящий всех людей.       — Ага, — Кросс скептически хмыкает, явно не восхищённый рассказом, — ещё скажи, что в вендиго веришь. Детские сказки всё это.       — Ну, а что, — парень легко улыбается собеседнику, — в отличии от этой недо пародии на Слендермена, в подобную историю можно поверить. Всякие же психи на свете бывают.       — Бывают, — ему ухмыльнулись в ответ, — например, ты.       Раздаётся заливистый смех — Киллер шутливо толкает парня рядом, отходит, поспешно набирая в ладонь снега, наскоро слепливает снежок и бросает в куртку Кросса. Попадание прямо в цель — от той слышится тихое «как ребёнок…», хоть Кросс и сам не мог сдержать улыбки.       — Пошли, ребята уже заждались, — он тянет чужую куртку за рукав, намекающе поглядывая на дорогу обратно.       — Не-а, побольше собрать надо. Ты иди, я догоню, — Кросс пожимает плечами, соглашаясь, разворачивается спиной и неторопливым шагом уходит в обратном направлении. Парень буравил чужую спину взглядом пару секунд, после — разворачивается, петляя меж сосен в попытках высмотреть побольше веток. Засматриваясь вверх, он чуть не падает — носок ботинка резко натыкается на что-то странное — Киллер в недоумении опускает взгляд вниз.       Укрытая снегом рука упиралась в подошву — пальцы омертвевше-синие, сама ладонь по-болезненному бледная. Куски человеческого тела лежали друг к другу довольно близко — половина туловища отсутствовала, во многих местах будто разорванная диким зверьём — обломки замёрзших костей и плоти выглядывали из верхней половины. На цельных кусках нижней в противоположности хирургически ровно, словно скальпелем, прорезаны линии, с уже омертвевшими, ставшими бледно-синими выпавшими органами наружу — как если бы мёртвой свинье выпустили кишки, добротно засыпав сверху снегом. С абсолютно нагими частями тела совершенно не сочетались ноги — в чёрных зимних ботинках, покрытых давно застывшей кровью и снегом. Шея у туловища заканчивалась до предельности аккуратно и ровно — головы не было.       Киллер молчит, застывшим взглядом впечатавшись в труп. Кричать ему не давали.