***
— Так, подождите. Позволь уточнить: тебе было… пятнадцать лет, когда ты вступил в секту? Челюсть лидера секты упала, едва не ударившись о стол. Старейшина Хён Сан быстро схватил дух, который грозил разделиться с телом сахёнга. Чхон Мён почувствовал, как его глаза подёргиваются от усилия сдержать себя, чтобы не закатить их. Дети в наше время, действительно, такие драматичные. — …да. Какие-то проблемы? Я слышал от сахёнга, что самый младший возраст, вступивший в секту, был около двенадцати лет. Сам Пэк Чон-сасук вступил в секту, когда ему было тринадцать. Не понимаю, почему это так важно? Старейшины не комментируют его раздражённый тон.***
За всю свою жизнь Чо Голь лишь два раза чувствовал себя совершенно глупо. В первый раз это случилось, когда он был ещё маленьким мальчиком, едва достигшим двухлетнего возраста. Отец привел его на собрание, чтобы он узнал больше о том, что он теперь называет «купеческими штучками». Юному Чо Голю было не особенно весело слушать, как кучка стариков рассказывает о своих финансах, бизнесе и прочей ерунде. Что делают дети, когда им скучно? Они играют! Какой же умный был Чо Голь, придумав решение проблемы. …однако, он быстро оказался не прав — не прошло и пяти минут, как его уже вывели из комнаты. Но прежде чем дверь закрылась прямо перед его носом, он успел мельком увидеть лицо отца. Именно в тот день Чо Голь решил встать на путь меча. Второй опыт он получил, уже находясь на этом пути. Это не было ни злобной, ни трогательной темой, как в его первом рассказе, скорее, это было просто мимолетное убеждение, о котором он подумал. Он уже давно не верил в эти слова, а когда верил, ему было стыдно даже думать об этом. Теперь же он мог посмеяться над этими постыдными словами и понять, как сильно ошибался. В семнадцать лет Чо Голь, в форме, выданной ему учениками первого поколения Хуашань, с царапинами на руках от деревянного меча, думал… Неужели я ошибся, ступив в эти ворота? Он был молод. Он был глуп. И ему казалось глупым, что он вообще захотел вступить на территорию Хуашань, когда было ясно, что у секты нет будущего. Но, как он и думал, прошли годы — и Чо Голь вырос. Он видел и видит, как секта растёт вместе с ним. С каждым его шагом вперед Хуашань будет рядом с ним. Мимолетное сожаление, которое он испытывал, кажется сном. Он больше не сомневается в Хуашань… он стоит у имени своей секты, с гордостью носит подаренную ему форму, демонстрируя символ на груди, показывающий его принадлежность к сливам. Всё это: счастье сахёнга, рост влияния старейшины во внешнем мире, признание секты — было связано с… С его садже. Их Чхон Мёном. Старые воспоминания нахлынули на него. Это было около двух лет назад, не так ли? Тогда Чо Голь впервые встретил демона, который будет преследовать его до конца жизни. В том прошлом… Ах, подумал Чо Голь, и слёзы от стыда потекли по его лицу, я был молод, глуп и абсолютным идиотом. Он велел ему раздеться. В тот день, когда выяснился возраст Чхон Мёна, Чо Голь из двух насчитал три раза в жизни, когда проявил себя идиотом. В этот день он стал получать холодные взгляды от своих сахёнгов, саджэ, сасуков и саго. Он принимал их безропотно. (С того же дня он стал позволять Чхон Мёну воровать мясо с его тарелки. Почему его саджэ вообще был таким худым? Чо Голю нужно дать ему больше еды. Развитие и всё такое.)***
Когда Чхон Мёна приняли в Хуашань, Юн Чжон первым проявил к нему благосклонность.***
(В тот же день Ю Исоль и Тан Сосо посмотрели друг на друга. Кивнув друг другу в знак понимания, они стали держаться поближе к своему саджилю/сахёнгу всякий раз, когда им троим вместе с другими учениками выпадала возможность спуститься с горы. Если они не сделают этого, кто защитит юного Чхон Мёна от жутких тварей, скрывающихся в темноте? Они содрогаются при одной мысли об этом. Чхон Мён-а, держись поближе к своим старшим сёстрам, хорошо?) Пэк Чон жалеет, что пришëл в Хуашань. Нет, он не говорил серьёзно, но, чёрт возьми, может ли он добиться уважения здесь? Он был их сасуком! Прошло около трёх недель с тех пор, как секта Хуашань получила известие о возрасте их самого младшего. Это потрясло всех до глубины души, но, по крайней мере, сблизило их ещë больше. В прошлом Пэк Чон был бы просто в восторге. Ведь его драгоценная секта становилась всё больше похожа на семью. Разве это не повод для радости? Нет! К чёрту их счастье и семейные хлопоты! подумал Пэк Чон, и на лбу у него выступили вены. Его лицо, красное от гнева, стало смешным. А источник его ярости? Это случилось всего несколько ночей назад. После «Разоблачения» (или, как его называла Тан Сосо, «Открытия») возникло еще одно событие — ночные посиделки между третьим и вторым поколений учеников. Поначалу она возникла со страхом: неужели Чхон Мён скрывал что-то ещё? К счастью, старшие ученики убедили остальных отнестись к ситуации по-взрослому. Пусть Чхон Мён приходит к нам, — мудро сказали они. Согласившись с перспективой позволить Чхон Мёну быть со своими тайнами, если это не вредит остальным членам секты, полуночное собрание на этом закончилось. Так они думали. Вскоре состоялось ещё одно… и ещё одно, и ещё, и — сюрприз — ещё! В те первые ночи Пэк Чон не возражал. Он даже поощрял их, лишь предупреждая о времени. Это были всего лишь сплетни и секреты — что в этом плохого? Это было весело. Ему это нравилось. До тех пор, пока какой-нибудь***
Чхон Мён чувствует, что сходит с ума. Прошло уже около месяца с тех пор, как в секте узнали о «его» возрасте. Поначалу было забавно наблюдать, как они разбегаются, когда понимают, насколько он молод, но теперь… Давайте расскажем, что произошло за последние несколько часов. Во-первых, он проснулся от того, что один из его сахёнгов тряс его, чтобы позвать на завтрак. Чхон Мён ударил бы неизвестного за то, что тот потревожил его драгоценный сон, только если бы этот неизвестный не оказался Юн Чжон-сахёнгом. Чёрт, сонно подумал он, знают ли остальные о его нежности к нему? А, Чхон Мун-сахёнг, это ты виноват! Не имея другого выбора, кроме как подчиниться, он с ворчанием отправился переодеваться в свою форму, но сразу после этого его повели в обеденный зал. Постойте, разве они не жаловались, что он постоянно ворует еду? Господи, ну и борьба у вас, проклятые дети… Ну, он не жаловался. Сев на своë обычное место, Чхон Мён торопливо взял палочки и принялся за всё съедобное, что лежало перед ним. Но вместо жалоб все старшие просто… уставились? На него? Счастливо?! Нет… странное ощущение… кто-то умер? — Нет, проклятое отродье. Разве мы не можем просто радоваться тому, что ты здесь? — сказал Пэк Чон-сасук, раздражённо закатив глаза. А, он что, сказал это вслух? Упс. Юн Чжон кашлянул, явно нервничая. Чего он нервничает? Чхон Мён совсем запутался. — У нас для тебя есть новости, — продолжил он. — Клянусь, если это одна из великих сект снова устроит беспорядки… А разве не ты создаешь все эти проблемы? — они не знали, что в этой секте есть лицемеры. — Я сойду с ума! Я всегда убираю их дерьмо!.. — Язык! — один из его сасуков попытался прервать его. — Ах, ты можешь просто сказать мне уже и перестать менять тему!.. — Чхон Мён. Мальчик сделал паузу. Он моргнул, глядя на своих братьев и сестёр. Это были не они? Язык его тела подсказал им. Покачав головой, Чхон Мён медленно повернулся и увидел старейшин. — Лидер секты! — крикнул он с притворным ликованием. Хён Чжон лишь тупо уставился на него. При ближайшем рассмотрении оказалось, что Хён Чжон скорее нервничал, чем был возмущëн его действиями. Хорошо, значит, Чхон Мён сможет избежать неприятностей, которые он нечаянно причинил. Но неужели новости настолько плохи, что вызывают такую реакцию? — подумал Чхон Мён, сузив глаза на рыдающего старейшину, стоящего позади лидера секты. Старик даже не сдержал рыданий, продолжая вытирать слёзы рукавом, словно у него только что отняли весь мир. Вздох Хён Чжона отвлек его от размышлений. — Чхон Мён, — повторил он, — прости, что прерываем трапезу. — Всё в порядке, прекрасно! О чём Вы хотели поговорить? Вы беспокоите сахёнгов, лидер секты… мне нужно проломить ещë одну голову? Или эти десять великих ублюдков опять завелись? — их отродье щебетало, угрожающе и непочтительно улыбаясь, как всегда. В любом случае они не могут его перевоспитать. В ответ лидер секты лишь глубоко вздохнул. — Отныне… — произнëс он, колеблясь между словами. — Отныне тебе запрещено употреблять алкоголь. Ась? — А? Хён Чжон отвернулся от бомбы замедленного действия, которая вот-вот должна была взорваться. Неужели этот парень совсем не уважает старших? К чёрту твои боевые навыки, — со слезами на глазах подумал Хён Чжон, — уважай старших, чёртов разбойник-даос! — Это тебе на пользу, Чхон Мён. Посмотри, как к этому относится твой старший, Хён Ён… Нет, ну правда, почему он ведёт себя так, будто это ему запрещают пить… Хён Ён, по своей милости, лишь жалобно всхлипывал, изрекая бессвязные фразы, которые никто не мог понять. Что-то про Чхон Мёна, смерть и деньги… — О-о-о… мой бедный малыш, не может пить! Как же так… лидер секты, не могли бы Вы принести себя в жертву нашим предкам, чтобы наш Чхон Мён мог жить здоровой жизнью? — он захрипел. И снова праведный лидера секты Хуашань задумался, чем же он заслужил такого саджэ, как Хён Ён. В самый разгар событий, через несколько секунд после шоу, которое устроил Хён Ён, Чхон Мён взорвался. Честно говоря, то, что он продержался так долго, вызывает восхищение. — ЧТО?! — закричал он, от громкости его голоса у окружающих учеников заложило уши. Впрочем, у остальных хватило ума прикрыть их. Половина пройдена, половина осталась. — Лидер секты! Да что я сделал не так?! А, подождите, нет, не отвечайте. В любом случае, разве старейшина не говорил, что у меня должны быть привилегии куда выше, чем у простого ученика третьего поколения!!! — эй, почему ты ведешь себя так, будто быть учеником третьего класса — это так ужасно… — Что это за несправедливость, с которой я столкнулся…? Все воздержались от комментариев по поводу того, как мило выглядят его щёки, покрасневшие от гнева и надутые, как всегда. Он всегда так по-детски дулся, когда злился? Как очаровательно. Хён Чжон возвращается к теме: — Чхон Мён, как я уже сказал, это для твоего же блага! Алкоголь вреден для растущего мальчика… — Так вот в чем дело? — Хён Чжон закрывает глаза, делая вид, что не замечает ужасающего оскала на лице младшего ученика. Если ты не видишь, значит, этого не существует. К счастью, в его любимой секте ещё остались здравомыслящие люди. — Ч-Чхон Мён! — зашипел Юн Чжон, судорожно вставая. Пэк Чон закричал: — Спокойствие, спокойствие!!! Это лидер секты, ублюдок!!! — Ух!!! Почему мне вдруг запретили употреблять алкоголь? — Это для твоего здоровья, Чхон Мён, для твоего здоровья! Сосо, пожалуйста, повтори это для меня, чтобы он понял. — Да, лидер секты! — Сосо отсалютовала. — Чхон Мён, еще раз выпьешь спиртное, и я убью тебя своими руками. Никто не упоминает об иглах, за которые она уже хваталась. Жизнь драгоценна. Но даже несмотря на угрозы, упрямый мальчик продолжал упорствовать. — Ха?! По-моему, я лучше умру, чем пройду через это! — пробормотал он себе под нос. Однако это была серьëзная ошибка: услышав это, старейшина Хён Ён снова разрыдался. — Идиот! Какой дедушка хочет, чтобы его ребёнок умер первым?! А? Кто говорил о смерти? Кроме Сосо. Когда Чхон Мён спросил об этом вслух, старейшина лишь упорствовал. Странно, что он не поддался на волю любимого ученика… Может, Хуашань всё-таки движется в правильном направлении, подумал Хён Чжон. В ответ Чхон Мён простонал: — Из всех вещей на свете алкоголь…? — Я не хочу, чтобы ты умер от камней в почках, упрямый, глупый, милый сопляк! — воскликнул Хён Ён. На этом разговор был окончен. Можно с уверенностью сказать, что в Хуашань были согласны с этими изменениями. Правда, они бы соврали, если бы сказали, что не думали сдаваться, когда Чхон Мён плачет перед ними с жалким видом и капризничает. Серьёзно, то, что они делают для него…***
Ну вот, теперь Чхон Мён знает, что сходит с ума. Вообще-то, подождите, он знает, что его секта сходит с ума. Ха… джанмун-сахёнг, возможно, я направил Хуашань в будущее безумие… Прости… «Наш бедный бычок», — услышал Чхон Мён слова своего сахёнга. — «Может, передохнуть?» А? Сахёнг бы так не сказал… неужели в сахёнга вселился демон?! «Тьфу! Ты, сопляк… ты жалуешься, что я злой, но как только я становлюсь добрым к тебе, ты начинаешь сомневаться во мне! Тогда разбирайся со всем сам, бычок!» О, вот и он! Кхм. Вернемся к текущему вопросу. В Хуашань есть много вещей, которые можно назвать «негласными фактами». Так их назвали, потому что это вещи, о которых знают все члены секты и считают их истинными, хотя и редко, а то и вовсе не произносят вслух. Вот несколько примеров: Чхон Мён — их спасение, старейшина Хён Чжон был чертовски мил для своего блага, Чхон Мён — красив, следующим лидером секты станет Пэк Чон, учеников пытают, и последнее, но не менее важное… Все, а не только некоторые, жалуются, когда Чхон Мён ворует у них еду. На самом деле, это может и не быть негласным фактом, если их многочисленные крики об этом тому, кто совершает это преступление, согласуются с ними. Но, может быть, это всё же считается, потому что их крики остаются неуслышанными?.. Как бы то ни было, факт остается фактом: они все жалуются, когда он берёт их тарелки и поглощает их за миллисекунду. Он ожидал, что и сегодня будет то же самое. Но в последние недели он стал свидетелем того, что должно быть вписано в историю. По его мнению. Нет, серьёзно, они что, с ума сошли? Чхон Мён высказывает своë беспокойство старшим. В ответ он получает лишь довольное хихиканье и покачивание головой, а также: «Да, просто ешь, тупица». — Как я могу есть, когда у вас у всех признаки болезни? Сосо, отведи этих людей в медицинский зал… А ещё лучше — поиграй в лекаря разума. Его самаэ только хихикает над ним, будто он не переживает самое страшное время в своей жизни. — О чём ты говоришь? Просто ешь, сахёнг! Глупости. А? А??? В конце концов, Чхон Мён поддался своей вере в то, что он находится в секте, которая сошла с ума. Он запихивает полную ложку еды в свой и без того набитый рот, и слёзы текут по его лицу от этого откровения. Какое жалкое время для жизни, воистину… Он не обращает внимания на то, что все они тепло улыбаются ему. Живи хорошо, Чхон Мён.***
Что, чёрт возьми, мне теперь делать? подумал Чхон Мён, глядя на плачущего монаха перед собой. Монах стоял на коленях, изредка хныкал, пытаясь получить его прощение… за что? Чхон Мён задал этот вопрос вслух. Хэ Ён в ответ лишь поднял на него скорбный взгляд. — Сиджу… — на его глазах снова выступили слёзы. Чхон Мён сдержался, чтобы не ткнуть в них пальцем. — Я действительно не знал твоего возраста, правда. Я думал, ты старше меня или, по крайней мере, ровесник! — воскликнул Хе Ён. Как это связано с тем, что ты вдруг попросил прощения? — задумался Чхон Мён, у которого поднялось давление. — Кроме того, ты всего на год старше. Может, мы все успокоимся и хоть на секунду подумаем здраво? Хуашань действительно обречена, если Чхон Мён — единственный, у кого есть здравый смысл. Приняв молчание Чхон Мёна за согласие продолжать, Хэ Ён заговорил: — Итак… чтобы получить ваше прощение… — Тебе не нужно моё прощение… — Чтобы получить ваше прощение. Я… я импульсивно попросил настоятеля отдать Хуашань некоторые сокровища и золото. Чхон Мён не заметил, как Хэ Ён сделал паузу, не решаясь продолжить рассказ. Хорошо… это всё? — Всё… в порядке? — Чхон Мён деревянно кивнул монаху. — Не понимаю, почему это тебя беспокоит. Ты же знаешь, я больше всего люблю халяву… даже если она от этого лысоголового ублюдка… Сиджу… раз уж мой грех так ужасен, думаю, я пропущу твоё оскорбление мимо ушей… Хэ Ён чувствует, как потеет от нервного напряжения: — Но… Дело в том, сиджу, что рассказывая настоятелю об этом, он спросил о причине. Чхон Мён чувствует, как его кровь из тëплой превращается в ледяную. Нет. Хэ Ён закрыл глаза и приготовился к удару. — Я… возможно, рассказал настоятелю о Вашем возрасте… да… … После этого Хэ Ёна некоторое время не видели. Его нашли через несколько дней с синяками и рисунком среднего пальца на лысой голове. На вопрос о том, что случилось, он отвечает лишь «карма», и качает головой.***
Из-за небольшой оплошности Хэ Ёна многие отправляли письма лидеру секты, спрашивая, почему он позволил такому маленькому ребёнку вести большинство дел Хуашань? Лидер секты с удовольствием сжигал их одно за другим. Кто смеет жаловаться на путь Хуашань? С тех пор как эта информация стала достоянием общественности, она привлекла к себе много внимания, и секты со всей Шэньси решили, что в их праве давать взятки их младшему, чтобы тот присоединился к их сектам. Ха. Они, должно быть, думают, что Хуашань управляют дураки. В ответ они бросили эти дурацкие взятки им в лицо и показали, куда они могут засунуть эти предложения. Но, как будто хуже уже быть не может: друг Хуашань получил новую информацию. Речь шла, конечно же, о Тан Гунаке. Сразу после того, как он получил письмо, Ядовитый Король сообщил, что посетит Хуашань. Конкретной даты или причины визита не называлось, просто говорилось, что он приедет. Лидер секты предпочëл не обращать внимания на явную спешку, с которой было отправлено письмо. Тем не менее, верный своему слову, Тан Гунак действительно явился в Хуашань. Только, в отличие от прошлых визитов, когда он был вежлив и нетороплив, он решил выбить ворота и промчаться мимо тренирующихся учеников. Среди шокированных криков учеников он воскликнул: — Сосо! Где Сосо?! Девушка вскочила на ноги и замахала руками в воздухе, чтобы предупредить Тан Гунака о своëм местонахождении. — Отец! Отец, я здесь! — кричала она, взволнованная и обеспокоенная внезапным появлением отца в Хуашань. Особенно в таком… лохматом виде. Теперь, когда она присмотрелась, он выглядел так, словно действительно спешил сюда. Его обычная элегантная фигура потрепалась, и он стал похож на бездомного. Что случилось, что он так выглядит? Да ещё и на людях? Вопросы остались без ответа, когда отец бросился к ней, крепко сжав её плечи. — Сосо… Сосо, моя дорогая дочь, — пробормотал он, глядя на нее без эмоций, — ты знала о возрасте Чхон Мёна?.. В этот момент ученики Хуашань прекратили свои движения. Они уставились на пару, прислушиваясь. — Нет, — ответила Тан Сосо с напряжëнным и твёрдым от решимости голосом. Услышав это, Тан Гунак вздохнул с облегчением: — Слава предкам! Я на секунду подумал, что ты какая-то извращенка… прости, что сомневался в тебе, дочь. Затем он повернулся к остальным со смущённым выражением лица. Он кашлянул в кулак, осознав, какое внимание они к себе привлекли. Он посмотрел на лидера секты, который прибыл к ним за несколько минут до этого. — Кхм-кхм! Прошу прощения за то, что ворвался сюда с подобным видом. Я хотел подтвердить некоторые… подозрения. В качестве извинения я принес несколько вещей. Пожалуйста, наслаждайтесь. На фоне этого запутанного откровения семья Тан и вся Хуашань веселились. Хотя для остальных смысл происходящего был непонятен, они просто плыли по течению. Чхон Мён, стоявший в стороне, наблюдал за происходящим с непроницаемыми глазами и пустой улыбкой, держа в руках чашу с водой и тарелку, наполненную всевозможными овощами. Новое поколение просто с ума сошло, сахёнг, Чхон Мён со слезами на глазах смотрел на свою тарелку, ковыряясь в еде. Это безумие, я отвечаю.***
Поскольку предкам так нравилось заставлять Чхон Мёна страдать (а может, это всё сахёнг, чтобы отомстить мне за то, что я так часто его напрягал?..), по какой-то непонятной причине Чжуннань тоже присоединились к этому фиаско. Их главный представитель? Джин Гымрён. Он прислал в Хуашань письмо, адресованное, разумеется, Чхон Мёну. В письме говорилось следующее:«Дорогой Божественный Дракон,
Я искренне надеюсь, что у тебя всё хорошо.
Не обращай внимания на отсутствие цветистых слов, которые должны были бы украсить это письмо. Я буду с тобою откровенен.
Ты мне очень не нравишься, Божественный Дракон.»
«Но, как почтенный даос, я всё равно приношу свои извинения. Мне не сообщили о твоём возрасте. И это всё равно не оправдание. Я человек гораздо старше тебя — мне не следовало вести себя так, как я вёл.»
Теперь Чхон Мён сомневается, что это письмо от Джин Гымрёна.«Впрочем, твои таланты уже скрыли этот факт. Как бы ни было неприятно вспоминать об этом.»
Теперь Чхон Мён не сомневается, что это от Джин Гымрёна.«При этом, как даос, я всё равно заслуживаю наказания за агрессию по отношению к ребёнку, который на поколение младше меня. Так скажи мне. Должен ли я убить себя, чтобы расплатиться за свои грехи? Да / Нет.»
Чхон Мён усмехнулся, оскалив зубы. Позже в тот же день Джин Гымрён получил ответ. В письме, которое отправил Чхон Мён, было всего два слова и ещё кое-что.«Иди нахуй.»
Оригинальное письмо Джин Гымрёна с агрессивно обведëнным словом «да». …Чжуннань был очень занят в тот день. (Сообщается также, что ученик второго поколения Чжуннаня Ли Сонбэк поздно ночью с мечом в руке пробрался в комнату ученика второй поколения Чжуннаня Джин Гымрёна. Он был доставлен на допрос.)***
Чхон Мён больше не мог этого выносить. Вот уже три месяца подряд его не покидало одно и то же отношение. И хотя ещё в первые недели это утомляло, Чхон Мён всё равно находил в этом что-то приятное. Но сейчас? — АЙГО! ЭТО ПРОСТО СМЕШНО!!! — закричал он, размахивая руками. Ученики, окружившие его и до этого опекавшие, тут же отпрыгнули назад. Один из них — Пэк Чон. Он забеспокоился: — Чхон Мён-а? Что-то случилось? — Да, я же говорил вам, что ему нравятся лунные пирожные другого вкуса! А теперь, похоже, он стал капризничать, — добавил Чо Голь. Капризничать? КАПРИЗНИЧАТЬ? Ю Исоль заговорила, несмотря на то, что кровь Чхон Мёна уже кипела: — Прости. Саго купит тебе еще сладостей. Тан Сосо защебетала рядом с ней: — Я пойду с Саго! Обе женщины одновременно ущипнули его за щеки. Взгляд Чхонмëна стал еще пристальнее. Неизвестно, что было причиной — гнев или от откровенное отчаяния. Остальные ученики, которые всё ещё тренировались и могли наблюдать за происходящим лишь издалека, только ворковали, глядя на это милое зрелище. Затем они поспешили завершить тренировку, чтобы ещё больше побаловать своего младшего. Глядя на их действия и внезапную мотивацию, младший нахмурился ещё сильнее. Следующие слова стали переломным моментом. Их произнёс Юн Чжон. Тошнотворно сладким голосом он сказал: — Наш малыш! Хруст. Нить, скреплявшая рассудок Чхон Мёна, оборвалась, вместе с тем, как он хрустнул шеей. В тот же день вся секта Хуашань вспомнила причину, по которой они никогда его не опекали. Впервые в жизни они почувствовали, что такое настоящий страх. Вопреки мнению Чхон Мёна, сразу после избиения отношение к нему со стороны сахёнгов и сасуков не изменилось. Хотя они стали более тонкими в своих привязанностях, было очевидно, что они по-прежнему не могут удержаться от воркования и обожания своего младшего. Неважно. Чхон Мён уже выпустил свой гнев. В любом случае, он уже знал, что они не изменятся, что бы он ни делал. Как бы они ни упрямились и ни злили его, как всегда… Хуашань есть Хуашань. И Чхон Мён их очень любит. (Чхон Мён чувствует тепло, которое окутывает его в настоящем Хуашань. И в этом комфорте он неизбежно вспоминает то время, когда его сахёнг и саджэ обожали его вот так просто. Они были рядом с ним. Заботились о нём, любили его, вырастили его таким, каким он стал сейчас. Конечно, они не были идеальными, и Чхон Мён не мог стереть обиду, причинённую теми же людьми. По многим-многим разным причинам. Но, как всегда чувствовал Чхон Мён, и ни разу не прошептал… От секты, гор, учеников, мечей, богатства и всего, что хранит Хуашань… Чхон Мён любит Хуашань. И было бы ложью, если бы Чхон Мён сказал, что не любит в надежде на то, что место, которое ему дорого, ответит ему взаимностью). Эти несколько месяцев преследовали, напрягали и подавляли его. И всё же, когда Чхон Мён чувствует, как его волосы взъерошиваются, как он искренне переживает, чего ему так не хватало. Он думает: Ну и дела. Может быть, я позволю им вести себя так ещё немного. Я ведь заслужил это, правда, сахёнг? «Как пожелаешь, Мён-а».