Ошибка выбора. Сеул

Камера во французском участке оказалась просто Раем, когда я попала в такую же в Испании. Да-да, корейские рыцари ко мне не приехали, и моя тушка совершила первое в жизни бесплатное путешествие — из Парижа в Мадрид. Полет эконом-классом за счет испанских налогоплательщиков. И все это время я была в наручниках, как особо опасная преступница, да еще и прикованная к подлокотнику, так что, ни нос почесать, ни колготки подтянуть, благо, хоть в туалет пустили пару раз, и на том спасибо. Была ли я разочарована? О, да. После того, что между нами было, я надеялась, что они приедут, хотя бы один. Кто? Кого бы я хотела сильнее увидеть? Ответа я не знала, но теперь это не имеет никакого значения. Мне пора прекращать надеяться на чудо и начать решать свои проблемы самой. В мрачной камере, кроме меня, было еще четыре девушки, которые не бельмеса не понимали по-английски. Отлично. Если не найду нормального адвоката, сидеть мне предстоит долго и пора начинать учить язык, и тюремные правила. Черт, я выгляжу оптимисткой? Жаль, что я ею ни капельки не являюсь, только изображать умею. Я начинаю плакать перед этими красивыми девушками. Да, они даже тут красивые: длинные блестящие волосы цвета воронового крыла, огромные глаза, у двух янтарного цвета, у одной черные, у последней — медовые. Высокие, фигурки как у статуи Венеры, только, что руки на месте. Они времени не теряют — играют в карты, одна читает книжку, судя по обложке с обнаженной обнимающейся парочкой, и ее румяным щечкам — любовный роман. И только я тут как белая ворона, сижу и утираю слезы рукавом кофты. Спасает от рыданий, меня лишь вызов к следователю. Опять браслеты на запястьях, опять длинный, мрачный, тускло освещенный коридор без единого окошка, в котором не поймешь, день за окном или ночь, железная дверь допросной. С меня снимают наручники и показывают на стул, стоящий перед широким столом, за которым уже сидят двое мужчин. — Мисс Романоф, проходите, с сильным акцентом, но следователь говорит по-английски, — это Ваш временный адвокат, мистер Кардона. — Здравствуйте, рад познакомиться, — неожиданно слышать из уст мужчины с абсолютно испанской внешностью русскую речь и он, видя мое удивленное лицо, добавляет, — моя мама — русская эмигрантка, ваша тезка, Анна Михайловна. Поэтому, русский я знаю с детства. — Взаимно. Вы мне поможете? Я правда ни в чем не виновата, — мой голос звучит еще более жалко, чем я выгляжу. Я слабачка и трусиха. Боже, как же страшно… — Я вас оставлю, вернусь позднее, — говорит следователь, взглянув на экран мобильного, и выходит. — Расскажите мне правду, мисс Романова и мы попробуем добиться Вашего освобождения или хотя бы минимального срока, — говорит Кардона, после того, как мы подписываем договор. И я рассказываю все, подробно, ничего не скрывая. — Радует то, что есть свидетели и кроме мистера Кима с Чоном, но вот будут ли они говорить? — уточняет адвокат. — меня, кстати, Диего зовут. — Диего, Хоби и Намджун точно не откажутся. Только один сейчас в армии, а второй скоро уходит туда. Если не решить этот вопрос в кратчайшие сроки, я точно застряну тут на полтора года минимум. — Siento interrumpir, pero la señorita Romanova tiene una visita.*— говорит охранник, заглядывая в кабинет. — ¿Quién? ** — спрашивает Диего. — Su prometido***, — отвечает охранник и отходит от двери, а из-за его спины появляется широкоплечая фигура Чонгука. — Чон?! — я подскакиваю со стула. Сердце в груди предательски пропускает удары, а на глаза наворачиваются слезы — то ли от пережитого стресса, то ли от счастья. В два шага он преодолевает расстояние, разделявшее нас и обнимает меня, прижимая к своей широкой груди, обнимает крепко, так, что не шевельнуться, да я и не хочу. Я плачу, из меня одновременно со слезами, словно выходит все напряжение последних двух дней, избавляя от гнетущего чувства безысходности и обреченности, которые вселяло в меня это мрачное место вкупе с серым дождем, который шел за окном маленького окошка камеры, закрытого решеткой. — Все позади, родная, я дал показания, все будет хорошо. Тебя скоро отпустят, Анечка, ты слышишь? Больше тебя никто не обидит, любимая, — шепчет Гук, вытирая мои слезы ладонью. — как же ты меня напугала, солнышко, — тебя никто не обижал? Он щупает меня всю, как той ночью, полгода назад, проверяя, не пострадала ли я. В груди щемит от его присутствия, от его существования — такого прекрасного и любимого. — Чонгук, я люблю тебя, — шепчу ему в грудь и слышу, как его сердце, и так стучавшее быстрее обычного, ускоряется до безумия, — очень сильно люблю, — добавляю тише, боясь взглянуть ему в лицо. — Ты сейчас не шутишь? Не издеваешься надо мной? — он кладет руку мне на подбородок и поднимает мое лицо, заставляя посмотреть в его глаза — карие, почти черные, в них отражается мое испуганное лицо. — Не шучу. Прости, что поняла это так поздно. — Не поздно, любимая, в самый раз. Я люблю тебя, но ты так отрицала даже просто отношения между нами, и я боялся признаться, спугнуть тебя. Это самое прекрасное, что я когда-либо слышал, — он наклоняется к моим губам и легко касается их своими, вызывая мурашки во всем теле. — Прости меня, Чонгук, пожалуйста, — шепчу я, обжигая его дыханием. — Давно простил, за любую оплошность, еще до того, как ты ее совершила, — отвечает, обнимая крепче и вовлекая меня в полный нежности поцелуй. Через какое-то время мы отрываемся друг от друга и оглядевшись, я вижу, что мы остались вдвоем. — Энн, прости, что я так долго. Из-за погоды рейс задержали, когда я прилетел в Париж, тебя уже отправили сюда. Тебя не обижали? — снова спрашивает Чон, обнимая и поглаживая меня по спине. — Самое главное, что ты приехал. Я уже и не верила, Чон. Я сдалась… — только сейчас я понимаю, насколько все было серьезно. Он отстраняется и берет мое лицо ладонями, смотрит в глаза какое-то время, наконец, произносит: — Энн, обещай мне, что чтобы ни случилось, ты не будешь сдаваться? Будешь меня ждать несмотря ни на что? Я всегда приду, какие бы обстоятельства меня не задерживали, я все преодолею и приду к тебе. И я буду тебя защищать, заботиться, любить тебя, я обещаю. Обещаешь меня ждать? Я киваю и слезы предательскими дорожками стекают по щекам, Чонгук вытирает их пальцами, мягко, нежно, наклонившись, касается моих губ, вбирая их своими, его язык вторгается в пространство моего рта, вовлекая мой язык в страстный танец, а руки скользят под одежду, лаская кожу нежными пальцами, обжигающе горячими, позволяя дышать лишь через раз. Внутри клокочет желание, которое сейчас невозможно удовлетворить, оно рвется наружу, из-под кожи, ощущается под его джинсовой тканью его брюк Calvin Klein, когда он прижимает меня к себе. Подхватывает меня под ягодицы и сажает на холодный стол, опускается поцелуями вниз по шее к ключицам… С трудом отрываемся друг от друга, пересекаемся осоловевшими от страсти взглядами и садимся рядом. Чонгук берет мои руки в свои и прижимает запястья к губам, охлаждая холодным металлом — совсем как в наш первый раз. — Я так скучал по тебе эти дни, Энн, ты просто представить себе не можешь, как сильно. Стук в дверь, входит следователь и все с тем же акцентом говорит, что я могу быть свободна, и теперь я просто свидетель, а не подозреваемая. В груди, кажется, развязывают тугой узел и я теряю сознание. Очнувшись, я вижу встревоженное лицо Чонгука, медсестру и еще пару человек. — Как Вас зовут, мисс? — Анна. — Какой сейчас год? — 2023. — Сколько пальцев видите? — Три. — Отлично, Вы в порядке. Просто перенервничали, такое у нас частенько бывает. После ухода медсестры Чонгук садится рядом и гладит меня по щеке. — Как ты? Сесть можешь? — спрашивает он и я пробую сесть. — Да, Чон, не переживай, все хорошо. Я и правда просто перенервничала. Мы можем уйти отсюда? — Да, пойдем. Только заберем твои вещи у охраны. Он пытается помочь мне встать, но я убираю его руки со своей талии. — Чон, я в порядке, я не инвалид. Не волнуйся, хорошо? Я могу идти сама, я здорова. Он приближается к моему уху и шепчет: — А ты не думала, что мне просто приятно тебя касаться и обнимать? И я пользуюсь случаем делать это без палева, тут даже СМИ не смогут придраться, — от его слов я сначала смущено краснею, а потом смеюсь. — Я поняла. Пойдем отсюда как можно скорее, ладно? Я подписываю документы и забрав свои вещи, обмениваюсь номерами с Диего. Его услуги мне еще пригодятся, к сожалению, хоть я теперь и просто свидетель, это еще не конец… Я почти счастлива от осознания своей свободы, но глубоко внутри мое сердце кровоточит точно так же, как летом… Тэхен, он не приехал, вновь отверг меня при первой же проблеме… Почему я продолжаю любить его, несмотря на это? Несмотря ни на что… И даже присутствие рядом Чона не спасает. Мы с Чоном выходим из здания полиции, он несет мой чемодан и держит большой черный зонт над нами. Почти подходим к черному автомобилю, припаркованному неподалеку, как нас окликают. — Энн! Чон! Мое сердце этого точно не выдержит, я сейчас снова потеряю сознание, но уже от нехватки кислорода, чувствую я, но в этот момент сильные руки подхватывают меня, не дав упасть. Внутри все переворачивается, когда я смотрю в эти огромные, бездонные глаза, не могу выдавить из себя ни звука, просто смотрю на него не отрываясь. — Тэхен, ты как здесь оказался? — спрашивает Чонгук, когда мы садимся в машину. В его голосе сквозит напряжение, настолько осязаемое, что можно потрогать его рукой, или сыграть на нем мелодию, как на струнах гитары. — Давал показания по делу Энн и сразу урегулировал юридические тонкости, — отвечает Тэхен, — тебя тоже вызвали? Энн, ты в порядке? Ты меня напугала, Вишенка, — говорит Тэхен и касается моей щеки. — Я все и так урегулировал, Энн свободна, не нужно было утруждаться, — Чону не нравится поведение Кима, но одновременно в нем говорит дружба и нежелание идти на открытый конфликт. По крайней мере, пока. — Я в порядке, но очень устала и хочу смыть с себя тюремное амбре. Вы можете отвезти меня домой? — спрашиваю я, переводя тему. — Энн, твое имущество пока под арестом испанских властей, но юрист уже решает эту проблему, через пару дней ты сможешь вернуться туда, а пока я снял номер в отеле, — отвечает Тэхен, кладя руку мне на бедро. Взгляд Чона темнеет. — Я тоже снял НАМ номер в отеле, мы с Энн поедем туда, — его голос спокоен, но я чувствую напряжение, исходящее от него, когда он кладет ладонь на мое колено со своей стороны. Мягко, но властно. — Я сниму себе номер сама. Спасибо вам, вы меня просто спасли сегодня. Но мне правда нужно хоть немного тишины и одиночества после набитых под завязку камер. Они оба кивают, но их взгляды, бросаемые друг на друга, меня пугают. Я, кажется, и правда сделала это — испортила их дружбу и … просто сбегаю от них в номер. Я снова поблагодарила их и молнией вбежала в номер, захлопнув дверь перед ними. Если один обнимет и поцелует меня перед другим… скандала точно не избежать, а я сейчас не в силах ничего решать, и разбираться. Меня колотит дрожь от страха и нервов, я не знаю, как мне быть. Они оба приехали, оба помогли, оба захотят объяснений. Взгляд падает на холодильник. Открыв дверцу, достаю первую попавшуюся крохотную бутылку и залпом выпиваю. Жидкость обжигает горло, разливаясь теплом по телу, но меня по прежнему трясет и я повторяю манипуляцию. Залезаю под одеяло и пытаюсь успокоиться. Мне нужно принять душ и переодеться, аромат тюрьмы нагоняет еще большую тоску, а осознание того, что я сейчас потеряю их обоих — ужас. Нужно отвлечься и отдохнуть, утром поговорить с ними, и уехать домой достойно. Это не могло длиться вечно, бегать от одного у другому каждые пару дней, тем более, что они друзья. Все, конец, Аня, GAME OVER. И ты проиграла. *Простите, что мешаю Вам, но к мисс Романовой посетитель. **Кто? ***Её жених.