***
Рассветает. Времени остаётся немного, и наконец можно отложить в сторону исписанные чернилами листы. Позже они будут дополнены другими, оплетены и займут надлежащее им место в кожаном переплёте, который станет носителем истины — той самой тайны его происхождения, которой пока что я не готов с ним поделиться. Спрятав рукописи под своим снаряжением, я направился вглубь выделенного нам для ночлега помещения. Мне надлежало привести себя в порядок и смыть со своего лица следы бессонной ночи, ведь сегодня мы оба должны быть во всеоружии. Нам предстоял серьёзный заказ. Зачерпнув холодной воды из глиняного кувшина, я омыл ею глаза и, инстинктивно подняв взгляд на своё отражение в широкой зеркальной глади, увидел давно уже привычную картину. Поверхность проецировала для меня кроваво-красную алость собственных радужек, обрамляющих зрачки, напоминая о соглашении, что было заключено в далёком прошлом. Да, ждать обещанной мне встречи пришлось в самом деле долго, но отнюдь не несколько жизней. Йидре понадобилось порядка шестидесяти лет, чтобы отыскать дух моего возлюбленного и направить в умирающее тело молодого оборотня — должен признать, ирония древней богини достойна аплодисментов. Как бы то ни было, казавшуюся смертельной рану удалось исцелить, и найдёныш остался со мной. Пока он рос, я учил его всему, что умел и знал сам, однако никак не мог отделаться от подозрений, что был обманут: так сильно он не был похож на безгранично мне дорогого Кровавого клинка. Впрочем, так продлилось лишь до поры, и совсем скоро проявились черты очень ему свойственные. Он стал упрям, напорист и весьма своенравен, но, к моему облегчению, вовсе не жесток, не угрюм и даже не печален. И тогда я понял, сколь сильно на самом деле влиял на него, ведь многие свои качества он перенял от меня, становился таким, каким я хотел бы его видеть, полным жизни и радости. Позже я обнаружил и сходства внешние, что надо сказать, было невероятно. Разве наследственность выбранного Йидрой тела не должна была сыграть свою роль, сделав лицо его совсем другим? И тем не менее, мягкие лоснящиеся волосы, острые черты лица и его невозможного оттенка глаза — всё это досталось ему от прошлого себя. Но и это были не все мои открытия. Несмотря на все его схожести и различия с Кровавым клинком, о себе мне стала понятна очень важная вещь: будь я в самом деле обманут, всё равно ни на что не променял бы отмеренный нам срок. Вскорости взор переместился на шрам, оставленный тёмной богиней у меня на груди. Он являлся ещё одним свидетельством установленного между нами договора. Изъятое сердце, закономерно, абсолютно не билось, но было ещё кое-что, скрытое, и поначалу замеченное мною не сразу. И горе, и радость словно отошли на второй план. Меня покинуло сострадание, стали непонятны обиды и разочарования. Ярость и страх стали очень давними знакомыми из прошлого, которых мне было очень тяжело вспомнить. И что самое невыносимое, я не мог в полной мере насладиться счастьем… — Почему ты не спишь? — оборвал мои раздумья знакомый ласковый голос, — Ещё есть время отдохнуть, прежде чем мы отправимся на дело. Прошу тебя, вернись в постель. Я почувствовал как заботливые руки покрыли мои плечи рубахой. Его тёплое дыхание обдало мою шею, и следом мягкие губы коснулись её эфирным, едва ли осязаемым поцелуем. Следом в меня уткнулись контрастно холодным носом, немного шумно, хоть и неторопливо вдыхая мой запах. Это правда. Всё то, что делало меня подлинным человеком, было утрачено, но с его появлением в моей жизни стало казаться, будто я вновь способен чувственно понимать этот мир. И даже немного лучше, чем прежде. Моё внимание стало чутким к мелочам, слух начал улавливать незаметные ранее интонации, а прикосновения… Они приобрели сокровенные значения. Мне кажется, что сквозь ноющую в груди пустоту, игнорируя своё отсутствующее небьющееся сердце, я всё ещё способен на любовь. Неподвластную времени, смерти, противостоящую всем козням жестоких богов. И уж тем более, не страшащуюся вечности служения, когда настанет час расплаты. Такую, благодаря которой я с уверенностью могу сказать, что в самом деле — живу. Я почувствовал прикосновение пушистых волос на своей щеке, к которой привалились виском, жаждая нежности. Комната наполнилась требующим страдальческим хрипом. Не подчиниться этому было уже нельзя. — Хорошо-хорошо, так и быть, — утешительно заверил я, прикоснувшись к его ладони и переплетя наши пальцы, — Пойдём, душа моя.~
16 февраля 2024 г. в 16:00
Я стоял в темноте, идя на сделку с порочными высшими силами, и в беззвучной мольбе закрывал глаза, бережно прижимая к груди хрупкие останки своей былой любви, которую своевременно распознать не смог и, поторопившись, сгубил, увидев в ней угрозу для самой жизни и нареча её высшим злом. Ошибку эту силами земными исправить было нельзя, и только благосклонность нечестивых божеств была моей последней надеждой.
Когда глаза вновь стали открыты, тьма так же обволакивала то, что было вокруг, и всё, что в этом чуждом пространстве я мог считать собою, однако, несмотря на это, во мне зародилась уверенность, что ритуал сработал — нутро всегда выдавало присутствие чего-то потустороннего и после стольких лет верной службы подвести меня не могло.
Последние крупицы сомнения наконец были развеяны, когда со всех сторон стали доноситься голоса: слова на незнакомом языке всё звучали и звучали, в конечном итоге обращаясь перешёптываниями и тихим смехом. Казалось, ориентируясь лишь только на звук и тщетно ища взглядом тех, перед кем предстал, я только провоцировал всё новые волны насмешек, но вот и боги теневой стороны, наконец повелев мраку отступить, вскоре вышли навстречу ко мне. Пусть чернота окружающего пространства оставалась неизменной, наконец появилась возможность ясно видеть явившихся — надо мной пролился искусственно созданный свет. Разумеется, искра эта была фальшивкой: едва ли обитатель теневого измерения способен впустить в свой мир частицу дневного светила, но подделка была добротной, и если это место в самом деле искажалось под влиянием кого-то из здешних, я мог рассчитывать на их могущество.
И вот ко мне склонились три чуждые моему миру фигуры, чьи силуэты были высоки, внушающи и величественны, а ауры источали почти физически ощутимую силу, способную оставить отпечаток на любой из существующих реальностей. В облике этих существ было куда боле запредельного, звериного, нежели человеческого, чего-то совершенно иного, и это было одним из их фундаментальных отличий от Истинного Бога, идеям которого учила следовать церковь. Люди, любимые его создания, во всех отношениях считались ему подобными, и если учения эти в самом деле чего-нибудь да стоили, значит те, кого я видел перед собой, были не более, чем привилегированной могуществом нечистью. Во время иное моим святым долгом было бы предпринять все возможные меры по их устранению, но сейчас находиться среди них было в порядке вещей: причина моего визита носила личный характер.
Итак, хищно сгрудившись надо мной, искажённые тела божеств содрогались в смехе. Я чувствовал на себе их блуждающие взгляды, ощущал чужой неподдельный интерес. Похоже, они давно уже прознали о том, кто я такой и чем занимался, и именно поэтому испытывали столь явный восторг — не каждый день экзорцист, мастер священных таинств, способствующий истреблению зла, безропотно являлся на их порог. Они явно были… горды.
— Что привело тебя сюда, юноша? Почему на длани твои возложены останки убиённого ночного дитя? Отчего же так крепко прижимаешь к груди их и по какой причине бережливо к ним льнёшь? — заговорил со мной один из них, закутанный в жёлтые лохмотья.
Так же, как и двое других, он возвышался величавой скалою. Лица его видно не было, и казалось, что одежды и капюшон покрывали вовсе не тело и не чело, а бесформенное нечто. Одно лишь можно было сказать наверняка — из-под изодранных тканей на меня взирало множество пытливых красных глаз, а полы покрывали осьминожьи конечности, обильно налитые слизью.
— Мне казалось, что божества всеведущи… — бездумно сорвалось с моих губ.
Реакция на эти неосторожные слова проследовала незамедлительно, и лицо второго нечестивого резко оказалось напротив моего.
— Не дерзи, грязная смертная шавка католической церкви! — вмешался он скрипучим, но от того не менее мелодичным голосом.
Рядом с ним на коже ощущалось болезненное прикосновение палящего жара преисподней, но взгляд мой не дрогнул, а тело не отпрянуло. Я никогда не был научен бояться смерти. Даже боле того — она была постоянным попутчиком и манила к себе рукой после ухода матери, являлась в разящих ударах Кровавого клинка, без тени жалости сокрушавшего своих врагов, а после моего приближения к церкви и вовсе застыла где-то в воздухе.
Думаю, именно благодаря ей я заглянул за грань и сейчас мог находиться здесь.
Пока я пребывал в своих мыслях, настырный бес, явно оскорблённый отсутствием какой-либо реакции с моей стороны, продолжал:
— Быть может до тебя долго доходит, но здесь каждому под силу стереть твоё существо одним лишь незаметным усилием воли, дабы развеять никому ненужные сомнения. Тебе следует быть аккуратнее в словах.
Молча в него всматриваясь, я отметил, что демон был куда более схож с человеком, нежели первый: все присущие людям черты были при нём, и лишь по-бараньему изогнутые рога, словно причудливый головной убор, венчали голову и выдавали в нём нечисть. Немногим погодя я заметил ещё одну любопытную деталь — его волосья двигались в произвольной траектории.
Все эти черты настойчиво и хаотично ёрзали, копошились и метались в моей голове, пытаясь сложиться в единую картину — было в его облике что-то до боли знакомое, но, по какой-то причине, всё ещё для меня неуловимое. А потом я вспомнил. Вспомнил все церковные учения: все речи, письмена и изображения разом. И тогда мои губы скривила улыбка. Как мог я не признать столь очевидное зло, в глаза которого так дерзко смотрел? Среди всей той неисчислимой безымянной гнили, чьих посланцев я уничтожил собственными руками, желающих расквитаться и просто тех, кто хотел обезопасить своё будущее... Любопытно, что вместо них моим присутствием здесь озаботился именно он.
Пусть и переменившись в лице, но я сохранял молчание. Было во всём этом что-то невообразимо притягательное — положить конец цитадели всех бед людских, здесь и сейчас, пустив в ход неоднократно омытое святой водой лезвие... Определённо было. Но иногда вопреки всем нашим желаниям и разрушительным порывам, следует обращать своё внимание к доводам разума: одолеть хозяина Ада на чужом поле в одиночку едва ли было достижимой задачей. К тому же, всё-таки моя главная цель по-прежнему заключалась в другом.
— Оставь свою грязную высокомерную ухмылку при себе, отродье, — наконец не выдержал моей несносности диавол, — Или я лично заставлю тебя это сделать.
Секунды — и его волосья оплели мои ноги и руки, непреклонно стянув тело так, что было не пошевелиться. Мгновением позже он уже занёс надо мной руку, чтобы преподать урок, однако внезапно был остановлен.
— Не нужно злиться, друг мой, — вмешался первый в образовавшуюся между нами заминку, — Тебе стоит простить невежество смертного: то, что для нас бесстрастная истина, для него — мироздания загадка. Будь терпелив.
Забавно, но их ауры, как и нрав, контрастировали и вместе ощущались как влага лёгкого дождя среди засушливого лета. Нежданно, однако одной лишь реплики хватило, чтобы пыл рогатого нечестивца поугас — он, недовольно ворча, отступился, и теперь тот, кто взирал на мир через множество глаз обращался непосредственно ко мне.
— У любого всеведения есть границы, — развёл он перебинтованными руками, — И тем не менее. Это совсем не препятствует мне в понимании, что данный мертвец встретил свою кончину от кинжала, спрятанного в твоих ножнах.
Казалось, в этот момент горечь от уродливой правды раскалённым железом разлилась в моём рту, а потом стала течь горлом.
— И, так как мёртв он уже давно, в качестве подношения совсем не годен. Зачем он тут? — снова вмешался рогатый бес, но в тот момент мне уже было совсем не до него.
В ушах стоял гул, перекрывающий чужие голоса.
События того дня застлали глаза, отказав мне в возможности видеть.
Лёгкие не позволяли заполнить и толики своего объёма.
Я не просто виноват, и не просто так воздух вокруг пропитан смертью, ведь для неё я вовсе не попутчик, а предвестник. Больше никак не объяснить то, почему все, кого я имел смелость любить, были мертвы.
И уж тем более никак не объять мыслью то, почему я всё ещё не последовал за ними.
Из хаотичного потока мыслей, что пошатнул моё равновесие, меня вывел голос:
— Чего стоит весь этот пустой кич, если вы всё так же не знаете о целях его визита? — насмешливо произнёс женский голос.
Та, что всё это время находилась в стороне, вальяжно покачивая бёдрами и петляя своим змеиным хвостом, наконец приблизилась, дав свету вспышки пасть на своё тело. Словно вторя её авторитету, двое других приумолкли. Сначала у меня не получилось понять чем именно, но она отличалась.
— Поведай же нам, смертный: какова цель твоего визита? — сразу продемонстрировала она, что из всей троицы демонический профессионализм был присущ одной лишь ей.
Я чувствовал, как от неё веет холодной аурой далёких звёзд, совсем как от ночного небосвода, которым любовались мы с ним, когда тот ещё был жив.
— Я…
Её глаза были покрыты тканью, но отчего-то у меня было чувство, будто из-под ней змеиные оки взирают прямо на мою суть. Остальная нечисть тоже подутихла. Быть может демоны и пытались источать спокойствие и беспристрастность, но я знал хорошо — каждый из них сгорал от нетерпения, жаждя услышать заветные слова.
Которые, впрочем, очень скоро прозвучали.
— Я пришёл, чтобы заключить сделку, — наконец молвил я, — Больше нет никого, кто смог бы решить мою проблему, поэтому я пришёл искать помощи здесь.
— И чего желает твоё сердце? — вкрадчиво поинтересовалась она.
Те, кто предпочитал скрываться во тьме, переглянулись, предвкушая внять моему желанию. Исполнив его, один из них мог претендовать на плату, которая впоследствии приумножит его могущество и в какой-то момент бесповоротно разрушит мою жизнь — таковым было незыблемое правило любого контракта с тёмными силами. Столько прежде невинных, обманутых и неразумных пытались расторгнуть эти узы, столько падали ниц, сознаваясь во всех грехах и моля церковь о помощи… Но все они не учли главного: у любого чуда есть цена. И уж тем более — у чуда "на заказ". Это тоже было ещё одним значимым их отличием от Всевышнего. Заказов он не брал и творил чудо только для тех, кто по его мнению был этого достоин. Очевидно, что попасть в список заслуживших божественную милость мне не удалось, и то, что я собирался сделать, перечёркивало такую возможность раз и навсегда.
— Я хочу вернуть его к жизни, — на выдохе озвучил я, окончательно свыкшись с предательством, на которое шёл, — Кому-то из вас это под силу?
Невооружённым глазом можно было заметить, как внутри них всё встрепенулось, но троица продолжала молчать. Впрочем, продлилось это недолго: ровно до тех пор, пока второй нечестивец, кривя широкой улыбкой, не вышел вперёд. Игриво закружив вокруг меня, он изрекал скользкие речи:
— Не страшно подводить начальство, дорогуша? Разве не ты должен был покорно нести до самого конца крест карающей руки своего любимого Господа? Что же теперь Всеотец скажет на твоё отступничество и грядущее ниспадение?
— Моё отступничество от воли Божией и уж тем более, ниспадение — наше с ним сугубо личное дело.
— Да, таковым и было, пока ты не обратился к нам.
Его пряди плавно кружили вокруг, словно невесомые ленты, голос был исполнен веселья, а оскал становился всё шире. Судя по всему, происходящее буквально заставляло его ликовать.
— Могу ли я узнать, что заставило тебя опустить руки, экзорцист? Что именно повергло в пучину отчаяния и не позволило смириться со смертью этого существа? — вмешался с вопросом низкий рокочущий голос первого.
Имел ли мой ответ какой-либо вес? Мог ли повлиять на их желание мне помочь? Знать этого мне было не дано, но пока была жива надежда, я не видел смысла лукавить.
— Любовь.
Стоило им услышать это, нечисть разразилась смехом: кто-то смеялся громогласно, пусть и размеренно, довольно монотонно, кто-то — напротив, истошно хохоча и совсем не сдерживаясь, с завидным восторгом указывал на меня пальцем, а кто-то снова находился в стороне и тихо посмеивался, сокрыв растянутые в улыбке уста. Но всё это ничуть меня не трогало — едва ли моё горе смогут понять те, коим само понятие любви представляется далёким, чуждым и чем-то противоестественным.
— В таком случае, здесь я бессилен, — наконец вынес свой вердикт гуманоид в жёлтых лохмотьях, — Мне известно о его происхождении, кое является тайной для всех живущих ныне, но совсем не этих знаний жаждет твоя искушённая душа. Да и мёртвая плоть, не принадлежащая тёмным водам, находится за пределами того, на что я мог бы влиять.
После этих слов его силуэт стал медленно таять и вскоре окончательно исчез. Мой взгляд пал в сторону оставшихся.
— Знаешь, при жизни… — начал было демон, но сразу же осёкся, — Я имею в виду, уже при жизни после смерти, в качестве упыря… Твой мертвец был для меня сущей занозой в заднице.
Такое вступление не сулило чего-то хорошего. Становилось очевидно, что за свою непростительно долгую жизнь именитый Кровавый клинок прослыл абсолютно несносным персонажем: не только среди смертных, но и для тех, кто обитал по ту сторону. Ну а что до Творца? Уповать на его расположение и не приходилось вовсе — он никогда не благоволил тем, кто нарушал первозданный порядок вещей. Однако всякому было известно, что правитель преисподней был в этом чертовски хорош. Это внушало веру, что их давняя вражда всё ещё могла сыграть мне на руку.
— …Он искал сторонников, постоянно создавал подобных себе и тем самым искажал естественное движение душ, — продолжал бес, — Они не оказывались там, где должны были находиться после смерти. И особенно омрачал картину один неприятный момент… Видишь ли, среди них частенько оказывались мои должники.
Тогда я стал догадываться, что помощи ждать мне не следует. По иронии судьбы диавол тоже был заинтересован в том, чтобы природа своевременно брала своё. Однако по итогу, на его счёт я всё-таки несколько ошибался.
— Хоть и насолил упырь мне изрядно, желание проучить его не столь велико, сколь неуёмна жажда лишить Всеотца карающей десницы. Твоя жизнь в обмен на жизнь мертвеца сошла бы за справедливую плату, однако бессмертие исказило его душу. Изувеченная существованием вне времени, ни одному из миров — ни мёртвых, ни живых — она больше не принадлежит. Досадно признавать, но он дважды нашёл способ обойти древнейшие из постулатов. В том числе и себе во вред. Теперь даже я не представляю, где искать его дух.
Раздражённый досадным выводом, который ему пришлось озвучить, нечистый медленно побрёл прочь куда-то в чёрную пустоту. Постепенно его силуэт стали окутывать языки алого пламени и редкие снопы искр, однако прежде, чем полностью в них раствориться, на прощание он молвил следующее:
— Следует признать, что твой случай довольно занятен. Будет жаль не сделать тебя частью своей коллекции.
А после — исчез.
Был он в самом деле огорчён этим фактом? Правда ли так рьяно желал моего порабощения? Стоило ли мне волноваться о собственном будущем, если сам падший заинтересовался мной? Всё это было так не важно. На тот момент я мог думать только об одном: даже завсегдатай огненной геенны не смог разрешить моих разногласий с жизнью и смертью. После этого опускались руки.
Дальнейшие мои раздумья были прерваны цоканьем змеиного языка.
— Я знала, что эти старые дураки тебе не помогут. Ни скопленные веками знания, ни сила сродни первозданному могуществу, положившему начало всему... — картинно причитала нечисть, — Столько возможностей и никакого результата. Зрелище… жалкое.
— А что же ты? Разве тебе это по силам? — спросил я, лелея в сердце слабый луч надежды.
Но если двое других, обладающих столь недюжинными способностями, претерпели поражение, стоило ли мне доверять силам наги — божества столь низшего разряда, что каким-то чудом оказалось здесь?
— Это мы сейчас и узнаем, — кратко отвечала она, — Позволишь?
Длинными тонкими пальцами она указала на завёрнутые в полотно останки. Я стал мешкать.
И, должно быть завидев моё волнение, змея поспешила меня успокоить:
— Уйми свой мятежный разум. Ничего с ним не станется — мне нужно лишь только подтвердить свои догадки.
Я был в отчаянии и потому не стал спрашивать, что именно она имела в виду. Если нага действительно уверена, если в силах помочь, препятствовать ей в этом смысла не было. Ничего не оставалось, как протянуть останки ей.
— Приспусти ткани. — скомандовала она.
И я послушался.
Предо мной предстал лик некогда живого, печально известного древнего вампира — того, кто со спокойным, давно молчаливым сердцем рушил города и отнимал неисчислимое количество жизней. Того, по чьей воле проходили кровавые побоища с великим множеством невинных жертв, того, кто без колебаний истязал и порабощал, кто столь нахально и бесстыдно одним лишь существованием отравлял само явление жизни… Однако, всё же того, кто когда-то давно был достаточно добр, чтобы спасти от голодной смерти лишённого родителей дитя, которое впоследствии, много лет спустя, так неблагодарно ему отплатило. Да, один лишь экзорцист смог претворить в жизнь то, что было недоступно многим другим его предшественникам: лишить мир людей от ужасного гнёта Кровавого клинка. Единственная смерть предотвратила немало других страшных смертей. Великое зло наконец было уничтожено, стёрто с лица земли. И всё же… Деяние это нанесло непоправимый вред собственной душе экзорциста, которая на самом деле всегда благоволила своему спасителю и неизменно стремилась к нему.
Должно быть, в этот момент мои сердечные метания снова не остались без внимания, но нага промолчала. Удовлетворённо хмыкнув, она протянула руки навстречу, задержав ладони над теменем безжизненного чела́.
Сохранять свой взгляд на мертвом лике Клинка больше не было сил. Тяжесть совершённого преступления опустила мои веки и преклонила голову. Бремя за его смерть оказалось для меня невыносимым.
— Что ж, — прервал мои терзания змеиный голос, — Я знаю, как помочь тебе.
Я поднял на неё глаза. Должно быть, в них явственно воссияла надежда, поэтому нага сразу меня предупредила:
— Однако выслушай меня очень внимательно. Твой случай, всё-таки, не из лёгких.
— Я слушаю.
Её последующие речи раскрыли мне невероятные вещи и в дальнейшем поставили перед серьёзным выбором.
— Причина, по которой твой мертвец всё ещё может вернуться — это межмирье. Крошечное, но в то же время необъятное измерение, изнанка, что соприкасается со звёздным светом и покоится среди ночной темноты, где-то на кромке Мира снов. Там и осела возлюбленная тобою бессмертная душа, лишённая возможности двигаться дальше.
— Поэтому Искуситель не смог вернуть его, — вслух произнёс я свою догадку.
— Прозорливо, — довольно отметила она.
— Но почему так вышло? Всему виной вампиризм?
— И снова верно.
— Но как это возможно? — не унимался я, — Что именно отличает вампиров от прочих сверхъестественных созданий, чьи души беспрепятственно продолжают свой путь?
В раздумии нага приложила палец к лицу. Её длинные, увенчанные серебряными кольцами уши, изредка подрагивали.
— Надо полагать, всему виной его искусственно вызванное бессмертие. Всё-таки некогда каждый вампир — был смертный человек, прежде чем обрёл вечную жизнь. И, как говорил наш общий знакомый, раз Кровавый клинок был одержим идеей создания подобных себе… Вероятно, таких заблудших в той изнанке не счесть.
— Тогда вызволи его оттуда. И проси всё, чего ты хочешь, — отчаянно обратился я с просьбой, понимая, что дело подходит к "торговле".
— Не торопись, — снова остановила она, — Стать его проводником на нелёгком пути назад в мир живых действительно мне под силу, однако…
Что-то в заключении сделки всё ещё заставляло её медлить.
— Однако?.. — осторожно вопросил я.
Нага задумчиво кивнула в сторону возложенной на полотно головы:
— Как и многие другие детища Творца, он — союз души и физической материи. Его воспоминания, личность и мышление, всё то, что делает его самим собой, не может быть восполнено до конца, если отсутствует тело, — развела руками змея, бряцнув массивными круглыми браслетами на своих запястьях, — Сам понимаешь: то, что от него осталось, достойным вместилищем души стать не может.
Из её слов становилось ясно, что для меня определённо была припасена некая особая альтернатива, которую она готовилась озвучить.
— Что ты предлагаешь?
— Выход из этой ситуации мне представляется следующим: он должен занять новое тело, ещё не успевшее в полной мере попасть под воздействие жестокого внешнего мира, — с усмешкой изрекала она.
— Таким образом ты хочешь свести к минимуму погрешность в виде чужеродной для тела души, — догадался я.
— Именно. К тому же, как ты мог заметить ранее, тело должно быть смертным: всё-таки возвращая его душу назад, я вновь провоцирую искажения в природном балансе, что может быть чревато последствиями. Так пусть для Кровавого клинка это станет маленьким воздаянием, которое он заслужил за содеянные в прошлой жизни грехи... Впрочем, вероятно о них он даже и не вспомнит, что только на руку.
Немного приумолкнув, она впала в кратковременные размышления, а потом добавила:
— Кроме того, — продолжила она, — Чтобы твой навязанный церковью моральный компас оставался спокоен, я готова пойти на уступки и даже выбрать то тело, которое будет лишено жизни по естественным причинам. Думаю, так ты сможешь избежать беспокойного сна по ночам.
Оглашённые ею условия были справедливы и, на удивление, весьма гуманны. Пока что склонность тёмных божеств в кровопролитию по-прежнему оставалась неподтверждённым мифом.
— Кажется, ты всё предусмотрела.
— Разумеется. — прошелестела последний слог нага.
Удобно устроившись в пространстве меж витков своего змеиного хвоста, она спросила следующее:
— Если данные условия тебе подходят, готов ли ты обсудить собственную часть договора?
— Да, готов, — вторил я её словам, — Чего ты хочешь взамен?
Театрально колеблясь, нага сложила руки на груди. Я же был всецело уверен — существам ей подобным не нужно много времени, чтобы решить каковы их нужды. Скорее всего, во многом её потребности и желания были сформированы и тщательно спланированы ещё задолго до нашей встречи. Тем не менее, я смиренно следовал неписанным правилам той игры, которую с таким наслаждением она смаковала. Наконец, змея воспрянула, приблизилась и коснулась моей груди.
— Ты добровольно отдашь мне своё живое, бьющееся сердце — таковы мои требования, — огласила своё решение нага.
Я не был удивлён и что-то подобное предполагал уже давно. В свою очередь, предвосхищая все мои возможные вопросы, она объяснила:
— Данная мера — наш общий залог в пользу того, чтобы все условия заключённого нами договора были соблюдены. После его утверждения всенепременно начнутся поиски оговоренной в сделке души. И вот здесь начинается самое трудное. Эти поиски могут занять ни год, и даже ни два. Честно сказать, на это может уйти немало времени, и в худшем из исходов тебе придётся провести в томительном ожидании несколько человеческих жизней… При таком раскладе очень кстати и начинает работать наша "особая договорённость". Поскольку добровольно отданное сердце является основой нерушимого магического контракта, оно не способно постареть или износиться. Более того, это применимо не только к сердцу — время остановится в том числе и для тела. Иронично, но твоё существование, в каком-то смысле, тоже прикоснётся к вечности, как когда-то было и с ним.
Казалось, ее перевязанные тканью глаза бегло прошлись по останкам Клинка и остановились на мне в ожидании ответа. Все положения договора были прозрачны и предельно ясны. Все, за исключением одного, казалось бы, несущественного момента…
— Скажи мне вот что: если сердце выступает неотъемлемой частью контракта, в чём заключается его суть? Что именно служит первоисточником той силы, которая позволяет времени остановиться?
Её губы изогнулись в широком оскале, обнажив острые белёсые клыки. По всей видимости, она намеренно опустила данную деталь, словно проверяя, вздумается ли мне вникнуть в иные возможные нюансы.
— Я отнюдь не глупец, за которого ты меня держишь, — сказал я, ответив ей лёгкой улыбкой.
— Тяжело было удержаться и не проверить, — сдержанно рассмеялась она, — Но довольно утех. Суть, о которой ты спрашиваешь, заключается в одной маленькой, простой детали — ты станешь моим последователем, извечным слугой без возможности отступиться или ослушаться моей воли. Таково истинное значение твоей расплаты сердцем.
— Хорошо. И как скоро я должен буду приступить к своей…
На самом деле куда более подходящим здесь словом было "порабощение".
— …службе?
— Фактически данное обязательство ложится на твои плечи в момент заключения контракта: то есть здесь и сейчас, сразу после передачи сердца, однако… — многозначительная пауза явно сулила о новом соблазнительном обстоятельстве, которое сделает договор куда более привлекательным, — Прекрасно понимая во имя каких целей ты на это идёшь, я дам тебе отсрочку. Живи. Претерпи все тяготы ожидания вашего воссоединения, насладись сполна тем временем, что отведено тебе с ним. А потом, в момент его ухода ты поймёшь — настал день, когда ты сможешь расплатиться со мной.
Истинный экзорцист не должен иметь искушённой души, ибо соблазн делает его уязвимым. Ничто не должно его смутить в великом служении Господу, никакой нечисти не должно быть под силу заставить его свернуть с намеченного пути. Именно поэтому для этой работы я никогда не был годен.
— Идёт.
— Ничуть не колеблясь, как я и думала, — торжествовала нага, — Разве не ты уверял, что не глуп?
— К сожалению, как экзорцист, я очень хорошо понимаю, чего это будет мне стоить. Особенно сейчас, когда мы обсудили все условия сделки. С другой стороны — человеческой стороны — иного выхода для себя я попросту не вижу и поэтому склонен думать, что мною движет не глупость, а отчаяние, — объяснил я как есть, однако у меня всё ещё оставалось то, о чём я собирался её спросить, — Прежде, чем мы начнём, я хотел бы задать тебе ещё один вопрос.
— М? — змея заинтересованно склонила голову.
Вряд ли она ожидала, что помимо договора у меня могут быть к ней какие-либо другие дела, но моё любопытство возымело надо мной верх.
— Скажи мне: как же так получилось, что даже двое других твоих знакомцев ничем не смогли помочь мне? Ни обладатель множества глаз, что определённо зрит гораздо дальше этого измерения, ни даже Отец лжи, лично заставший становление мира. Не сочти за дерзость, но чем располагаешь ты, что не было доступно им?
— Ты правда хочешь знать? — ухмыльнулась она, — Ну что ж… Осмелюсь предположить, что ты распознал во мне божество рангом куда ниже, чем следует, но пусть облик мой не вводит тебя в заблуждение. Твоя скромная благодетельница, Йидра, тоже видела рождение жизни, как и вполне вероятно, увидит её крах. К тому же, как уже было говорено ранее, обширные знания и всеобъемлющее могущество — богатства довольно привлекательные, но даже при всём своём великолепии, они всё-таки наживные. Всё то, чем я не располагаю сейчас, всенепременно придёт в будущем и, так как мой лимит — это вечность, торопиться мне некуда. Что же касается того единственного, чем обладаю я и что по-прежнему не всегда доступно другим — это мудрость. Обрести её тоже можно со временем, однако для этого требуется гибкий, жаждущий разум. Большинство из божеств консервативны, а потому не все таким располагают.
— То есть, ты хочешь сказать, что иного выхода не было? — с тенью горечи подытожил я.
— Вне всяких сомнений. Чтобы помочь тебе стало возможным, придётся прибегнуть к путям обходным. В противном случае результат не заставил бы себя долго ждать.
— Ясно. — просто ответил я.
— Если это так и других вопросов у тебя больше осталось… — пригласительным тоном сказала Йидра, — Приступим?
— Да. Делай, что требуется.
Стоило дать ей своё согласие, в окружавшей меня среде почудились колебания: воздух повсюду стал тяжёлым, давящим, но не от своей нехватки, а скорее наоборот, чрезмерного обилия. Во рту стал ощущаться ярко выраженный сладковатый привкус, а по телу начала растекаться слабость. Постепенно конечности переставали отзываться, веки становились неприподъёмными, и взор терял чёткость. Глядя перед собой, я видел Йидру: её мерные покачивания, трепет волнистых волос и одной ей понятные движения рук, которые, судя по всему, и вызвали какие-то изменения в пространстве.
— Сделай одолжение, — обратилась она ко мне в последний раз, — Похорони то, что от него осталось. Душа не должна цепляться за пережитки своего прошлого.
Прежде чем потерять себя окончательно, я видел, как змея снимает свою повязку, фиолетовое свечение её глаз, обращённое в мою сторону, вспышки тёмных пульсаций. Я чувствовал их вибрацию в своём теле и пытался распознать её назначение, как вдруг заприметил в руках Йидры что-то крошечное: тёплое, лучезарное свечение над которым сомкнулись её ладони. Всё, что было далее — это безграничное ничто.