Галлюцинация

— Ты же видел, как мне было больно. Почему ты не пришёл тогда? Голос Союза звучит хрипло, надломленно. Бледные замёрзшие пальцы сжимаются вокруг стакана, и резким движением подносят его к губам, опустошая наполовину. Рейх, скрестив руки на груди, стоит сзади. Наблюдает внимательно, хищно ухмыляясь. –Ты тоже ко мне не шибко спешил. — шипит он в ответ, и обходит стол, резко садясь прямо перед СССР. — Понравилось небось в Берлине? Там будет покрасивее ваших деревенек, не думаешь? Рейх уворачивается от летящего в него стакана, и слышит, как он разбивается о стену. Ухмылка растягивается шире, обнажая острые клыки. — Сволочь ты, фашист. Зачем это было всё? — сипит русский, поднимая холодный взгляд на собеседника. Рука тянется за новым стаканом, и подрагивающими пальцами Союз наливает в стакан снова, выпивая залпом. — Тсс, а то ты не знаешь. — цокает немец, закидывая ногу на ногу и выстукивая на столе пальцами марш. Темные волосы уложены красиво и идеально, будто бы только из салона, а в серых глазах ясно читается безразличность. Взгляд Союза скользит по тонким шрамам на лице и цепляется за родинку на щеке. Коммунист же выглядит хуже — шевелюра растрёпана так, будто месяц не причесывался, а в глазах смешались миллионы чувств. Прямо идиллия. –Не знаю. — чеканит он, отодвигая стакан и потирая виски. — Откуда мне знать это, идиот? — Это ведь совсем неважно сейчас, Союз. — улыбка Рейха смягчается, и рука тянется вперёд, взлохмачивая волосы СССР сильнее. — Откуда тебе знать, что я не твоя галлюцинация? Немец молчит выжидающе, не отрывая взгляда от коммуниста. Союз поджимает губы, и отворачивается. Но галлюцинации ведь не могут быть настолько реальными, верно? Или у него действительно едет крыша? Рейх встает, проводя руками по одежде, и стряхивает с рубашки невидимые пылинки. А потом протягивает Союзу руку. СССР смотрит хмуро, исподлобья, не спеша ухватиться за протянутую ладонь. — Боишься, что исчезну? — пускает смешок нацист, с некоторым высокомерием поднимая подбородок. — Лучше бы боялся, как внезапно не помереть в своей хрущёвке от пьянства. Хорошо быть забытым всеми стариком? — Это водичка. — хрипит СССР, игнорируя последние слова. Чуть помедлив, все же касается чужих пальцев, вздрагивая от холода. Чувствуя, как его мгновенно тянут на себя, он мгновенно оказывается в ледяных объятьях. Союз сглатывает вязко, и ёжится, все же смыкая руки вокруг призрака. Тела он не чувствует, лишь подобие сгустка воздуха и какой-никакой энергии, пусть темной и отравляющей. — Как же ты мог забыть, Союз? 45 лет прошло с тех пор, как меня нет. Даже шрам на виске остался от пули. — шепчет бывший фюрер, проводя рукой по горячей шее русского, и пропускает через пальцы мягкие волосы. — Не волнуйся, до следующего дня и в том числе моего ухода осталось всего-то две минуты. Потерпишь присутствие психа? Немцу слов не нужно, и СССР молчит. Лишь со звоном часов он чувствует, как кровь резко циркулирует в венах, и липкий ледяной ком в горле исчезает. Вмиг становится жарко, и по виску стекает капля пота. Русский боится заглянуть в глаза напротив последний раз. Смерть меняет без исключения всех. – Прощай, Рейх. – он улыбается за вечер впервые, и вытирает рукавом заслезившиеся глаза. Завтра станет легче. Но станет ли?