Привязанность, которую он предлагает

— Маратка, — Кащей щурится. Он всегда чуть щурится и глядит он всегда с определённым интересом. Любопытством, иногда даже не наигранным. А Марат уже давно не тот пацан, что бегал за братом по улицам, уже давно не тот глупый ребёнок. Он вырос, ему уже почти девятнадцать, у него будущее, у него всё та же «счастливая» жизнь. Смерть брата и подруги сломили его, он теперь почти не улыбается, а курение стало для него основным источником спокойствия. Но даже так, даже после распада Универсамовских, Кащей и Марат связаны. Это не происходило специально, они не искали общества друг друга, но так получалось. Они просто видели друг друга и без каких-либо слов пожимали друг другу руки. И запоминали каждую такую встречу. Часто они молча курили, глядя по сторонам, будто не знали друг друга семь грёбанных лет. Они всегда молчат, им не о чём говорить, банально нет общих тем, тем не менее, они продолжают этот странноватый ритуал — стоять вместе, бок обок и курить. Но в этот раз что-то не так. В этот момент, когда с языка бывшего главаря срывается его имя, Суворов выгибает бровь и склоняет голову в бок. Он осунулся, теперь его мало что интересует, но даже для Кащея — называть его по имени уже слишком. — Чего тебе? — Марат прикладывает сигарету к обветренным губам, его лицо разглаживается, но брови всё ещё нахмурены. Кащей невольно замирает. В какой-то мере ему даже жаль Марата, хотя в последние несколько лет его мало что может задеть. Многие из группировки либо за решёткой, либо разбежались кто куда, и только Марат, как гибкое дерево, не поддаётся порывам могучего ветра. — Просто захотелось тебя по имени назвать, — ухмыльнулся Кащей, оголяя пожелтевшие от постоянно курения табака, зубы. — Зачем? — Устало уточнил Марат. Его волосы давно отросли, теперь он завязывает его в пучок на голове. Говорят, волосы хранят память. Вот и он помнит, боится забыть. Боится забыть брата и подругу, боится забыть и о том, как жестоко обкрадывал людей и как бил людей. Не хочет забыть кровь, которую проливал раз за разом, и встречи с Андреем, тоже не забыть пытается. — Ты знал, что Адидас хотел, чтоб я присматривал за тобой? Он мне в письме написал, когда я ещё за решёткой был, — задумчиво проговорил Кащей, устало потирая глаза, — сказал, что если его не станет, я должен буду приглядывать за тобой, — у Марата округлились и глаза. Он никогда не слышал о том, что Вова писал Кащею письма, когда тот был в тюрьме. Может, это очередная шутка? Нет, зачем Кащею врать? Он хитрец ещё тот, но про такое не шутят, да и какая ему из этого выгода? Слёзы Марата дёшево стоят. — И вот его не стало, и я не могу приглядывать за тобой, — подытожил Кащей, прикладывая ко рту тлеющую сигарету. Он отчуждённо глядел в пустоту, ему не хотелось рассказывать об этом. Однако Марат был таким печальным… трудно признать, но Кащей, наверное впервые в своей жизни кого-то пожалел. — Врёшь, — сипло отозвался Марат. Синие круги под глазами и тонкие побелевшие губы, он смотрит с остервенением, будто у него есть возможность победить в этой невербальной борьбе. — Как хочешь, — безразлично усмехнулся Кащей, качнув головой, — твоя воля, не верь, если не хочешь, — но Марат не двинулся с места. Он застыл подобно статуе из мрамора, его и без того бледное лицо побелело, будто Кащей только что до чёртиков его напугал. — Почему Вова никогда мне об этом не рассказывал? — голос Марата дрогнул. Он выглядел ещё ребёнком в глазах Кащея. Сам ещё помнил его, радостного мальчугана, считающего, что он живёт правильно. И вот перед ним сломленный молодой человек без цели в жизни. Контраст. — Не знаю, Марат, а это важно? — Кащей чуть выгнул бровь и с интересом посмотрел на Суворова. Этот мальчик боится его. Точнее, боится, что и его тоже не станет. Сам Кащей не уверен в правдивости этой гипотезы, однако, когда он видит Марата, у того сразу на лице написано несколько эмоций: облегчение, злость и спокойствие. Каждую можно расценить по-своему, но Кащей — эмпат, прекрасно понимает, чем вызваны те ли иные эмоции. Марат облегчённо вздыхает, потому что Кащей жив — хоть что-то закономерное, что-то неизменное, ощущение, что именно на его персоне Марат и держится. Злость вызвана обидой. Марат винит в смерти Кащея и тот не хочет его переубеждать или вести длинные лекции о том, что он — не виновен. Отчасти виновен, это не поменяешь. Спокойствие вызвано скорее его безразличием, но каждый раз черты его при виде Кащея разглаживаются. Возможно, это лишь в воображении Кащея, однако он придерживается версии, что все эти эмоции вызваны именно благодаря ему. — И что, теперь оберегать будешь? Хвостиком ходить? Помогать? Забавный ты, Кащей, чего ожидаешь — что я прибегу к тебе и буду просить о помощи? Мне уже давно не четырнадцать, Кащей, мне никто не нужен, — Марат злится. Марат орёт, его крик слышат целая улица, а может, и весь мир, но Кащей лишь прикладывает сигарету к губам, а после, совсем не заметно, бросает окурок на снег. Вспыльчивый Марат, подобно своему старшему брату он иногда не обдумывает свои действия. — А что, хочешь? Чтоб хвостиком ходил? Или оберегал? Даже если никто не нужен? — Кащей выгибается кошкой. Внимательно следит, губы прикусывает и ждёт. Ответа ждёт или немого согласия — не ясно, но глаза у него в этот момент бездонные и чернильно-тёмные. — Опять смеёшься, Кащей? Опять у тебя шарики за ролики заехали? Дай посмотрю, что ты там курил, трава опять? — Марат бесится. У него изо рта чуть ли не пена хлещет, волосы, растрёпанные и длинные лезут в глаза, но он продолжает орать, вот-вот и ударит. — А если скажу, что готов буду оберегать, согласишься? — Снова Кащей похож на хищника, цепкими пальцами информацию выуживает, находит слабые места, а в груди пустота чем-то тёплым заполняется. Чем-то важным, так когда-то было с Вовой, так же теперь хочется с Маратом. — А что если и да, Кащей? Что если я пойду за тобой, что если я скажу, что доверился бы, чтобы ты сделал?! — у Марата на глазах слёзы, губы подрагивают. А в голове картинки, Андрей, Вова, Вахит — теперь их нет с ним, они теперь далеко, двое из них уже никогда не вернутся, а один никогда на него нормально не посмотрит. Картинки чёрно-белые, он уже начинает забывать их лица, голоса, улыбки. Теперь на месте их лиц — чёрные зияющие дыры, а на месте их голосов — шёпот. — Тогда я никогда не причиню боль, никуда не уйду, Марат, — Кащей чуть наклоняется, так, чтобы их глаза были друг напротив друга, на ветру его кудри мягко развиваются, Суворов закусывает губу. — Врёшь, Кащей, ты уйдёшь, как и они, умрёшь, или бросишь, — он произносит это как молитву. И молится он далеко не о том, чтобы эти слова были правдой. Кащей молча прижимает Марата к себе, крепко-крепко, к самой груди, так, чтобы Марат стал с ним одним целым, стал его полноценной частью, которую он должен оберегать как зеницу ока. — Не уйду, — тихо шепчет он, а в груди у самого что-то обрывается. Будто он смог бы соврать в такой ситуации, будто смог бы соврать Марату. А Суворов жмётся к нему, он почти не вырос, лишь волосы отросли. Руки цепко впиваются в тело, но Кащей этого не чувствует. Он обнимает, так как никогда раньше никого не обнимал, он хочет защитить, уберечь, весь мир подарить. Сохранить этого паренька, спрятать, но не запереть. Их поцелуй был быстрым, со вкусом слёз, губы соприкоснулись на миг, Кащей потянулся к лицу Марата и мягко поцеловал с начала щёки, после — уголки губ. Он двигался аккуратно, мягко, проводил ладонью по впавшим щекам. Марат невольно закрывает глаза, его страх пересиливает нечто тёплое, цветущее, живое, он старательно отвечает на движения, на касания, на привязанность, которую Кащей ему предлагает. — Пойдём отсюда, — прошелестел Кащей, мягко отодвигаясь, но сильные руки Марат всё ещё держат его. — Куда? — только и спросил он, щурясь. Кащей невольно касается вспухших от слёз, глаз, кончиками пальцев смазывая слезинки. — Куда подальше, — Марат кивает. Пальцы их переплетены, они не боятся ни мира, ни людей, ни осуждения. Им почти что плевать, а если и будут проблемы — постоять друг за друга сумеют.